Витольд Гомбрович - Девственность и другие рассказы. Порнография. Страницы дневника

— Ты, Мони Буату, — говорил он одной негритянке, — ты голая… не краснеть… черная, оскаленная, гротескная — тебе не понять этого божественного смущения облеченной в ткань и боязливо отводящей взгляд невинности.

Юбочка, блузочка, маленький зонтик, щебет, продиктованная инстинктом святая простота — благотворно, но не для меня. Будучи мужчиной, я не могу ни пожимать плечиками, ни невинно стыдиться. Напротив — честь, отвага, достоинство, немногословность — вот атрибуты мужской девственности. Но по отношению к миру я должен сохранять некоторую мужскую наивность, представляющую собой аналогию девичьей невинности. Я должен все охватывать ясным взором. Я должен есть салат… Салат — девственнее, чем редис, а почему — никто не знает. Может потому, что он кислее? Но вот ведь лимон — в нем еще меньше девственности, чем в редиске.

Что касается мужчин, то и у них есть дивные тайны за семью печатями — знамя, смерть под знаменем. Что еще? Вера — вот великое таинство, слепая вера. Безбожник подобен публичной женщине, доступной каждому. Я должен поднять что-то на высоту моего идеала, полюбить, слепо поверить и быть готовым пожертвовать жизнью — но что полюбить? Что-нибудь. Лишь бы был идеал. Я — мужская девственница, закупоренная своим идеалом!

И вот после четырех лет отсутствия он прохаживается с невестой по тропинкам садика. Хорошая пара. Госпожа S. вышивала скатерть и любовалась ими из окна, а Биби — гонялся по газону за пташками, которые с щебетом разлетались перед его красным язычком.

— Ты изменилась, — грустно говорил молодой человек, — не щебечешь, как раньше, и не машешь ручкой…

— Нет, нет, я тебя всегда люблю одинаково, — рассеянно ответила Алиция.

— Вот видишь! Раньше ты не сказала бы мне, что любишь. Не ожидал я от тебя такого, Алиция, что ты сможешь выговорить такие слова, что твой язык и губы смогут произнести это смущенное признание. Вообще какая-то ты беспокойная, взбудораженная, у тебя случайно не ангина?

— Я люблю тебя, только…

— Что только?

— А ты не будешь смеяться надо мной?

— Ты же знаешь, что я никогда не смеюсь. Я только улыбаюсь, и то — чистой улыбкой.

— Объясни мне, что значит любовь и что значу я?

— О, я так давно ждал этой минуты, — воскликнул он. — Что значит любовь? Присядь на эту скамеечку.

— Когда по сатанинскому наущению прародители отведали в раю плодов с древа познания, то, как ты знаешь, все изменилось к худшему. — О, Боже! — взмолились люди, — верни нам хоть частичку утраченной чистоты и невинности. Господь Бог беспомощно смотрел на эту шайку и не знал, куда в этом мерзком стаде приткнуть Чистоту и Невинность. И тогда он сотворил девственницу — сосуд невинности, тщательно закупорил этот сосуд и передал людям, они же воспылали к девственнице ностальгическим чувством.

— А замужние?

— Замужние — пустое, откупоренная, выветрившаяся бутылка.

— А почему, скажи пожалуйста, почему мужчины бросаются в девиц камнями?

— О чем ты, Алиция?

— У меня не раз бывало, — сказала Алиция, густо краснея, — что то один, то другой мужчина, на безлюдной улице, когда никто не видел… бросали в меня камнем.

— Что ты такое говоришь? — вымолвил пораженный Павел — Я и не слыхивал о таком, — шепнул он. — Как это? Бросался камнем?

— Брал камень, большой кирпич и бросал в меня. Больно было, — тихонько шепнула Алиция.

— Это… это ничего… Это наверняка плохие люди… потехи ради или тренировались на меткость. Не думай больше об этом.

— Но почему девушки при этом должны улыбаться? — не отставала Алиция.

— Почему они улыбаются? Как это? Что ты говоришь, детка? И часто с тобой случалось такое, Алиция?

— О, очень часто, почти что каждый день, когда я бывала одна или с Биби.

— А твои подружки?

— И они тоже жалуются на это. Невозможно не улыбнуться, — задумчиво тянула она, — хоть и больно.

— Оригинально, — думал Павел по дороге домой. — Вызывающе, даже грубо. Камнем в девушку — никогда ни о чем подобном не слышал. Разве что, такое обычно скрывают. Она ведь сама говорит, что это бывает только тогда, когда никто не видит. Грубо — да, но вместе с тем и прелестно, а почему? Потому что инстинктивно. Я так взволнован, удивительно возбужден. О, мир девушек, мир любви полон этих чародейских причуд. Незнакомые улыбаются друг другу на улице, кто-то гладит чей-то локоть, улыбка сквозь слезы или поцелуй потиранием носов — все это ничуть не менее странно, чем кидаться камнями. Возможно, существует целый кодекс условных знаков и способов, о которых я, постоянно пребывая в Китае и в Африке среди дикарей, понятия не имею.

Девственность тем и характеризуется, что каждая вещь исполняется для нее иным смыслом, нежели тот, что присущ ей в действительности. Девственный мужчина считает, что бросить камнем не столь оскорбительно, как, допустим, лишь слегка прикоснуться рукой к щеке. Обычный человек, нормальная женщина подняла бы крик и убежала, она же — лишь улыбнулась каким-то загадочным глубинам. Обычный человек только бы и думал о том, как бы убежать с поля битвы, спасая, насколько это возможно, свою шкуру, в то время как для меня все совсем наоборот: для меня всем являются честь и знамя — стяг, или точнее говоря, цветная тряпка на ветру.

Монархия девственна в большей степени, чем республика, поскольку в ней больше тайны, чем в говорливых членах парламента. Монарх — величественный, безгрешный, безукоризненный, ни за что не отвечающий — является девственницей, а в меньших масштабах — и генерал тоже девственница.

О, святая тайна бытия, о, чудо существования, не я, принимая твои дары, буду смотреть тебе на руки. Совсем напротив — лишь покорно склоненная голова, глубокий вздох, хвала и благодарность, пантеизм и созерцание, а не фатальное по своим последствиям анализирование. Девственность и тайна — одно и то же, так будем же остерегаться приподнимать святую завесу.

Предавалась раздумьям и Алиция.

— Сколь дивен мир! Никто в нем не говорит прямо, а всегда символами. Ничего нельзя узнать. Павел, конечно, рассказал легенду. Всюду меня окружают символы и легенды, как будто все сговорились против меня. Рай, Бог… кто знает, может все это было выдумано специально для меня, для нас — молодых девушек. Я убеждена, что все таятся и притворяются, и что все основано на сговоре. Вот и мама с Павлом — тоже сговорились. Какое наслажденье пить чай, шумно прихлебывая, и наступать собачкам на хвосты… Да… Религия, долг и добродетель, а мне кажется, что за ними, как за ширмой, существуют некие строго определенные жесты, какие-то движения, что каждое такое возвышенное слово сводится к строго определенному жесту и привязывается к строго определенному моменту.

Ах! Представляю себе! Обычно все одеты и ведут себя прилично, но как только остаются один на один, мужчины бросают камнями в женщин, а те улыбаются, потому что болит. А еще — воруют… Разве я сама не украла серебряную ложку и не закопала ее в саду, не зная, что с ней делать? — Мама много раз вслух читала в газетах о кражах, теперь я понимаю, что это значит. Воруют, шумно пьют чай, наступают собачкам на лапы и вообще поступают наперекор, это и есть любовь — а девушек держат в неведении, чтобы… было приятней. Я вся дрожу.

«Павел! Получается, не совсем так, как ты говоришь. Просто и не знаю, что думать! Вчера я слышала, как мама говорила отцу, что безработные ужасно „расплодились“, что они ходят „полуголые“, что питаются какими-то отвратительными отбросами и что количество краж, драк, грабежей растет как на дрожжах. Скажи мне все — скажи, на что им эти „отбросы“ и почему они „полуголые“, Павел, очень прошу тебя, мне в конце концов нужно знать, как вести себя, всегда твоя —

«Дражайшая моя! Что же это творится в твоей головушке! Заклинаю тебя нашей любовью, никогда об этом не думай. Правда, такое можно иногда увидеть, но в размышлениях об этом так легко потерять непорочность — и что тогда? Как небо и земля далеки друг от друга, так и правда, заключенная в чистоте, далека от грязи действительности! Так не будем же стремиться все понять, будем жить невинностью, нашим юно-девственным инстинктом, и будем остерегаться мыслить о том, о чем не следует, как это со мной однажды случилось, когда я узнал тебя. Осознание обезображивает, неосознанность украшает, навек твой —

— Инстинкт, — думала Алиция, — инстинкт, но чего он хочет, этот инстинкт, чего, собственно, хочу я? Сама не знаю… умереть, или съесть что-нибудь острое. Не успокоюсь, пока… Я такая неопытная. У меня завязаны глаза, как говорит Павел, иногда аж страх берет… Инстинкт, мой девственный инстинкт — вот, что покажет мне путь!