Борис Кригер - Альфа и омега
– Не успели познакомиться, а ты мне уже изменила... Да еще с кем... С собственным мужем! Какая безвкусица!
Он внимательно посмотрел в глаза Миры, но ничего особенного в ее взгляде не нашел. Так, обычный взгляд, как будто речь шла о переписывании конспектов или еще о какой-нибудь университетской дребедени.
– Ну, в чем в чем, а в безвкусии меня еще не обвиняли.
– А ты всем рассказываешь о том, что спишь голая?
И опять ее ответ привел его в замешательство.
– Нет. Только тебе, – сказала она и совершенно неожиданно спросила: – А почему ты решил заняться философией?
– Надо же чем-то заниматься... – невнятно пробормотал Николай.
– А все-таки?
– Честно? Я ненавижу философию... – внезапно признался он.
– Вот как... Хорошая причина...
– Я имею в виду современную философию. Сенека говорил, что занятия философией имеют своей целью поиск пути к человеческому счастью, ну или что-то в этом роде. А то, во что превратилась современная философия – насмешка над человеком и его так и не обретенным счастьем. О чем спорят нынешние философы? О вопросах понятных, да и то вряд ли до конца понятных даже им самим. И что нам даст разрешение этих споров? Да и возможно ли найти удовлетворительные компромиссы между спорящими сторонами? И сделают ли они счастливее хоть кого-нибудь?
– А сделал ли твой Сенека хоть кого-нибудь счастливее?
– Он, по крайней мере, ставил перед собой такую задачу... Или вот, например, Эпикур... А знаешь, – вдруг сказал он, – возможно, они все же сделали людей счастливее...
– Ну, во всяком случае, они не сделали счастливым тебя...
– Почему? – растерялся он.
– Ты не похож на счастливого человека...
– Почему? – повторил он.
– Разве без хорошей, настоящей любви человек может быть счастлив? – Мира пристально посмотрела ему в глаза, и он поспешно отвел взгляд.
– Кто ты? Жорж Санд, которая готова совратить несчастное шопеновское тело, и тем или не тем самым... неважно, но в конце концов погубить его певчую душу?
– Я говорила тебе, что устала от Шопена... И почему ты все время намекаешь, что я собираюсь тебя совратить?.. Ишь, какой недотрога! – капризно поджала губки Мира.
– О, я вовсе не против, чтобы меня совратили... – с энтузиазмом поспешил оправдаться Николай. – Я никогда не пользовался популярностью у лиц противоположного пола. Я даже как-то записал: «Мне никогда не носить красивых шляп, не любить красивых женщин»...
– Не обольщайся... То, что ты мне понравился, вовсе не означает, что ты станешь популярным среди дам... У меня не то что плохой, а скорее, извращенный вкус, это известный факт, так что не раскатывай губу насчет других девушек.
– Меня девушки не любят! – попытался комично загнусавить Николай, но вышло фальшиво и не смешно.
– Зачем тебе другие девушки? Я тебя люблю, – тихо, как бы сама себе, сказала Мира.
Что это? Ему послышалось или она действительно призналась ему в любви? Вот так, сразу? В очереди за котлетами? Так не бывает. То есть с ним был однажды такой случай. Его первая любовь так и начала свой роман с ним – встретила на лестнице и внезапно, в лоб, сказала: «Я тебя люблю»... Дальше этого дело, правда, не пошло. Дальнейшие отношения складывались под рефрен: «Прости, Николай, я, кажется, ошиблась...» А потом, многократно отказав навязчивому влюбленному, любовь его юности отдалась по пьяни его приятелю Михею. Николай их простил, назначил ей свидание, но она не пришла, и он возложил купленные для нее розы на одну из многочисленных могил на прилегавшем к парку кладбище.
– Итак, ты явился в философию, чтобы ее убить, разрушить, так сказать, изнутри?
Мира, казалось, сама удивилась вырвавшейся как бы помимо ее воли фразе «Я тебя люблю...», которую тем не менее предпочла не превращать в шутку.
– А ты считаешь, что у всякого поступка должна быть определенная цель? Я, вообще-то, не очень восторженного мнения о самом себе, и, скорее, просто перемогаю жизнь, чем исполняю грандиозные цели... – пояснил он блекло и совсем неторжественно.
– Это хорошо, что ты скромный... Я не люблю задавак... – сделала вывод Мира.
– Что ж, ответим допросом на допрос... А тебя чем привлекла местная кузница философских кадров?
– Тебе честно или официальную версию? – поинтересовалась Мира, прежде чем ответить.
– Давай начнем с официальной... – пробормотал Николай, уже и так потрясенный излишней откровенностью девушки.
– Хорошо... По официальной версии я, разумеется, собираюсь улучшить мир...
– А по неофициальной?
– Женщина-философ – это нонсенс... Так что я пытаюсь подсластить свою женскую долю... как водится... Мечтаю найти собственное счастье или хотя бы вырваться из душного мирка квартиры, пеленок, кастрюль...
– Честно и со вкусом!
– Тебя шокирует моя откровенность? – Мира невинно потупила взгляд.
– О, вовсе нет... Скорее, наоборот... – невпопад ответил Николай, и это не ускользнуло от пристального внимания собеседницы.
– А как может быть наоборот? Если не шокировала, тогда что же?
– Ну, если бы ты сообщила приемной комиссии, что цель твоего пребывания в этих стенах – бегство от немощного мужа...
– Он вовсе не немощный. Мне даже бывает больно, настолько он не немощный. Правда, больше одного раза у него не получается, но и за один раз можно застрелиться от его напора...
– И тебе это не нравится?
– Эх, Николай, ты совсем еще мальчик... Женщину интересует совсем не это...
– Ну, поскольку девочкой я стану еще не скоро, то поясни мне, малохольному, что же нужно женщине? – спросил Николай ершисто.
– Известное дело... Романтика... Любовь... Ласка... А так только в порнофильмах бывает, что набросился – и все дела... Мы, женщины, устроены иначе...
– Неужели? Почему же тогда мы оба оказались на философском факультете? – усмехнулся Николай. – Ведь, кажется, Гегель утверждал, что разница между мужчинами и женщинами, как между растениями и животными.
– Я согласна с Гегелем.
– Ого!
– Да, представь себе, согласна... Женщины более чувственны, а поэтому всецело зависимы от своих эмоций... Они не могут принимать разумных решений в большой политике, науке...
– А мужчины могут? Не верю своим ушам, – рассмеялся Николай. – Такие соображения я ожидал бы услышать из уст какого-нибудь женоненавистника-крепостника-домостроевца... Может быть, ты просто прикалываешься?
– Ну, во всяком приколе есть доля прикола... – Мира игриво поправила прическу. – Почему все великие философы – мужчины? Ты действительно считаешь, что из женщины, этого трепетного, зазывающего существа может выйти хороший философ, или, точнее, философка?
– Ты почитай Юма, особенно о скромности... Кстати, там популярно растолковано, почему женщине нужно иметь только одного партнера, а мужчине – сколько ему вздумается...
– Что-то я у Юма такого не помню... Хотя, признаться, я, кажется, Юма не читала... Так, цитаты.
– О, цитаты бывают обманчивы...
– А ты тоже считаешь, что женщине нужно иметь только одного партнера?
– Ну, я заинтересованное лицо...
– В чем ты заинтересованное?
– Ну, ты же поймала меня на том, что ты мне нравишься...
– То есть ты предлагаешь мне, с виду вполне скромной девушке... Ну, хорошо, хорошо... вполне скромной женщине завести любовника?
– Почему бы и нет... Гегель, Юм, как и все человеческие существа, страдают предубеждениями, приступами невежества и самодовольства... Я, изволь заметить, считаю женщин не только равными мужчинам, но и более прекрасными, интересными, многогранными...
– Это потому, что у тебя пока ни одной не было... Боюсь, ты поменяешь свое мнение.
– Возможно... Конечно же, над этим нужно много размышлять. Мыслить – вообще весьма полезное занятие... И тогда может прийти в голову то, что не пришло в голову Юму и Гегелю.
– Так ты не веришь в авторитеты?
– Нисколько... – Николай встал в позу римского оратора и добавил: – Я сам себе авторитет!
– Ну. Это еще Декарт призывал все проверять собственным умом...
– О, я верный последователь Декарта... – он замолчал, а потом резко выдавил из своей, внезапно пересохшей, глотки: – Как бы я любил тебя на груде книг...
– Чего-чего? Это что-то новенькое... Или мне послышалось? – голос Миры рассыпался в целую лавину едва сдерживаемых хихиканий. – Вот тебе на... Начал о Юме, а кончил...
– Я еще не кончил...
– Не привязывайся к словам. Пошляк, – Мира взмахнула рукой и случайно шлепнула Николая по потаенному месту, и тот мгновенно почувствовал нестерпимый прилив незатейливого, как дневной свет, и от этого еще более плотского по своей сути желания. Он еле сумел скрыть внешние проявления своих чувств, сделав шаг назад и стараясь отвлечь ее внимание от внезапной припухлости.
– Извольте поверить, мадмуазель, меня ничего так не бодрит, как разговор о философии с хорошенькой барышней!
– Я вижу... – шепнула Мира и хитренько отвела глаза. Она явно не ожидала такой живой реакции на свою выходку.
