Роальд Даль - Моя любимая, голубка моя
— Вы должны нам её показать, — продолжала гостья.
— Что показать?
— Вашу коллекцию. Ваша жена говорит, что она просто великолепна.
Я медленно опустился на стул и расслабился. Смешно быть таким нервным и дёрганым.
— Вас интересуют бабочки? — спросил я у неё. До обеда ещё оставалось часа два, и мы расселись с бокалами мартини в руках и принялись болтать. Именно тогда у меня начало складываться впечатление о наших гостях как об очаровательной паре. Моя жена, происходящая из родовитого семейства, склонна выделять людей своего круга и воспитания и нередко делает по-спешные выводы в отношении тех, кто, будучи мало с ней знаком, выказывает ей дружеские чувства, и особенно это касается высоких мужчин. Чаще всего она бывает права, но мне казалось, что в данном случае она ошибается. Я и сам не люблю высоких мужчин; обыкновенно это люди надменные и всеведущие. Однако Генри Спей — жена шёпотом напомнила мне его имя — оказался вежливым скромным молодым человеком, с хорошими манерами, и более всего его занимала — что и понятно — миссис Снейп. Его вытянутое лицо было по-своему красиво, как красива бывает морда у лошади, а тёмно-карие глаза глядели ласково и доброжелательно. копне его тёмных волос вызывала у меня зависть, и я поймал себя на том, что задумался, какое же он употребляет средство, чтобы они выглядели такими здоровыми. Он и вправду рассказал нам пару шуток, но они были на высоком уровне, и никто против них ничего не имел.
— В школе, — сказал он, — меня называли Сервиксом. Знаете почему?
— Понятия не имею, — ответила моя жена.
— Потому что по-латыни «сервикс» — то же, что по-английски «нейп».
Для меня это оказалось довольно мудрёным, и мне потребовалось какое-то время, чтобы сообразить, в чём тут соль.
— А в какой школе- это было? — спросила моя жена.
— В Итоне, — ответил он, и моя жена коротко кивнула в знак одобрения.
Теперь, решил я, она будет разговаривать только с ним, потому я переключил внимание на другого гостя, Сэлли Снейп. Это была приятная молодая женщина с неплохой грудью. Повстречалась бы она мне пятнадцатью годами раньше, я бы точно впутался в неприятную историю. Как бы там ни было, я с удовольствием рассказал ей всё о моих замечательных бабочках. Беседуя с ней, я внимательно её разглядывал, и спустя какое-то время у меня начало складываться впечатление, что на самом деле она не была такой уж весёлой и улыбчивой женщиной, какой поначалу мне показалась. Она ушла в себя, точно ревностно хранила какую-то тайну. Её тёмно-голубые глаза чересчур быстро бегали по комнате, ни на минуту ни на чём не останавливались, а на лица лежала едва заметная печать озабоченности.
— Я с таким нетерпением жду, когда мы сыграем в бридж, — сказал я, переменив наконец тему.
— Мы тоже, — отвечала она. — Мы ведь играем почти каждый вечер, так нам нравится эта игра.
— Вы оба большие мастера. Как это получилось, что вы научились играть так хорошо?
— Практика, — ответила она. — В этом всё дело. Практика, практика и ещё раз практика.
— Вы участвовали в каких-нибудь чемпионатах?
— Пока нет, но Генри очень этого хочет. Вы же понимаете, чтобы достичь такого уровня, надо упорно трудиться. Ужасно упорно трудиться.
Не с оттенком ли покорности произнесла она эти слова, подумал я. Да, видимо, так: он слишком усердно воздействовал на неё, заставляя относиться к этому увлечению чересчур серьёзно, и бедная женщина устала от всего этого.
В восемь часов, не переодеваясь, мы перешли к обеденному столу. Обед прошёл хорошо, при этом Генри Снейп рассказал нам несколько весьма забавных историй. Обнаружив чрезвычайно хорошую осведомлённость по части вин, он похвалил мой «Ришбург» урожая 1934 года, что доставило мне большое удовольствие. К тому времени, когда подали кофе, я понял, что очень полюбил этих двух молодых людей, и, как следствие, начал ощущать неловкость из-за всей этой затеи с микрофоном. Было бы всё в порядке, если бы они были негодяями, но то, что мы собрались проделать эту штуку с двумя такими приятными молодыми людьми, наполняло меня сильным ощущением вины. Поймите меня правильно. Я не испытывал страха. Не было нужды отказываться от задуманного предприятия. Но я не хотел смаковать предстоящее удовольствие столь же открыто, как это, казалось, делала моя жена, тайком улыбаясь мне, подмигивая и незаметно кивая головой.
Около девяти тридцати, плотно поужинав и пребывая в отличном расположении духа, мы возвратились в гостиную, чтобы приступить к игре. Мы играли с высокими ставками — десять шиллингов за сто очков, поэтому решили не разбивать семьи, и я всё время был партнёром своей жены. К игре мы все отнеслись серьёзно, как только и нужно к ней относиться, и играли молча, сосредоточенно, раскрывая рот лишь в тех случаях, когда делали ставки. Играли мы не ради денег. Чего-чего, а этого добра у моей жены хватает, да, видимо, и у Снейпов тоже. Но мастера обыкновенно относятся к игре серьёзно.
Игра в этот вечер шла на равных, но однажды моя жена сыграла плохо, и мы оказались в худшем положении. Я видел, что она не совсем сосредоточенна, а когда время приблизилось к полуночи, она вообще стала играть беспечно. То и дело она вскидывала на меня свои большие серые глаза и поднимала брови, при этом ноздри её удивительным образом расширялись, а в уголках рта появлялась злорадная улыбка.
Наши противники играли отлично. Они умело объявляли масть и за весь вечер сделали только одну ошибку. Это случилось, когда молодая женщина слишком уж понадеялась, что у её партнёра на руках хорошие карты, и объявила. шестёрку пик. Я удвоил ставку, и они вынуждены были сбросить три карты, что обошлось им в восемьсот очков. Это была лишь временная неудача, но я помню, что Сэлли Снейп была очень огорчена ею, несмотря даже на то, что муж её тот час же простил, поцеловав ей руку и сказав, чтобы она не беспокоилась.
Около половины первого моя жена объявила, что хочет спать.
— Может, ещё один роббер? — спросил Генри Снейп.
— Нет, мистер Снейп. Я сегодня устала. Да и Артур тоже. Я это вижу. Давайте-ка все спать.
Мы вышли вслед за ней из комнаты и все четверо отправились наверх. Наверху мы, как и полагается, поговорили насчёт завтрака, чего бы они ещё хотели/и как позвать служанку.
— Надеюсь, ваша комната вам понравится, — сказала моя жена. — Окна выходят прямо на долину, и солнце в них заглядывает часов в десять.
Мы стояли в коридоре, где находилась и наша спальня, и я видел, как провод, который я уложил днём, тянулся поверх плинтуса и исчезал в их комнате. Хотя он был того же цвета, что и краска, мне казалось, что он так и лезет в глаза.
— Спокойной ночи, — сказала моя жена. — Приятных сновидений, миссис Снейп. Доброй ночи, мистер Снейп.
Я последовал за ней в нашу комнату и закрыл дверь.
— Быстрее! — вскричала она. — Включай его! Это было похоже на мою жену — она всегда боялась, что что-то может пропустить. Про неё говорили, что во время охоты — сам я никогда не охочусь — она всегда, чего бы это ни стоило ей пли её лошади, была первой вместе с гончими из страха, что убиение свершится без неё. Мне было ясно, что и на этот раз она не собиралась упустить своего.
Маленький радиоприёмник разогрелся как раз вовремя, чтобы можно было расслышать, как открылась и закрылась их дверь.
— Ага! — произнесла моя жена. — Вошли.
Она стояла посреди комнаты в своём голубом платье, стиснув пальцы и вытянув шею; она внимательно прислушивалась, и при этом её крупное белое лицо сморщилось, словно это было и не лицо вовсе, а мех для вина. Из радиоприёмника тотчас же раздался голос Генри Снейпа, прозвучавший сильно и чётко.
— Ты просто дура, — говорил он, и этот голос так резко отличался от того, который был мне знаком, таким on был грубым и неприятным, что я вздрогнул. — Весь вечер пропал к чёрту! Восемьсот очков — это восемь фунтов на двоих!
— Я запуталась, — ответила женщина. — Обещаю, больше этого не повторится.
— Что такое? — произнесла моя жена. — Что это про-ис-ходит? — Она быстро подбежала к приёмнику, широко раскрыв рот и высоко подняв брови, и склонилась над ним, приставив ухо к динамику. Должен сказать, что и я несколько разволновался.
— Обещаю, обещаю тебе, больше этого не повториться, — говорила женщина.
— Выбора у нас нет, — безжалостно отвечал мужчина. — Попробуем прямо сейчас ещё рад.
— О нет, прошу тебя! Я этого не выдержу!
— Послушай-ка, — сказал мужчина, — стоило ли ехать сюда поживиться за счёт этой богатой суки, чтобы ты взяла и всё испортила… На этот раз вздрогнула моя жена.
— И это второй раз на этой неделе, — продолжал он.
— Обещаю, больше этого не повторится.
— Садись. Я буду объявлять масть, а ты отвечай.
— Нет, Генри, прошу тебя. Не все же пятьсот. На это уйдёт три часа.
