Ника Муратова - Белый кафель, красный крест
За месяц до Леночкиной смерти Игорян женился на ней – «чтобы ей не было страшно».
Но в основном общалась Лариса с «мамашками» – родительницами ВИЧ-инфицированных детей. Почти все мамашки были серонегативными и разведёнными – отцы детей не выдерживали жизни «с клеймом на лбу», косых взглядов соседей и родительских комитетов.
Лариса регулярно сдавала анализы и уже знала, что заразилась гепатитом В. Анализы на ВИЧ были пока отрицательны. «Инкубационный период гепатита В – до полугода, – думала она. – Вот сдам выпускные и пожелтею». Но пожелтела Лариса аккурат за два месяца до последней сессии. В больницу ее уговаривали лечь долго, но согласилась она, только когда во время очередных уговоров упала со стула.
Везли её сразу в реанимацию – гепатит был тяжёлым, показатели биохимии – жуткими. Через две недели её перевели в ВИЧотделение – «Гепатит В, тяжёлая форма, контакт с ВИЧ-инфекцией».
А ещё через неделю она сбежала. В деканате её уже оформили в академический отпуск по болезни, но она сказала, что окончит институт либо сейчас, либо никогда. Зачёты ей поставили скорее из жалости: похудевшая до торчащих рёбер студентка была покрыта синяками поверх яркой, почти апельсиновой желтухи.
Институт она окончила. Гепатит прошел, а вместе с ним и странный амок, удерживающий её возле Кости, которого уволили из школы за прогулы и пьянство. На всю жизнь она запомнила простенькую истину: «Одна загубленная жизнь всегда лучше, чем две».
Лариса не помнила, как муж перевез её к себе, – он так и не нашел компаньона для аренды квартиры. Честно говоря, он его и не искал.
Лариса стала интерном кафедры инфекционных болезней, специализирующейся на ВИЧ-инфекции, и целыми днями пропадала на детском отделении. В тот день, когда она курила в зимнем саду с матерями инфицированных детей, радио впервые разразилось хитом новой звезды Земфиры: «А у тебя СПИД, и значит, мы умрём!»
Она увидела странно изменившиеся лица мамашек и в этот момент поняла, что никогда не будет поклонницей этой певицы. «А грамотно стартует баба, быстро раскрутится», – мелькнула в голове как будто чужая мысль.
Раз в три месяца Лариса сдавала кровь на ВИЧ – ей полагалось год находиться на учёте «по контакту». Анализ брали прямо в больнице, результаты приходили через неделю. Неделю она ждать не могла, поэтому, сдав анализ, неслась в НИИ Пастера – там делали за час, платно. С Ларисы денег не брали – её историю в лаборатории знали.
Весь этот час Лариса проводила в полуподвальном кафе напротив, глуша водку стаканами. Когда на подгибающихся ногах она приходила за очередным «отрицательно», внизу уже парковался муж – после получения результата силы оставляли её окончательно.
Последний анализ она пошла сдавать трезвой: шансы на то, что результат окажется положительным, стремились к нулю. Был первый день декабря – день всемирной борьбы со СПИДом. В учебной аудитории ребята из общественных организаций развешивали, пыхтя, лоскутные раскрашенные одеяла: каждый кусочек – чья-то погасшая жизнь. В Усть-Ижоре толпились журналисты – курили, хихикали, корчили брезгливые рожи. «Поздравляю тебя с днем СПИДа!» – поприветствовал корреспондент местного телевидения своего коллегу.
Лариса почувствовала, как медленно колыхнулась в ней вязкая, похожая на придонную грязь, ненависть. И в этот момент к корреспонденту подкрался Виталик.
История этого четырнадцатилетнего подростка служила подтверждением того, что судьба любит злые шутки. Восьмой ребёнок в многодетной семье, Виталик родился умственноотсталым. Инфицирован он был уже лет десять, но СПИД у него так и не развился. Единственные, любимые дети сгорали, как свечки, несмотря на терапию, а олигофрен Виталик, не нужный толком даже своим родителям, чувствовал себя прекрасно. От него старались держаться подальше – он мог воткнуть кому-нибудь в руку ножницы, а фантазии, которые он озвучивал, не пришли бы в голову даже Дину Кунцу. По уровню интеллекта он соответствовал пятилетнему ребёнку, а по степени агрессивности – опытному урке.
...Корреспондент радостно смеялся над собственной шуткой, когда Виталик ласково улыбнулся и сжал челюсти на его плече мёртвой хваткой бультерьера, буквально повиснув на нём. Лариса не торопясь докурила сигарету и лишь потом отодрала Виталика от бившегося в истерике сотрудника средств массовой информации.
– Он меня заразил! – визжал журналист, срывая с себя свитер.
Лариса посмотрела на внушительный синяк с чёткими отпечатками детских зубов и пожала плечами:
– Он тебя даже не обслюнявил. Не визжи.
– Возьмите анализы! Срочно!
– Только через три месяца, – спокойно сказала Лариса и отправилась сдавать анализы сама.
И результат был отрицательным. Лариса купила в палатке бутылку шампанского, открыла её, ломая ногти, и жадно хлебала из горла. Водители объезжали идиотку, пьющую шампанское на разделительной полосе, и даже не матерились: если молодая красивая женщина в десятиградусный мороз пьёт шампанское – значит, у неё большая радость. Или большое горе. А в большое, не зная броду, лучше не соваться.
Медицину Лариса бросила. Трезво взвесив, что позволить себе роскошь работать врачом она сможет, только если будет трудиться ещё где-то, она решила, что такое дорогостоящее хобби не для неё. С мужем они наконец-то официально оформили развод, а после и вовсе разъехались по разным городам. Шеф, который помог ей с переездом и новой работой, разбился в автокатастрофе. Всё осталось в прошлом. И если бы не эта чёртова Земфира в машине, она ни за что не набрала бы номер Костиной матери – сам Костя должен был, по её прикидкам, уже лет пять как мёртв. Несколько лет назад он как-то нашел её номер мобильного – у него случился очередной приступ алкогольного панкреатита, требовалось срочно капать дорогостоящий препарат, на который не было денег, и Лариса звонила в Питер бывшему мужу, просила купить этот чёртов «Контрикал», прокапать Косте...
– Чувство вины? – спросил Миша.
– Да.
– Давай адрес, сделаю.
– Ну как он? – перезвонила мужу Лариса через пару часов.
– Да уже практически никак, – Лариса почти увидела, как муж флегматично пожимает широкими плечами, – кахексия, весь в грибах, энцефалопатия, алкогольный панкреатит...
– Ты меня ненавидишь? – неожиданно спросила Лариса.
– Нет. Я даже его не ненавижу. Я вас обоих жалею.
...Она давно забыла номер телефона Кости, после того звонка сама сменила номер мобильного, даже когда-то вырвала страницу из записной книжки. И вдруг пальцы сами стали набирать: +7812275...
– Алло? – ответил на другом конце жесткий старушечий голос.
Лариса что-то говорила, старательно избегая вопросов «как?» и «когда?», и тут старуха с горечью сказала: «Не кружи, милая, ты ни в чём не виновата. И не присылай мне никаких денег – я не хочу привыкать».
На другом конце положили трубку, и раздался щелчок – как будто захлопнулся капкан. Дома Лариса залпом выпила стакан водки – как учил ее когда-то шеф, – не морщась, не закусывая. Нашла на антресоли потрёпанную книгу Экзюпери и методично разорвала её в клочья.
Татьяна Соломатина
Больное сердце
«Спасибо товарищу Р. Брэдбери за наше счастливое детство».
Дети, развлекавшие себя чтением книг, лёжа в очереди на трансплантацию сердца
Павел проснулся бодрым ровно в шесть безо всякого будильника. Выполнил получасовой комплекс специально разработанных физических упражнений. Тщательнейшим образом почистил идеально ровные белоснежные зубы специальным природным составом (измельчённая древесная кора, активированный уголь, пищевая сода, поташ). Затем принял душ, энергично растирая свою гладкую, чистую, не по возрасту упругую кожу натуральным мочалом, смоченным в отваре мыльного корня. Растёр себя докрасна грубым льняным полотенцем. Расчесал блестящие густые волосы без единого проблеска седины черепаховым гребнем. Вернувшись в спальню, выходящую окнами на восток в соответствии с последними требованиями натуральной архитектуры, раскрыл шкаф из ротанга. Надел свободную домашнюю рубаху из натурального шёлка, уютные кашемировые шаровары, тапочки тончайшего плетения из высушенной на нежном осеннем солнце осоки, выросшей на естественном болоте, и по отшлифованным вручную лиственничным полам отправился на кухню. Завтрак его был изысканно прост: стакан тёплой родниковой воды с биологическим лимоном, ягоды душистой лесной земляники со сливками из молока от коров, питающихся только утренними и вечерними росными травами предгорий, и хрустящий зерновой хлебец. После чего отправился на работу. Легко преодолев двадцать ступеней лестницы, ведущей из кухни в кабинет, Павел Алексеевич открыл окно, немного посмотрел в лазурное небо, затем подошёл к массивному дубовому столу и мягким касанием оживил монитор.
Здравствуйте, Ustinov!
