Анар - Юбилей Данте
Глаза Сафуры заблестели.
— Пришел, пришел! — воскликнула она радостно.
Дверь распахнулась, в комнату вошел высокий, статный молодой человек.
Его волосы, сросшиеся на переносице брови и тонкие усики были цвета воронова крыла, а глаза — светло-серые. Этот контраст придавал его симпатичному лицу странное выражение: он казался одновременно и надменным и благодушным, и многоопытным и наивным. Одет был франтовато: замшевая куртка кирпичного цвета, белоснежная рубашка, модный галстук с серебряной искрой. Блестящие волосы были, как всегда, зачесаны назад. На пальце — золотой перстень с крупным камнем.
— Пламенные приветы всей компании! — бросил Джавад. — Особый Сафуре-ханум. Привет, Кябирлинский! Меджид, салют!
Меджид осклабился:
— Привет, кот Васька. Сафура заулыбалась.
— Наконец-то!.. А мы его ждем, а мы его ждем… Терпение у всех лопнуло.
Джавад обернулся в ее сторону:
— Клянусь твоей жизнью, Сафура, я так гнал машину!.. На спидометре была сотня. Сидел в одной приятной компании, да не быть ей приятнее вашей, все бросил и поднялся. Меня начали умолять: «Не уходи» — и так далее. Я ответил: «Нет, сейчас с вами сидел Джавад Джаббаров, но каждую неделю, в этот день, в этот час, он превращается в кота Ваську. Пусть сюда придет сам министр культуры, и тот не удержит меня. Можете запереть дверь — я выпрыгну в окно. Все равно убегу. Говорю вам, я должен мчаться на радио».
Все засмеялись.
— Кот Васька, — сказал Меджид, — тебя давно не было, и в нашей комнате завелась мышка.
Джавад изобразил неподдельное удивление:
— Вот как? Почему же ты, рыжий филин, не поймал ее и не слопал?
Все опять засмеялись. Джавад оборвал общее веселье:
— Хорошо, Сафурочка, в моем распоряжении только полчаса. Клянусь своим сыном, у меня сегодня был дубляж на киностудии. Исключительно ради тебя я перенес его на завтра.
Кябирлинский подтвердил:
— Он правду говорит, Сафура-ханум. Клянусь аллахом, я — свидетель.
Джавад приветливо покосился на Кябирлинского.
— Вот видишь, Сафурочка? Как говорится, лгун всегда при свидетелях. Хорошо, друзья, давайте быстренько записываться. Мне еще мчаться в школу, я приглашен на встречу.
— Сейчас будем вас записывать, — сказала Сафура. — Через десять минут студия наша. А пока на вот тебе текст, познакомься.
Джавад взял текст, пробежал глазами первую страницу, перевернул, затем вторую, третью.
Сафура тихо сказала ему:
— Послушай, Джавад, тут болтают всякое… Он поднял на нее глаза.
— Болтают?.. Что?
— Тебе лучше знать. Говорят, будто ты с Зарифой…
— О аллах всевидящий! — вздохнул Джавад, откладывая листочки в сторону. Это черт знает что такое!.. Человек из дома своего не вылазит, а о нем распускают всякие сплетни. Клянусь тебе, все — враки. Что я, дурак — бросить жену с ребенком?.. Клянусь твоей жизнью, Сафура, — он еще больше понизил голос, — вчера вечером сижу дома, смотрю телевизор — раздается звонок. Жена подходит к телефону, и вдруг я вижу, у нее начинают трястись губы. Спрашиваю: «Милая, что с тобой?» Говорит: «Возьми трубку, послушай сам». Беру трубку, слышу женский голос. Короче говоря, какая-то особа звонит и дразнит жену: мол, имей в виду, твой муженек сейчас со мной, мы мило проводим время, кейфуем, развлекаемся, а тебя он, дурочку, оставил дома. Я сказал жене: «Ну, видишь?.. Теперь убедилась сама, как люди могут врать?.. Видишь, какую напраслину возводят на невинного человека?.. Я здесь, дома, а она что врет?.. Имей в виду, — говорю, — точно так же рождаются и другие сплетни»: Но разве женщину переубедишь в чем-либо? Жена заладила одно: «Если ничего нет, люди зря не скажут». Говорит: «Нет дыма без огня. Если бы ты, — говорит, — был у меня косой, рябой, хромой, тогда бы моя душа была спокойна. Зачем, — говорит, — мне такой Жан Марэ, если моя жизнь похожа на ад?..» Так-то, дорогая Сафура… — Джавад опять взял в руки листочки. — Хорошо, пошли записываться, познакомился с текстом, каждый раз одно и то же.
Сафура поднялась.
— Можно двигаться.
Когда они шли по коридору, Джавад спросил:
— А где Кябирлинский?
Сафура объяснила ему, что и как.
Он остановился:
— Нет, нехорошо получается, Сафурочка. Он и без того обижен богом, а вы еще так поступаете… Пожилой человек проделал такую дорогу, явился сюда…
— Но что я могу поделать, Джавад? Он сегодня без роли.
Они прошли еще несколько шагов. Джавад снова остановился, обернулся, позвал:
— Кябирлинский! Кябирлинский! Фейзулла выглянул в коридор.
— Да, в чем дело?
— Пошли с нами, — распорядился Джавад. Кябирлинский заспешил в их сторону. Сафура сказала, обеспокоенная:
— Я же объяснила тебе, Джавад, у него нет роли.
Джавад, приложив листы с текстом к стене и придерживая их левой рукой, правой достал из кармана авторучку.
— Иди сюда, Кябирлинский, смотри! Сейчас я сделаю для тебя один фокус. Будешь не лисом, будешь шакалом, какая разница? Лишь бы шли одиннадцать рублей, а, хитрец? Какая у тебя ставка?
— Семь рублей.
— Семь? Ничего. Семь рублей — тоже деньги. Как ты смотришь на шакала?
— На какого шакала?
— Слушай, ты всегда был лисом, один день побудешь шакалом! — Джавад расхохотался. — Ну, по рукам, плутишка?
Кябирлинский тоже улыбнулся, пробормотал:
— Да, но ведь…
— Ничего, ничего, не тушуйся, — говорил Джавад, делая какие-то исправления в тексте. — Смотри, пусть в этом месте лиса говорит: «О шакал, оказывается, и ты здесь?!» Так… а шакал отвечает ей: «Да, да, лисичка-сестричка, я тоже здесь, да, да…»
Джавад издал странный звук, подражая завыванию шакала.
Сафура смотрела на него с укоризной:
— Джавад, а вдруг автор скажет что-нибудь?
— Бюрократ твой автор, — сказал Джавад. — Я беру на себя всю ответственность, пусть автор попробует пикнуть. Передайте ему, что я, Джавад Джаббаров, считаю нужным добавить в это произведение образ шакала. Все, точка! Ясно вам?.. Так… Где это место? Ага… вот… Лиса: «Пошли». Шакал… Джавад несколько раз встряхнул ручку, как термометр, и начал писать. — Значит, так… Шакал: «Вы уходите?.. Я тоже с вами…» Так… И вот здесь еще в самом конце… «До свидания, до свидания». Кроме того, время от времени ты присоединяешься к нам: да, нет, угу и так далее. Главное, чтобы слышался твой голос. Ну как получилось? Хорошо? А, шельмец?.. Ой-ой, опаздываю!.. Пошли скорее! Видишь, Кябирлинский, я, можно сказать, из воздуха сделал для тебя семь рублей, а ты не ценишь меня. Тебе бы следовало на эти семь рублей угостить меня как следует в «Дружбе». Ха-ха-ха!.. Ай, чертяка!
Они вошли в студию.
Сафура, улучив момент, шепнула Меджиду:
— Джавад есть Джавад… Любит пошутить, но сердце мягкое, воск, добряк. Меджид ухмыльнулся.
— Пойду порадую Эльдара, с него причитается. Сколько лет его отец был лисом — стал шакалом.
Эльдар работал в радиостудии помощником режиссера.
В те дни, когда у Фейзуллы была запись, он не показывался на глаза. Все знали причину. Знали, что Эльдар стыдится своего отца, вернее, тех ролей, которые тот исполняет, звуков, которые отцу приходилось издавать по роли.
Эльдару было девятнадцать лет. Днем он работал, вечером занимался в театральном техникуме. Стройный, видный, пригожий юноша. Вот только немного прихрамывал, чуть волочил левую ногу.
Все, что зарабатывал, тратил на то, чтобы хорошо одеться. Случалось, у него не было денег пригласить знакомую девушку в кино, но одет он был всегда, как говорится, с иголочки, не отставал ни от кого. Лицо строгое, серьезное, даже угрюмое. Это никак не вязалось с его возрастом. Те, кто знал его отца, говорили: «Можно подумать, он сын Насреддин-шаха, а не Кябирлинского. Эх, губит гонор человека!»
Однако Эльдар не был зазнайкой. Просто болезненно самолюбивый юноша. Ни с кем не сближался, ни с кем не откровенничал. На работе у него был единственный друг — Айдын. В коллективе держал себя так, словно ждал от каждого насмешек, издевок.
Конечно, главной причиной этого был отец — его живая рана.
Те, кто знал больное место Эльдара, остряки, циники, такие, как Меджид, постоянно подкалывали его.
«Послушай, Эльдар, твой отец — Кябирлинский, почему ты — Алескеров?»
«Не твое дело», — огрызался Эльдар.
«Зачем обижаешься? Спросить нельзя, что ли?» — кривлялся шутник.
Вот и сейчас. Меджид, войдя в комнату, где сидел Эльдар, воскликнул:
— Эльдар, поздравляю! С тебя магарыч! Юноша, почуяв подвох, натянулся как струна. Спросил хмуро:
— В чем дело?
Всегда при виде рыжей физиономии Меджида у Эльдара мгновенно портилось настроение.
— Я пришел сообщить тебе приятную новость, твоего отца повысили. Человек по-настоящему растет, прогрессирует. Был лисом — стал шакалом.
Эльдар, сорвавшись с места, бросился к двери, однако Меджид оказался проворнее, успел удрать.
