Эдвард Форстер - Фарос и Фариллон
Маяк строили из местного известняка, мрамора и красновато-пурпурного гранита из Асуана.
Он стоял в окруженном колоннадой дворе, занимавшем всю оконечность острова. Этажей было четыре. Нижний, более двухсот футов высотой, имел квадратную форму и массу оконных отверстий. Здесь располагались комнаты (по оценкам, около трехсот), где жили механики и смотрители, и сюда же выходил спиралевидный подъем, а возможно и двойная спираль. В центральной скважине могли располагаться гидравлические механизмы, с помощью которых наверх поднимали топливо - иначе нам придется рисовать в своем воображении процессию ослов, денно и нощно бредущих вверх по спирали с вязанками дров на спинах. Этот этаж завершался карнизом и статуями Тритонов; здесь же была сделанная огромными свинцовыми буквами греческая надпись с именем архитектора: «Сострат из Книда[10], сын Дексифана, - богам-спасителям: ради мореходов» - надпись, имевшая, при всей своей простоте, двойное значение. Богами-спасителями были Диоскуры, однако придворный мог отнести это наименование к Птолемею Сотеру[11] и его жене, культ которых как раз продвигал тогда их сын. Строительство маяка (279 г. до н. э.) было связано с тонко продуманной династической пропагандой, о которой говорили, что она «не хуже Олимпийских игр»; по случаю его возведения по улицам Александрии прошла гигантская процессия, превзошедшая самые смелые фантазии и пределы разумных расходов. В этой процессии не было ничего, намекавшего на Диоскуров: ни слонов с верблюдами, ни плясок дикарей, ни аллегорических женщин на повозке, ни открывающихся яиц; и надпись на первом этаже маяка была тонким отголоском такой политики.
Второй этаж имел форму восьмиугольника, и его сплошь заполняли ведущие наверх винтовые лестницы. Третий этаж был круглым. И дальше шел фонарь. Фонарь остается загадкой, потому что на этой небольшой площадке располагались, похоже, и костер, и сложные научные инструменты. Посетители говорят, к примеру, о расположенном наверху таинственном «зеркале» - еще более чудесном, чем само здание. Почему это зеркало не трескалось и что оно вообще собой представляло? Отшлифованную металлическую пластину, которая отражала свет ночного костра или усиливала солнечный свет днем? Некоторые авторы пишут, что зеркало было сделано из идеально отшлифованного стекла или прозрачного камня и уверяют, что усевшись под ним, видели плывущие в море корабли, недоступные невооруженному глазу. Телескоп? Можно ли представить, что александрийская школа математики и механики открыла секрет линз, и что этот секрет был позабыт и утрачен, как только пал Фарос? Вполне возможно: открытия Аристарха[12] тоже были забыты, а возвратившего их к жизни Галилея подвергли преследованиям. Несомненно, что маяк был оснащен всеми известными на тот момент научными изобретениями, что он был зримым выражением исследований, проводившихся в расположенном через пролив Музее, и что архитектор этого сооружения мог обратиться за консультацией не только к Аристарху, но и к Эратосфену[13], Аполлонию Пергскому[14] и Эвклиду.
Статуя Посейдона, стоявшая на маяке на высоте пятисот футов над землей, настраивала на благочестивый лад и придавала побережью Африки греческий вид. Сообщается и о других произведениях искусства: у одной статуи, например, палец прослеживал суточное движение солнца по небу, вторая в разное время дня издавала разные, но одинаково мелодичные звуки, третья начинала тревожно кричать, стоило только вражеской флотилии выйти из какого-нибудь чужеземного порта. Последняя, должно быть, была частью еще более примечательного сооружения - легенды о Фаросе, масштабы которой у нас еще будет возможность оценить. Маяк был основой александрийской оборонительной системы, и Цезарь сначала завладел им, чтобы потом ударить по городу. На маяке держалась и распространявшаяся на все побережье система связи. В пятнадцати милях к востоку на густо поросшем календулой уступе до сих пор стоит небольшая наблюдательная вышка Абузир, на всех трех этажах которой воспроизводятся архитектурные решения Сострата.
III
«Я взял город, - писал арабский завоеватель Александрии, - про который могу только сказать, что в нем четыре тысячи дворцов, четыре тысячи бань, четыреста театров, двенадцать тысяч зеленщиков и сорок тысяч евреев». В этом городе имелся и маяк: Фарос был в полном порядке и проработал еще несколько лет, освещая европейским флотам пути к отступлению. Потом начался медленный распад; маяк отступает, едва виднеясь сквозь мглу легенды, и пропадает. Первой непоправимой бедой стало в восьмом веке падение фонаря, а с ним и всего научного инструментария, заменить который было уже невозможно. Раздосадованные (по словам арабов) магией зеркала, обнаруживавшего и сжигавшего все их корабли, христиане составили заговор и послали к мусульманам гонца с вестью о сокровищах в Сирии. Клад нашли, после чего вестник сообщил нечто из ряда вон выходящее: все богатства Александра и прочих фараонов лежат в основании маяка. Начался снос, и когда вмешались александрийцы, понимавшие в этом гораздо больше, зеркало уже успело упасть и разбиться о скалы. С тех пор Фарос стал культей с костром на верхушке. Арабы занимались какими-то переделками, но то были несущественные добавления к восьмиугольнику, рушившиеся от первого же порыва ветра. Капитальным ремонтом никто не занимался, и в двенадцатом веке случилась еще одна беда: восьмиугольник пал во время землетрясения. Выжил только квадратный фундамент, который стал служить наблюдательной вышкой. Еще через двести лет погибла и она - в новом землетрясении, после которого сам остров, где стоял некогда маяк, изменил форму и превратился в полуостров, соединенный с материком песчаной полосой.
Оказавшись не в состоянии сохранить маяк на земле, арабы многое сделали для него в сфере фантазии, увеличив высоту до семисот футов и снабдив его разными магическими объектами, самым примечательным из которых был стеклянный краб. В Александрии действительно были крабы, только медные, довольно мелкие, и находились они у основания Иглы Клеопатры; теперь она в Америке[15]. Восточное воображение превратило два памятника в один и привело к Фаросу целую мавританскую армию, которая брала маяк боем и неслась верхом сквозь три сотни обнаружившихся в нем комнат. Входные врата исчезали, мавры не знали, как им оттуда выбраться, но спустившись по уходящей далеко вниз спирали, обнаруживали там стеклянного краба, соскальзывали в отверстие на его спине и тонули. Чуть более удачной, хоть и столь же темной, была судьба другого посетителя маяка, поэта Эль Дерауи, который пел:
Величественный столп проводит странника сквозь ночь, дарит ему лучи, когда ложится вечерняя тьма.
Там облачался я среди друзей своих в ризы полной отрады - ризы, расшитые памятью о возлюбленных моих спутниках.
Наверху купол его заслонял меня своей тенью, и там смотрел я на своих друзей как на звезды.
Море внизу казалось мне облаком, и я раскинул свой шатер средь небес.
Нотка разочарования и горечи закрадывается лишь время от времени. Джелаледдин ибн Мокрам жалуется:
Приезжим в Александрии не оказывают никакого гостеприимства - разве что дадут воды да расскажут про колонну Помпея[16].
Если сильно постараться, в придачу к тому можно порой получить немного свежего воздуха да рассказ о том, где находится Фарос, с описанием моря, волн и отчетом о больших греческих судах.
Просить о хлебе приезжему не стоит, ибо ходатайства такого рода ответом не удостаивают.
Как правило, жизнь в тени маяка есть мирской экстаз, дающий даже возможность прикоснуться к небу. Внемлите ибн Дукмаку[17]:
По закону Моисея, совершивший поутру паломничество вокруг Александрии получит от Бога золотую корону, убранную жемчугом, благоухающую мускусом и камфарой и сияющую от востока до запада.
Арабы не довольствовались одним лишь восхвалением маяка: они его еще и разглядывали. «Эль Манарах», как они его называли, послужил образцом для минарета и дал ему имя - еще и сейчас в Египте можно найти минареты, в точности воспроизводящие проект Сострата: нижний этаж квадратный, второй восьмиугольный и третий круглый.
Сегодня там, где некогда стоял маяк, находится крепость Кайт-Бей, выстроенная в пятнадцатом веке и теперь тоже лежащая в руинах[18]. Ее территория отчасти захватывает площадку древнего маяка - остальное смыто морем, а внешняя стена этой крепости таит внутри себя не одну гранитную колонну. Внутри - мечеть, ровно на том месте, где стоял маяк, и прямо на его фундаменте: и тут тоже несколько гранитных блоков стоят, как друиды, у самого ее входа. Других свидетельств прошлого не найти, камни его утрачены и дух тоже. Снова и снова, глядя на мечеть, пытаюсь я в пять раз увеличить ее высоту и получить таким образом ее предшественника. Попытки эти ни разу не увенчались успехом: существование такого громадного сооружения казалось мне попросту бессмысленным. Определяющей в этом хаосе является теперь память о британцах: вот дыры, которые оставил адмирал Сеймур[19], когда бомбардировал крепость в 1882 году, закладывая основы наших отношений с современным Египтом[20].
