Иосиф Гольман - Игры для мужчин среднего возраста
Пашка развел огонь — сухие дрова были заранее припасены, а уголь остался со старых времен, — туда побросали окровавленные чехлы с сидений и Пашкину, тоже испачканную, куртку. Пламя гудело, тяга была отличная, рассчитанная на серьезную работу.
Пашка, стоявший между Скрепером и огненной дырой, вдруг посуровел: с этой топкой у него были связаны не очень приятные воспоминания. Ведь, как говорят менты, нету тела — нету дела. И от тел избавлялись любыми доступными способами.
— Так что с порошком будем делать? — отвлекся от нерадостных мыслей Пашка. Его опасения были понятны. Если у Али остались люди — а они наверняка остались, — серьезно торговать здесь нельзя. Все равно выйдут на источник.
— Это мое дело, — откровенно грубо ответил Скрепер. — Я и решу. — Он говорил с каким-то непонятным ожесточением, как будто на Пашку за что-то обиженный.
— А я что, уже не при делах? — теперь разозлясь всерьез, спросил Пашка.
— Уже нет, — сказал Скрепер.
Пашка мгновенно развернулся, и впервые за годы знакомства Скрепов не обнаружил на его лице улыбки. Развернуться успел, а вот больше ничего сделать не смог. Потому что «наган» в руке Скрепера дважды выбросил пламя, и мощные остроносые пули не оставили Пашке никаких шансов.
Скрепов сел прямо на кучу угля и некоторое время глядел в огонь, лишь слегка прикрыв глаза рукой, державшей оружие. Потом вздохнул, подошел к бывшему компаньону, тщательно обыскал одежду. Все документы бросил в топку. Потом туда же полетела одежда. А потом и сам Пашка — пышущее жаром чрево было более чем вместительное, пришлось только угля добавить, предварительно обработанного керосином.
Последним в пламя ушел «наган». За пару часов — на столько должно хватить угля — не останется следов не только от Пашки, но даже от оружейной стали.
Уходя, Скрепов обернулся на яростно гудящий огонь.
Нет, конечно, никакой радости от содеянного он не испытывал. Но ведь два миллиона нельзя и сравнить с одним миллионом. Это даже не на пятьдесят, а на все сто процентов больше.
Да и матерью Скрепера Пашка никогда не был…
Глава 1
Москва, 15 июля
В пробег уходят настоящие мужчины…
Мороженое называлось «Стратиачелло». В России почему-то такого не было. Руки еще, наверное, не дошли. Казино были, причем числом поболее, чем в Монте-Карло. «Мерседесы» тоже были, уличной своей концентрацией намного превышая берлинскую или дюссельдорфскую. А вот «Стратиачелло» пока не было.
Суть этого изыска заключалась в том, что и в без того вкуснейший нежирный белый пломбир ровным слоем внедрялись крошечные шарики черного шоколада. И эта смесь даже без помощи зубов божественно таяла во рту, оставляя после себя воистину изумительное ощущение.
Но и это еще не все. Прелесть «Стратиачелло» утраивалась, если вкушать его, во-первых, в июльскую испанскую жару, когда в тени не менее 35 по Цельсию, и, во-вторых, порциями опять же не менее 400 граммов.
Вот такую замечательную порцию Ефиму как раз и приготовились сейчас создать. Девушка-продавщица, укротив высоким белым колпаком обрамлявшие лицо кудряшки, уже и стакан пластиковый взяла, объемом соответствующий Ефимовым вожделениям. Не стакан — стаканище! Уже ложку длинную в теплую воду окунула, чтоб мороженое легче из бачка зачерпывать.
Береславский не выдержал и хищно облизнулся в предвкушении.
Однако полакомиться не пришлось.
Потому что Наташа, жена, нежно, но настойчиво потрепала его по объемистой теплой со сна щеке:
— Ефимчик, милый, тебе пора!
— Куда? — без особой надежды попытался отбиться Береславский, ибо просыпающимся своим сознанием уже отчасти понимал — куда. Нет, не в Испанию с ее ласковым морем, 35 по Цельсию и целыми тележками «Стратиачелло». А совсем в другую сторону. Ровно в обратную. И в два раза дальше. И, что самое печальное, не на самолете.
У пока еще не снесенной гостиницы «Россия» в такой ранний час собрались только те, кому следовало. Пять кричаще пестрых — ярко-желтых и ярко-голубых — длиннобазных «Нив-2131», человек пятнадцать в дорожных куртках такой же раскраски и вдвое больше народу — сочувствующих.
Шум, галдеж, вспышки любительских камер.
Впрочем, не только любительских. Среди провожавших были две команды с телеканалов. Не центральных, чего уж там. Но тоже вполне достойных, московских дециметровых.
— Ефим Аркадьевич, а как вам пришла в голову идея организовать пробег? — Маленькая глазастенькая девушка чуть не в рот засунула надутому и слегка сонному Береславскому микрофон.
«Сказать ей, что ли?» — про себя ухмыльнулся Бере-славский. Но вслух забористо порассуждал о необходимости продвижения в регионы современных рекламных и PR-технологий.
Ну не объяснишь же девушке — а заодно еще паре миллионов граждан, — что поперся в этот чертов пробег из-за обычного тупого — если не сказать примитивного — мужицкого хвастовства! Сидели на тусовке, выделывались перед симпатичной девицей. Выделывались не из расчета — никто на нее особых планов не строил, — а просто так, от любви к искусству. Вовка — своей действительно крутой фирмой. Олег — спортивным телосложением и проникновением в йогу. А Ефим, который не обладал ни миллионами, ни мускулатурой (но в гендерно-конкурентных условиях промолчать просто не мог), возьми да брякни, что летом организует автопробег Москва — Владивосток.
В итоге — тактически победил: девица сочла пробег романтичным, вполне затмившим и миллион баксов за два удачных месяца, и накачанные мышцы, полученные в придачу к нирване.
А вот стратегически…
Звон пошел сразу — рекламное сообщество относительно небольшое и по определению коммуникативное. И к лету, когда все нормальные люди едут в теплые страны и едят «Стратиачелло», Ефиму предстоял как минимум месяц на колесах. Потому что страна большая, и до Владивостока путь неблизкий. Особенно если преодолевать его не на любимом «Ниссане Патрол», а на демократичнейшей «Ниве».
(Здесь уже настояли опытные друзья, поддержавшие идею пробега. Они разумно предположили, что лучше ехать на пяти «Нивах», везя шестую в разобранном виде в багажниках, и чинить многочисленные поломки, чем оставить гнить где-нибудь в Забайкалье крутой иностранный джип из-за отсутствия маленькой, невиданной в этих местах запчасти.)
Водители уже запустили двигатели, в воздухе пахнуло бензиновым дымком странствий. А Ефим, временно оставшийся без общественного внимания, печально думал о том, что за последние сорок лет его язык так и не стал продолжением его сознания: уж слишком часто эти важные Ефимовы органы действовали совершенно автономно. И поездка длиной в 9200 км была еще не худшим вариантом подобной несогласованности.
— Сыночек, может, передумаешь? — на всякий случай спросила пришедшая проводить Ефима мама, тоже, впрочем, без особой надежды.
Ефим даже отвечать не стал. Ясный пень, что сболтнул не по делу. Но «за базар» — есть ныне у российской интеллигенции такая лексическая единица — отвечать все равно нужно. Здесь у Береславского имелись совершенно незыблемые понятия.
Наташка тоже подошла, поцеловала мужа и как-то по-особому, ревниво его осмотрела.
— Встречать будут как героев? — с подковыркой спросила она. — В воздух чепчики бросать?..
— Посмотрим, — неопределенно ответил супруг, слегка — и подозрительно, на взгляд Натальи, — оживившись.
Она даже пожалела, что высказалась: теперь все равно ничего не изменить, только переживать будешь больше. Кроме того, в этой семье высоко чтился принцип презумпции невиновности, равно как и народная мудрость «Не пойман — не вор».
А самое главное: Наталья больше всего хотела, чтобы Ефим уже поскорее вернулся.
Да, есть в ее любимом кое-какие недостатки, ну да кто ж их не имеет? Лучше уж любимый с недостатками, чем нелюбимый с достоинствами.
Тем временем солнце выбралось из туч и вовсю засверкало на колокольнях кремлевских соборов, на стеклах домов и хроме начищенных «Нив». Теперь, при ближайшем рассмотрении, было видно, что все они — разного цвета, просто одинаково задекорированы виниловой пленкой.
— По машинам! — зычно заорал Василий, командир экипажа № 1, здоровенный, налысо постриженный детина. По общей договоренности в ездовых условиях лидером пробега будет он.
Народ в сине-желтых куртках обменялся с провожающими прощальными поцелуями и забрался в «Нивы».
Порыкивая, они стали выруливать на проезжую часть. Передняя прокатилась вперед, дождалась остальных, и уже походным ордером колонна двинулась на восток.
* * *Где-то к 20-му километру, когда Горьковское шоссе втекло в Балашиху, начали отставать самые стойкие провожающие, те, кто был на своих машинах. Вот и Наталья, послав мужу воздушный поцелуй, мокрыми глазами, уже безо всяких укоров, глянула в последний раз на бесценного супруга и, включив поворотник, ушла на разворот.
