Мануэла Гретковская - Полька

— У тебя есть какие-нибудь специальные ритуалы, связанные с творчеством? Что делает Петр, когда ты пишешь? Ходит на цыпочках?

— Я не устраиваю из своей работы шоу. Это почти ничем не отличается от приготовления пирога, самое обычное дело. Чаще всего я пишу, когда Петра нет дома, когда он работает в Центре, или утром, когда он еще спит. У нас немного разный режим, мы порой можем разминуться, но зато уж если вместе, то сосредоточены исключительно друг на друге.

— И тогда начинается идиллия?

— Случаются идиллии, а случаются и шекспировские драмы. Во мне сидит какой-то романтический трагик, которому необходимо постоянно чувствовать себя влюбленным. Когда я чувствую, что это ощущение ослабевает, — а я не в состоянии жить с мужчиной, в которого не влюблена, — я устраиваю трагедию, провоцирую напряжение, дохожу до границы разрыва. И все это ради того, чтобы отыскать в себе влюбленность. Это в своем роде рецепт удачного союза, но он годится только для тех, у кого крепкие нервы. У Петра крепкие. Кроме того, наши чувства подпитываются неизбежными разлуками. Я часто езжу в Польшу. И это тоже положительно сказывается на наших отношениях.

— Вы так близки уже шесть лет. Ты считаешь, он все еще видит тебя во сне?

— Более того, нам часто снятся одинаковые сны. Нас связывает удивительная телепатия. Особенно во время поездок на машине — тогда мы просто читаем мысли друг друга, говорить вообще не приходится. И еще одно — это кажется невероятным, но оказалось, что я улавливаю мысли Петра и… по запаху. Когда это произошло впервые, мы чуть не спятили от потрясения. Петр сидел в комнате, полусонный, а я вдруг ощутила над его головой запах резины. Оказалось, что он вспоминал цветные воздушные шарики из своего детства.

— При таком взаимопонимании вам, наверное, незнакомо слово «ссора»?

— Да нет, знакомо, даже скандалы случаются, у нас ведь у обоих характеры нелегкие. У меня раз в месяц случаются женские приступы плохого настроения — собственно, я могла бы над собой поработать, но Петр умеет справляться с такими ситуациями, причем все лучше и лучше. Он первый читатель и рецензент всех моих текстов, порой суровый критик, с которым я соглашаюсь, потому что со стороны виднее. Но уж если я уверена в своей правоте, то не уступлю. Ни за что на свете. Тогда мы ссоримся, иногда даже всерьез, потому что начинается с вопроса, зеленый это цвет или синий, а кончается мировоззренческими проблемами. Все же мы видим мир по-разному. А компромиссов или золотой середины не признаем. Один раз уступлю я, другой — он, а третий — оба будем настаивать на своем. Переубедить друг друга не удается, но мир от этого не рушится. Многие проблемы со временем рассасываются сами — меняется точка зрения.

— Как протекает ваша совместная работа над сценарием «Городка»?Вы постоянно спорите?

— Нет, скорее мирно трудимся: законы жанра достаточно прозрачны, и нам это нравится, хотя, конечно, ремесло непростое. Оно отнимает много времени и требует большой дисциплины: надо укладываться в сроки.

— Это, вероятно, отдаляет момент окончания твоей новой книги. О чем она?

— Это наверняка будет эротическая книга о любви. Об эротике писать очень трудно. Само по себе, при всем своем разнообразии, это явление нехитрое, но как выразить его словами, избежав вульгарности, банальности, кича? В «Страстописании» три эротические страницы, и я считаю, что это самый трудный фрагмент из всего, что я когда-либо написала. Для меня эротическая книга — большое испытание: во время работы возникают совершенно неожиданные для самой себя слова и чувства… Думаю, я очень хорошо знаю, чего хочу, но одновременно и не осознаю этого, потому что не представляю себе, куда приведет меня слово. В любом случае не к радостному воспеванию жопы панны Марыси — речь ведь не о том.

— Для тебя это важная тема?

— Да. Когда человек стареет, а я ведь так или иначе начинаю стареть, эротика обнаруживает в себе и иной, глубоко духовный, опыт. С течением времени я все лучше понимаю, чего не хочу, от чего следует отказаться. Впрочем, в этом и заключается искусство — в умении отбрасывать лишнее, потому что написать и нарисовать можно, как будто, все на свете… Но суть в том, чтобы — отбрасывая — обнажиться до самого главного, добраться до стержня. И здесь встреча с Петром мне, безусловно, очень помогла. Мы можем обсуждать это, спорить… Он мой друг, критик и любовник в одном лице.

— А также автор прекрасной книги?

— Да. «Страж безумцев» Петра — удивительное соединение жесткого мужского стиля и лиризма. Иные барышни от журналистики упрекали его в отсутствии уважения, гуманности и тому подобных глупостях. Мол, писать о больных и страдании следует сентиментально. А Петр — он и в жизни такой — избегает традиционных для ментора от культуры поз гуманиста, моралиста и пр. Откройте любую газету: все у нас святые, прямо-таки сплошные нравственные авторитеты — таков этикет. А на самом деле человек, сопереживающий миру, будь он нормален или безумен, стоит перед выбором: правда или столь популярные в Польше благоглупости. Книга Петра никого не оставляет равнодушным — одни обижаются (как будто можно обижаться на реальность), другие восхищаются. Она удивительно иронична, а ирония — инструмент интеллигента, своего рода щупальце восприимчивости, исследующее мир и собственное эго.

— Ты хотела бы иметь от Петра ребенка?

— Это слишком интимный вопрос. Если бы, скажем, я не могла иметь детей, он бы очень меня задел. Но я отвечу. Если уж кому-то суждено быть отцом моего ребенка, то это, без сомнения, Петр. Однако это решение требует времени, я не хочу действовать под давлением возраста. Кроме того, я не верю, что ребенок — твое продолжение, след. Ребенок — это отдельное существо. Я, наверное, пока не готова к тому, чтобы стать матерью.

— Ты твердо решила оставаться с Петром в счастье и в горе? Навсегда?

— Навсегда ничего не бывает. Мы очень этого хотим и очень следим за тем, чтобы не разбить наше «вдвоем». Но мы лишены утомительной уверенности, что всегда будем вместе, до конца наших дней, в теплом безопасном гнездышке, в домашних тапочках. И это идет нам на пользу.

— Ты смогла бы простить Петру измену?

— Нет. Такое простить невозможно, это был бы конец. Конечно, я знаю, что человек может быть ослеплен и опьянен, и зарекаться не стоит, но на данном этапе измена между нами совершенно исключена.

— У вас есть какие-нибудь общие планы на будущее?

— Да. Во-первых — сорок очередных серий «Городка», а во-вторых, мы хотим перебраться в Польшу. То есть прежде всего я хочу. Для Петра это будет трудно.

— Петр для тебя вторая половина яблока или второе отдельное целое?

— Вторая косточка в яблоке. Особая энергия огромного воздействия. Яблоня ведь вырастает из косточки.

ОН: Петр Петуха (Водолей)

— Как в твоей жизни появилась Мануэла?

— Я мог бы ответить очень просто: из сна. На самом деле это длинная история. Сначала мне снилась женская фигура — светящаяся, зовущая. Я тогда был один, за плечами — тяжелый разрыв, я страдал, тосковал и мечтал: вдруг есть на свете кто-то, кто ждет меня и будет любить? И вот мне в руки попадает «Экслибрис» (сегодня эта литературная газета больше не выходит) с отрывком из книги Мануэлы. Текст произвел на меня огромное впечатление. Несколько недель спустя я увидел фотографию Мануэлы в каком-то иллюстрированном журнале. Она мне очень понравилась. Я вырезал фотографию, повесил на стену и разглядывал, словно какой-нибудь колдун вуду или чокнутая девица переходного возраста. Вот тогда она начала мне сниться — упорно, каждую ночь. Мне как раз исполнилось сорок лет, я переживал духовный кризис, легкое безумие. С этим нужно было что-то делать, куда-то выплеснуть свои эмоции. Я написал Мануэле письмо и послал на адрес редакции.

— Что ты написал?

— Это было письмо одержимого, маньяка — очень длинное, мечтательное, до боли откровенное и, наверное, смелое, ведь я ничего о ней не знал, кроме того, что это молодая писательница из Парижа. Через неделю я получил ответ — такой обыкновенный, живой, симпатичный. Я пришел в восторг. И поверил, что это именно та женщина, которую я всегда ждал.

— Поверил, что вы созданы друг для друга?

— Конечно. И позже даже получил тому подтверждение. Так утверждает Хельге, знаменитый исландский шаман и ясновидящий… Он рассказал, что мы — кармическая пара, не расстающаяся уже четырнадцать жизней подряд. Как правило, мы бывали супругами, однажды мне довелось быть ее отцом, а самый прекрасный наш союз — тот, в котором я оказался монахом, а Мануэла — монахиней. Мы любили друг друга без памяти. В нынешнем воплощении моя духовная карма — заботиться о Мануэле, быть рыцарем, оберегающим ее от сатаны. В течение часа, погрузившись в транс и закрыв глаза, Хельге рассказывал о нас с Мануэлей, о нашем будущем и прошлом. Оказывается, Мануэла происходит с Меркурия, а мое первое воплощение связано с Тибетом, мы были художниками, а я однажды — епископом Кентерберийским и так далее. Фантастика.