Джон Стейнбек - Хризантемы

«Прямо в фургоне, мэм. Дождь ли, снег ли — в нем я сух как корова»

«Как это должно быть чудесно. Жаль, что женщины так не могут»

«Эта жизнь не для женщин»

Ее верхняя губа приподнялась обнажив зубы:

«Откуда вы знаете? Откуда вам знать?»

«Вы правы, мэм»- согласился с ней незнакомец — «Конечно — откуда мне знать? Ну вот и кастрюли. Вам не надо будет покупать новые»

«Сколько за них?»

«Пятьдесят центов, мэм. Я делаю хорошую работу и беру умеренную плату. Поэтому у меня столько много клиентов на шоссе от Сиэтла до Сан Диего»

Эльза принесла из дома пятьдесят центов и вложила их в его руку.

«В один из дней вас может ожидать большой сюрприз» — сказала она — «конкурент на вашей дороге. Я тоже умею точить ножницы и выправлять побитые чайники. Вы не знаете еще, что и как я умею делать»

Мужчина положил молоток в замасленный ящик для инструментов и протолкнул наковальню поглубже в фургон:

«Жизнь одиночки была бы слишком тягостной для женщины. И к тому же бывает страшно — тогда, когда волки ночью воют под фургоном»

Опираясь одной рукой о белую спину ослика и не разгибая спины, он взобрался на сиденье. Затем поднял вожжи:

«Большое вам спасибо, мэм, я вам искренне благодарен. Я все сделаю так, как вы мне посоветовали — поеду обратно на Салинос и оттуда уже выберусь на шоссе»

«Это длинная дорога» — напомнила ему Эльза — «не забывайте держать песок влажным»

«Песок? Какой песок? Ах, ну да, конечно. Вы имеете ввиду — в горшке. Конечно же я не забуду»

Он цокнул языком. Лошадь и ослик поднялись на ноги, беспородный пес занял свое место между задними колесами. Фургон медленно и неуклюже тронулся, развернулся и выехал обратно на проселочную дорогу, тянущуюся вдоль реки, туда, оттуда он недавно приехал.

Эльза, стоя у проволочного забора, наблюдала за медленным движением каравана. Она стояла расправив плечи и откинув голову, глаза ее были полузакрыты, так, что все то, что она видела перед собой, приобрело неясные и смутные очертания. Ее губы чуть-чуть двинулись, беззвучно прошептав слова: «до свидания». А затем, все также тихо, она добавила: «Это путь туда, откуда идет яркий свет. Что-то яркое сияет в том конце».

Звук собственных слов напугал ее. Она тряхнула головой и осмотрелась — не слышал ли кто-нибудь того, что она сказала. Но лишь две дворовые овчарки, лежа в пыли на земле, лениво смотрели в ее сторону, а затем и они, опустив головы на передние лапы, углубились в прерванный сон.

Эльза вбежала в дом, на кухню, туда, где на плите стоял наполненный доверху горячей водой огромный таз. В ванной комнате она сорвала с себя грязную одежду и бросила ее в угол. А затем долго скребла себя маленькой пемзой — и руки и ноги и бедра и поясницу и грудь… пока кожа не стала горячей и красной. Вытиралсь она полотенцем в спальне перед зеркалом, внимательно рассматривая свое тело. Она подтянула живот и расправила грудь, осмотрела себя спереди и сзади, бросив взгляд, развернувшись, через плечо.

А потом она стала одеваться — медленно, неторопливо. Она одела новую нижнюю рубашку и свои лучшие чулки, самое любимое платье, то, что так подчеркивало ее красоту, расчесала волосы, подвела карандашом брови и покрасила губы.

Эльза не успела закончить свой туалет, когда услышала во дворе топот многих копыт, крики Генри и его помощника, пытающихся загнать розовых телят в загон, глухой звук закрывающихся ворот и шаги Генри по крыльцу.

Он вошел в дом и спросил на ходу: «Эльза — где ты?»

«У себя в спальне. Одеваюсь. Я еще не готова. Там, в тазе, осталась горячая вода для тебя. Поторопись — уже становится поздно»

И когда Эльза услышала всплески воды в ванне, она вынула и положила на кровать его выходной черный костюм, рубашку, носки и рядом — галстук; на пол возле кровати поставила начищенные до блеска ботинки. Потом она вышла на крыльцо и присела, стройная и прямая, повернувшись лицом к шедшей вдоль реки дороге, туда, где полоса плакучих ив, с покрытыми изморозью желтыми листьями, казалась тонким солнечным лучом под высоким и серым, нависшим над долиной, туманом — единственным ярким цветом в этот унылый предвечерний час. Так она просидела, не моргнув почти ни разу, довольно долго, до тех пор, пока ее муж Генри не появился на крыльце. Он вышел, громко хлопнув входной дверью и заправляя на ходу в пиджак галстук, остановился как вкопанный:

«Почему? Что случилось, Эльза? Ты выглядишь такой красивой сегодня»

Лицо у Эльзы стало натянутым и строгим:

«Красивой? Ты на самом деле находишь меня красивой? Что ты имеешь ввиду говоря, что я красивая?»

Генри заморгал глазами:

«Я не знаю. Я имел ввиду, что ты выглядишь по-другому чем обычно — сильной и счастливой»

«Разве я сильная? Ну да, конечно, я сильная. А что ты имел ввиду говоря, что я сильная?»

Генри растерялся совсем:

«Ты играешь со мной в какую-то игру?» — спросил он безнадежным голосом — «если так, то ты такая сильная, что можешь переломить о колено хребет теленку и такая счастливая, что можешь сьесть его как арбуз»

На секунду строгость исчезла с лица Эльзы:

«Генри — перестань. Не говори так. Ты сам не понимаешь, о чем ты говоришь.»

И снова изменившись в лице, хвастливо добавила:

«Ну да, конечно я сильная. Я раньше не понимала какая я сильная»

Генри отвернул глаза в сторону стоящего под навесом трактора и когда он вновь посмотрел на Эльзу — это был уже его обычный, привычный ей взгляд.

«Пойду, заведу машину» — сказал он — «а ты покамест одень пальто»

Эльза ушла в дом. Одевая пальто она слышала как Генри открывал ворота и заводил машину и как, подкатив к крыльцу, мягко урчал двигатель. У нее ушло много времени на то чтобы одеть шляпу, она поправляла ее и тут и там и все никак не могла приладить. Только когда Генри надоело ждать и он выключил двигатель она наконец вышла из дома.

Их маленькая спортивная машина высоко подпрыгивала на ухабах и ямках проселочной дороги, тянувшейся вдоль реки, пугая птиц и разгоняя зайцев, бегущих из-под колес в близлежащие кусты. Два журавля, широко взмахнув крыльями, пролетели рядом с линией золотистых ив и мягко опустились на воду.

Далеко впереди себя Эльза увидела маленькую точку. Она знала, что это такое.

Она старалась не смотреть в ее сторону, но глаза ее не слушались. Она подумала с горечью: «Он наверно уже выбросил их по дороге. Это ему не ведь ничего не стоило»

А потом вдруг вспомнила: «Нет, нет, он должен был бы сохранить горшок. Он его не мог выбросить»

Дорога делала плавный поворот и сразу же за ним перед Эльзой возник, во всю свою величину, знакомый фургон. Она всем телом повернулась к Генри, так, чтобы она не смогла увидеть ни странной упряжки, ни смешной повозки, которую та тянула за собой, когда их спортивная машина перегоняла этот удивительный кортеж. Через минуту все было кончено. Все. Эльза даже не повернула голову, чтобы посмотреть назад. Вместо этого она громко, так чтобы перекричать мотор, воскликнула: «Сегодняшний вечер будет очень хорошим. У нас будет прекрасный ужин!»

«Ну вот, ты опять изменилась» — посетовал Генри. Он снял одну руку с руля и опустил ей на колено: «Мы должны чаще ездить в ресторан. Будет лучше для нас обоих, а то мы совсем одичали на нашей ферме»

«Генри» — спросила она — «а не закажем ли мы сегодня вечером немного вина?»

«Конечно. Почему — нет? Так и сделаем»

Эльза замолкла на короткое время, а потом спросила:

«Генри, а во время кулачных боев мужчины увечат друг друга?»

«Иногда бывает. Редко. А почему ты спрашиваешь?»

«Я читала, что они ломают друг другу носы, а перчатки пропитываются кровью так, что их трудно поднять. Это правда?»

Генри посмотрел на нее с удивлением:

«В чем дело, Эльза? Я не знал, что ты читаешь про такие вещи»

У поворота он притормозил машину и свернул направо, на мост через реку Салинос.

«А женщины когда-нибудь приходят смотреть кулачные бои?» — спросила Эльза.

«Бывают иногда. А в чем дело, Эльза? Я все время думал, что кулачные бои тебя не интересуют. Но если тебе это так интересно — мы можем пойти посмотреть. Только скажи»

Эльза устало развалилась на сиденье: «Нет, Генри, нет. Я совсем не хочу смотреть кулачные бои»

И отвернув от него лицо, добавила:

«Мне вполне хватит вина. Этого будет вполне достаточно»

И подняла вверх воротник пальто, так, что бы ее муж не смог заметить, что она тихо плачет, всхлипывая как старая женщина.