Эльчин Гасанов - Черная черта
Теодор хотел прикрепить этот Жорин датчик в себя, и зайти с ним в
Кабинет Министров.
Все случилось так, как и предполагал Теодор.
Он с Жорой встретился на приморском бульваре, тот ему всучил в руки датчик, и они молча разошлись.
Теодор вошел в Кабинет министров спокойно и мирно, его никто не задержал. Полицейский пытался было остановить его, но увидев глаза
Теодора, пропустил. Теодор прошелся дальше по ковровому коридору.
Оттуда наверх, на третий, на четвертый этаж.
Мимо проходили министры, заместители министров, прочие высокие чины.
Датчик Теодора заиграл, забулькал, затрезвонил.
– Е – мое! Сколько голубых! Вон, этого же министра вчера показывали по телику, и он педрила! Елки палки!
А этот, вон, он управляет целым комплексом, и он педик.
Датчик гремел и звонил. На него оборачивались в коридоре.
Теодор вошел в приемную к Вице – премьер Министру.
В приемной было очень много людей. Все разом обернулись на
Теодора, от которого шли звонки, будто он нажимал на звонок. А он молча стоял в стороне, руки по швам, а датчик все громыхал.
– Бл…!…Что творится а! Картина называется: педрилы – все чины Азербайджана!
Он это сказал громко, звучно, на него обернулись, искоса посмотрел один толстый представительный дядька в галстуке.
– Вы это кому, товарищ? – к нему подошел зам министра, стройный мужчина лет пятидесяти.
– Да о всех почти тут! Избавления нет от них, – как – то быстро проговорил Теодор.
– Позвольте, позвольте!…, – привстал мужчина с брюшком. Он подошел вплотную к Теодору, лицо его было красным. Он глядел на него тяжелым взглядом, потом по его уголкам рта пробежало подобие улыбки.
Он моргнул Теодору, и вышел из приемной.
Теодор еще продолжал стоять в приемной, потом что – то резко вспомнил, и выбежал в коридор.
Прошелся по ковру, и вдруг услышал сзади, как за ним бежит Вице -
Премьер Министр: высокий лысый смешной человек.
Он орал в след Теодору:
– Найду! Загоню! Доконаю! Замучу!
…Молодая женщина, ее звали Рота, подлетела на осетрине в Париж.
Привязала осетра к дереву, пошла на стадион.
Курилка стадиона 'Парк де Пренс' в Париже. 1938 год. Чемпионат мира по футболу, финальный матч Бразилия – Италия. Перерыв на 15 минут.
Гитлер и Сталин обсуждают первый тайм. Чуть дальше от них стоит
Рота.
Она на глаза наводит марафет, и одним глазом приглядывает, прислушивается к беседе Гитлера со Сталиным.
Два диктатора, вальяжно потягивая трубки, завели беседу:
Позволю себе заметить, многоуважаемый Иосиф Виссарионович, что, абстрагируясь от частностей, создается неловкое впечатление, что вы
ЧМО и неотесанная гнида. Это как ясен хрен.
– Прошу прощения, но я должен вам заметить, что
– О нет, не нужно, хватит…
– Нет уж, я скажу! А хули, мы тоже люди! Со всем уважением к вам, вынужден констатировать тот неопровержимый факт, что вы, без должной скромности, карякский гид и ахтунг – ЧМО.
– Но, прошу обратить ваше внимание, что с точки зрения диалектической физиологии, и ввиду падения атмосферного давления, плотности и температуры воздуха, от которой также зависит скорость звука, вы, фактически жестокий лесбиян.
– Банальность вашего силлогизма свидетельствует и ярко демонстрирует ваш эмпирический подход к сравнительному анализированию индивидуумов, как вида, что путем, отнюдь не гипотеза, но аксиома показывает какой вы усеныч, немецкий сломанный процессор, несчастный ефрейтор и ебаный ганс!
– Мой искренний друг! Я прошу вас воспринимать этот аргумент как данность, носящую исключительно смысловую нагрузку, что, соответственно, не позволяет делать ее причиной, а ставит лишь в положение следствия, а посему вы усатая ебун гора и охуевший бабкин внук! Мустанг хренов!
– Предположу, с вполне вероятной и оправданной уверенностью, что онтология вашей индуктивности остается загадкой для логического восприятия адекватного мышления, ибо асимметричность вами высказанного, опровергает общепринятые формы рациональности и упорядоченности мыслительного процесса, так как вы полный озоновый член, баварский танкер и лесное уебище!
– Многоуважаемый диктатор! Формальность вашего столь пренебрежительного поведения носит исключительно атрибутивный характер, без малейшей доли позитивизма, и, в действительности, не отражает и не дифференцирует, как формы, так и содержания вышеупомянутого вами, но так или иначе вы грузинский гурвинек, горская снегурка, и вы всегда будете сосать член хором!
– Товарищ Гитлер. Вы далеки от центризма, и потому, как у вас присутствует эмоциональная связь с электоратом, и по всей теории банальной эрудиции, вы есть нумерной долбайоб.
– Ах Сталин, Сталин…По законам структруирования времени ясно, что человек обособлен, но он должен быть доступен для социальных контактов, и не зависимо от его близости с матрицей деятельности, я заявляю вам с полной серьезностью, что вы рабочий ротик и канализация.
– Адольф! Все принципы трансакционного анализа показывают, что родительское программирование в ваши пластичные годы не удалось провести, так как вы вечно голодный подсрачник и жопоненавистник.
– Иосиф! Я понимаю, что в упругих и акустических телах могут возникнуть механические колебания, и исходя из логарифмических звуков и интерференции звука я нахожу, что вы вонючий дрочер и продажный гомофоб.
– Вы затронули хорошую тему, коллега. Ведь ультразвуковая дефектоскопия металлов и ультразвуковая технология обработки, гидроакустическое зхолотирование и телеметрия вам не подвластна, посему вы жеманный шакал, пижонский обсос и анальная дефлорация.
– Мне нравятся ваши идеи, дружище! Но вы забыли одну деталь. Все мы знаем, что скорость звука в газе равна корню квадратному из отношения статического давления газа к его плотности. Это формула
Ньютона. Из этого следует, что вы кавказский жук – пожарник, восьмичленный мутант, копченное хамло и кисло – молочная фауна.
– Однако вот уже и второй тайм! Позвольте откланяться, дорогой мой коллега! Рад был полемизировать с вами!
– С глубоким уважением и признательностью, хотел бы отметить, что был счастлив провести с вами, Диктатор, столь глубокий и содержательный диалог! Искренне польщен вами и до встречи!
Диктаторы удалились, Рота криво усмехнувшись, поплелась за ними.
…На улице послышался гром. Теодор шел по дождливой улице, скитался по улочкам, на его голову лили толстые струи дождя, словно жгут, он весь промок. Кругом все сыро, серо, уныло и тоскливо. Губы с холода хурмеют.
Как ему это надоело, он весь промозглый в подъезд забежал, и прямо попал в паутину. Большая паутина, он барахтался в ней, потом кое – как оттуда вылез.
– Тьфу, сука!…Это осень, осень. А так все нормально, – громко шубнул он.
Поймав такси, поехал домой. Машина летела, мотором урча, бегут дома, за видом вид. Сиденье казалось льдом. Город большой до обиды.
По радио передавали цыганский романс.
Пулей влетел домой, забежал на середину, открыл секретер, а там большие пачки американских долларов.
Он считал и считал купюры, они не кончались. Ему в голову взбрела идея.
На следующий день он увидел дворника у дома, тот в оранжевом фартуке подметал улицу меж домовьих камней. Это был 50 летний русский мужик, с толстым женским лицом. Такие лица имели старые бабули, которые в печке жарили пирожки. Он кивнул Теодору, продолжая сметать по задворкам своей метелкой.
– Слышь, как тебя звать? – спросил Теодор его в упор.
– Леша…А что такое?
– Пошли ко мне. Пошли, пошли, не бойся, – он поманил его к себе.
– Да я не боюсь. Мне нечего бояться, – удивленно последовал за
Теодором дворник Леша со своей метлой.
Теодора несло, несло и несло.
Они уселись в квартире за журнальным столиком. В окно солнце так и манит, день ясен как пойманный шпион. Теодор стянул с себя золотистую куртку, бросил пачку денег перед Лешей.
– Бери парень, пожи. Время – не просто деньги, а валюта. И у каждого человека – свой курс. Так что, бери, бери, пока не передумал
– откинулся назад Теодор.
– Для чего? Зачем? Кому? – бритвой луча глазами, запясил Леша.
Мозги его шевелили тревогой.
Теодор ему о чем – то долго говорил. Они лакали холодный чай, и долго гутарили.
– Я все понял, Теодор, – говорил Леша. – Я стал богатым ныне, оставаясь дворником. Так? Но ничто так не отбивает желание работать, как высокая зарплата.
– Это ничего, Леха, ничего. Счастье не в деньгах, они где – то рядом с ними! – воскликнул Теодор.
Теперь сцена через недельку была такова: Леша на Джипе приезжал на свою прежнюю работу, надевал фартук, опять подметал.
Обедал в ресторане 'Оскар', чем удивлял всех знающих его соседей и людей.
