Наталья Солей - NOTHING: Почти детективная история одного знаменитого художника
Елена и сама не могла объяснить, почему именно сейчас, спустя много лет, захотелось высказаться, наговорить тысячу обидных слов, глядя в глаза человеку, сыгравшему в ее жизни роль настолько непростую, что и сформулировать-то толком нельзя. Роковую? Но в полной мере даже это страшное слово не дает точного определения тому, что с ней произошло, как выстроилась ее жизнь…
– Ну что ж мы стоим? – нарушил Микис затянувшуюся паузу. – Проходи, давай помогу снять пальто. Я рад, честное слово, рад тебя видеть. Молодец, что зашла. Откуда узнала, где я живу? Как нашла мой дом? Ты на машине?
– Нет. Сюда автобусы ходят, – сдержанно сообщила Лена, краем глаза рассматривая себя в зеркальные двери шкафа. Отметила мелькнувшее на его лице удивление, когда он снял с нее пальто. Для ноября одежка была не по сезону легкой.
Про себя Микис удивленно размышлял, откуда Лена могла узнать адрес.
– Автобусы сюда действительно ходят, хоть остановка довольно далеко от поселка. «Но как она вообще узнала, куда ехать?» – напряженно думал про себя Самсонов, изображая при этом радушного хозяина. Проводил гостью в дом и предложил ей расположиться поудобнее в кресле возле камина.
– Ты, наверное, голодная? Супчика хочешь? – заботливо спросил он вслух.
– Твой вечный «змеиный супчик»! Его по-прежнему готовит твоя экономка-испанка? – спросила Лена как бы невзначай. Она быстро прошла к креслу, но присела на самый край, держа на коленях небольшую негнущуюся сумку из искусственной кожи. – Нет, супчик твой я не хочу, а если предложишь выпить, не откажусь.
Вопрос об экономке Самсонова успокоил. Он почувствовал себя в родной стихии. Все понятно: оскорбленное женское самолюбие, запоздалая ревность, неудавшаяся женская судьба. Сколько раз ему приходилось выслушивать все это. Анжела, та самая экономка-испанка, которую припомнила Лена, была одной из женщин, сопровождавших Микиса по жизни. Постепенно она очень плотно вошла в его быт, занималась финансовыми вопросами. За долгие годы изучив его гастрономические пристрастия, стряпала то, что художник любил. Другие женщины менялись, а Анжела все прощала, всегда понимала его, оберегала от бытовых сложностей и незаметно сделалась абсолютно необходимой. Именно она способствовала тому, что отношения Лены и Михаила постепенно сошли на «нет».. Хотя, конечно, не только она одна, тот случай был намного сложнее.
Самсонов открыл бар-глобус, продемонстрировав довольно широкий выбор напитков. Елена проигнорировала вина и попросила налить коньяка. Пока Микис открывал коробку шоколадных конфет и печенье, ставил фрукты поближе к гостье, разливал коньяк, она с интересом рассматривала его апартаменты.
На стенах висели картины Микиса, написанные в самой различной манере.
В центре огромной гостиной стоял полукруглый диван, обтянутый белой кожей, между ним и двумя креслами у камина расположился низкий стеклянный столик, справа белый рояль, непонятно зачем красовавшийся здесь, поскольку в доме никто не умел на нем играть. Слева от камина, под лестницей, ведущей на второй этаж, стоял большой длинный стол, за которым можно было усадить человек двадцать. Повсюду глаз натыкался на многочисленные вазы и корзины с цветами, но при всем этом оставалось достаточно места для того, чтобы, скажем, пара или тройка ребятишек смело могли бы кататься на велосипеде.
– Ну рассказывай, как живешь? Чем занимаешься? Если у тебя какие-то трудности, я готов помочь. Если нужны деньги, не стесняйся, скажи, сколько надо, – Самсонов решил сразу поставить все точки над i, сократив тем самым предполагаемую долгую и нудную преамбулу, и протянул Лене бокал с коньяком. Раз уж пришла, значит, что-то нужно и, скорее всего, деньги.
Елена как-то странно посмотрела на него и ухмыльнулась. Она чувствовала скованность и не знала, что делать с руками:
и ридикюль надо было держать и коньяк взять. Наконец, сообразив, положила сумку на кресло. Освободив руки, взяла бокал и, жадно прильнув к нему, опустошила почти полностью.
– Ты не обижайся, я от души предлагаю. Мы друзья, а друзья для того и нужны, чтобы приходить на помощь и делать это с радостью, – стал оправдываться Самсонов.
– Не бойся. Я не буду рассказывать о состоянии своих дел и денег у тебя просить не собираюсь, – спокойно сказала Лена. Тепло от выпитого коньяка мгновенно растеклось по всему телу, и она немного расслабилась.
– Вот как? Очень рад, что у тебя нет трудностей. Поверь, искренне рад.
– А с каких это пор мы с тобой стали друзьями? – продолжала незваная гостья каким-то новым тоном, в котором появилась решимость и даже твердость. – Что-то не припомню этого момента.
– Ну о чем ты говоришь? Мы с тобой так давно знакомы, и у нас была своя история, которую до сих пор вспоминаю с большой теплотой…
– Еще бы. Нас ведь не только постель связывала, – жестко оборвала Лена тираду Микиса.
– Ты пришла сейчас предъявить претензии, что я не женился на тебе десять лет назад?
– Да прекрати, – устало сказала Лена. – Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю.
– О чем же это? Нет, ничего не понимаю.
– Ну надо же, святая простота. Я говорю о нашей совместной работе, – сказала Лена, допивая коньяк.
– Ты шутишь? – несколько неестественно засмеялся Микис, берясь за бутылку. – Освежим?
– Ты же знаешь, что у меня плохо с чувством юмора, – ответила Лена, одобрительно кивнув, наблюдая, как Микис заново наполнял ее бокал. – Я вот не пожалела денег, купила твою книжку. Очень интересно. Столько нового узнала о тебе, да и о себе немало интересного прочитала.
– А что ты хотела? Чтобы я устроил душевный стриптиз и рассказал все, как есть? – довольно зло оборвал ее Микис.
– Я не такая идиотка, как тебе бы этого хотелось, и прекрасно понимаю, что правду о себе не рассказывает никто. Она слишком страшная… эта правда.
– Может не столько страшная, сколько неожиданная.
– О, как мы теперь изысканно изъясняемся. Раньше ты был попроще.
– То было раньше. Тогда вообще все было иначе. – Микис пить не хотел, но ситуация, несмотря на внешнее спокойствие, ему не нравилась, тревожила, поэтому он решил налить что-нибудь и себе. Самсонов встал, подошел к бару, долго что-то выбирал, потом открывал, потом наливал. Ему необходимо было что-то делать, быть в движении, предававшем беседе телеграфный стиль, который не давал возможности углубиться в дебри намеченной темы и сбивал собеседника с толку. Это был его излюбленный прием.
– Да и жил ты намного скромнее. Однокомнатная квартирка, правда, в центре, но… Действительно, все было иначе. И было время великих иллюзий. Для меня во всяком случае, – последнюю фразу Лена нарочито выделила. Отставила бокал, показав, что официальная часть аудиенции окончена и сейчас начнется главный номер намеченной программы.
– И ты пришла мне об этом сообщить? Кажется, я начинаю понимать… Это шантаж?
– Зачем так грубо? Почему сразу шантаж? Мы что не можем договориться как нормальные люди? – примирительным тоном спокойно сказала Елена.
– О чем? О чем, Лена? Ты меня с ума сведешь. Думаешь, я сейчас в обморок упаду от страха? Ты хочешь меня скомпрометировать и рассказать «страшную» правду обо мне? То, что ты мне всегда старалась сказать при посторонних? Что я не сам пишу картины, что я использовал твой талант, что продавал твои работы? Да рассказывай! Ну дашь ты интервью какой-нибудь газете. А дальше что? Да кто тебе поверит? Кто ты такая? Да! Пусть я такой монстр! Допустим, не сам пишу картины. Да в газетах сто раз вокруг этого разводили возню – и что???
А ничего!!! Лишний скандал вокруг моего имени только на руку. Дополнительный пиар. Всё, поезд ушел! Я уже НЕ-ДО-СЯ-ГАЕМ. Меня каждая шавка в лицо знает. Машина запущена давно, и уже никого не интересует, как я работаю и что делаю. Я узнаваем!
Я известен! А в такой ситуации – собака лает, караван идет. Ты хочешь получить деньги за свои картины? Вспомнила! Пойми наконец: я никогда никому ничего не плачу. Только всем помогаю. Могу и тебе помочь: выступить с благотворительной акцией и денег дать, но дать столько, сколько сам захочу. А платить мне тебе не за что.
– Не за что?! Сам уже поверил в тот миф, что рассказываешь обо мне. Этакая недалекая, взбалмошная парикмахерша с признаками дегенератизма… Впрочем, в это действительно можно поверить, поскольку я имела редкую глупость – жить с тобой. В отличие от тебя я – профессиональная художница, училась в Строгановском училище и окончила его с красным дипломом. А вот ты вылетел с дизайнерского факультета и не доучился в своем институте по самой банальной причине: был профнепригоден.
– Ну и что? Зато сейчас я – известный художник, а тебя не знает никто!
– Да как ты им стал! Известным! Сколько разбитых судеб и разочарований стоит за твоей известностью?
