Олег Нестеров - Юбка
– Тогда заставьте его лететь медленней. Мне смешно все это слушать. Хотите – с сачком бегайте за эхом. Проект нового стадиона в Нюрнберге на четыреста тысяч зрителей только что получил Золотую медаль на Всемирной выставке в Париже. Там не должно быть лая! Выбора у вас нет, Кикебуш. Лучше буду лаять я, чем он. Но лаять я буду недолго. Сразу укушу. Больно. Свободны.
Кикебуш ушел. Доктор устало сел напротив нее.
– А это кто? – спросила Лени.
– О, это монстр. Решает любые вопросы. Его нужно только напугать как следует.
– И вы что, действительно думаете, что сможете изменить скорость звука? – улыбнулась Лени.
– Мир не знает наших возможностей. Нам они ведомы.
Лени давно уже опаздывала, ее ждали друзья, и проводить дальше время в этом бывшем танцзале ей совершенно не хотелось.
Доктор это понял и стал закругляться:
– Лени, вы как всегда слишком прямолинейны и откровенны. И очень умны. За это мы вас и любим. И терпим. Но ваш ум слишком уж зашорен и нацелен исключительно на совершенствование того, чем вы занимаетесь в данный момент. Заканчивайте быстрее «Олимпию». Ставьте мир по стойке «смирно». У наших итальянских друзей на следующий год в Венеции впервые пройдет кинофестиваль. И дай бог вашей картине выиграть у американцев. Берегитесь, они выставляют первый полнометражный диснеевский мультик! Победите-ка «Белоснежку» – для начала!
Лени была уже в дверях, когда он вдруг спросил:
– Лени, как вы думаете – раз кино стало звуковым и получило цвет, может, пора уже подумать о генераторах запаха в кинотеатрах?
* * *– Лени, как твой фильм? – спросил Макс. – В прошлую субботу тут даже специальный номер тебе посвятили. Танцоры наклеили седые бороды и, изображая подряхлевших греческих богов, пели про премьеру «Олимпии», которую, если повезет, увидят их боги-внуки.
– Первую часть собрала. За вторую сажусь в понедельник. Герберт показал мне музыку, я под впечатлением.
– Кстати, Лени, по поводу музыки: у нас для тебя сюрприз. Готовься, сегодня мы тебе кое-что покажем. Но с одним условием. Ты должна ответить мне на вопрос.
– Эрик, балбес, у тебя всегда один и тот же вопрос ко мне. Сплю ли я с фюрером. Я не права?
Все заулыбались, Вальтер нахмурился.
– Да нет же, Лени, я хотел просто узнать – ты ему уже показала?
– Смотря что.
Тут уж началось настоящее веселье.
В кабаре перекрыли выход – до полуночи возле туалетов встали два громилы в костюмах Микки-Мауса, у каждого на груди было написано: 15 RM. Столько стоило теперь разок заглянуть в туалет. Завсегдатаи этот трюк знали и готовились. У барменов особым шиком считалось развести новичков так, чтобы те, накачавшись пивом Kindl, оставили этим вечером в лапах зверьков-гигантов все свои деньги.
Сопровождалось все это вакханалией на сцене и дикими плясками в зале:
Mein Leben muss ein Abenteur sein! O-ho! O-la-ho-ho!!!..Die Liebe such ich überall! So-so! So-so-so-so!!!Ja-ja! Ja-ja!Ich leb in Saus und Braus![5] —
пело несколько десятков голосов, заглушая инструменты.
– Эрик, дорогой мой, если люди нравятся друг другу, то неужели им обязательно друг с другом спать? Тебе, кстати, над этим пора уже задуматься. К тому же я не в его вкусе, а он не в моем.
– А каков он на самом деле?
– О, ты не оригинален со своим вопросом. Можно я сегодня ограничусь дежурным ответом? Он не поддается никакому определению и полон противоречий. И еще он обладает огромной силой внушения, способной переубеждать даже противников.
– Гениален, но опасен, – отстучал свою депешу Георг.
– Чем он опасен, скажи мне? – не выдержал Вальтер. – Тем, что твои дети не будут до 1982 года платить ежегодно чудовищные деньги, которые непонятно кто и за что нам назначил в качестве репараций? Тем, что он прекратил двенадцатилетнюю говорильню? Тем, что ты, наконец, работаешь за кульманом в бюро на Паризерплац и создаешь для потомков город мечты, а не торгуешь угольными брикетами на Хакишер Маркт? Что на своем мотоцикле ты можешь доехать к матери под Кёльн за восемь часов, а не за два дня? Или тем, что в ее деревне уже не хозяйничают французы? Мне впервые не стыдно за свою страну. Она наконец-то имеет право голоса. Да, некоторые ее ненавидят. Но мы есть, и с нами нужно считаться. Нас в стране большинство, Георг. Девяносто два процента. Пожелай счастья своему народу.
– Зигги, не распаляйся, – улыбнулся Эрик. Вальтера они звали так не по тому, что им нравилось имя Зигмунд. Просто в конце подобных споров друзья предлагали ему встать на стол и громко крикнуть «Зиг Хайль!».
– Ковроед, – это уже был Макс.
– Кто ковроед? – удивился Эрик.
– Гитлер ваш – ковроед.
– О, еще одно прозвище, я и не слышал, – Хьюберт достал блокнот и стал записывать.
– Шпионская морда, ты кончишь в подвалах на Принц-Альбрехтштрассе,[6] – пообещал ему Макс. – Там, таких как ты, красивых, очень любят.
– Нет, правда, я знаю пока только два. Барабанщик – читал, что так его в двадцатые годы ваши «правые» называли. Еще знаю – Бесноватый, но тут понятно, он в транс входит во время своих речей. Говорят, человек при этом свое будущее может видеть.
– Может, он и видит. Поэтому и не ошибается никогда, – Вальтер по-прежнему хмурился.
– Есть еще одно – Свинья. Так его военная фронда кличет. Вся верхушка его ненавидит, недолго ему осталось, – прозвучал приговор Георга.
– Так почему же все-таки Ковроед? – не унимался Эрик.
– Да он ночами воет, по полу катается и ковер жрет. Совсем как жители Гавайских островов, прошедшие инициацию. Есть такая магическая практика, говорят, очень действенная. Хочешь побеждать, пожалуйста, валяй, только коврик пожри чуток.
– Парни, может, хватит уже вина на сегодня? – улыбнулась Лени. – Кстати, если мы вот так спокойно сидим и несем всю эту чепуху, вам не кажется, что у нас в стране все не так уж и плохо?
– Лени, а ты никогда не задумывалась, что завтра все может измениться? Причем так быстро, что проснешься и – бац: белое – уже не белое, а черное.
– Макс, я в июне встречалась с Гитлером…
Макс, а за ним и Георг попытались вскочить из-за стола и вскинули руки в немецком приветствии, причем оба – левые.
– Вот дураки-то! Все, вольно… Я заезжала к нему в «Бергхоф» с отчетом о Всемирной выставке в Париже…
– О, ты же у нас получила золотую медаль за фильм «Триумф воли», да еще из рук самого премьер-министра Даладье! – Намечался еще один тост, и Георг стал наполнять бокалы.
– Так вот, – продолжила Лени, – мы долго говорили… Эрик, хватит улыбаться, болван. Он, к твоему сведению, абсолютно не интересуется ни моей личной жизнью, ни моей семьей, ни друзьями, ни тем, что я люблю.
– Ты бы ему обо мне рассказала, – Хьюберт манерно поправил прическу.
– Теперь, наедине с ним, в минуты экстаза, ты можешь пользоваться любым из тех прозвищ, которые мы любезно тебе сегодня подсказали, – мечтательно произнес Эрик, – ковроедушка, свинчик…
– Дайте же ей рассказать, в конце концов! – оборвал друзей Макс.
– Макс, про белое и черное. Я опять начала с ним говорить про евреев, и он опять прервал меня, сказав, что каждый раз, принимая какие-либо серьезные решения, он намеренно раскачивает внутри себя ситуацию, проверяя на прочность свои доводы. И решения принимает, когда уже знает точно, что белое – это белое, а черное – черное.
Микки-Маусы отошли от туалетов, музыканты удалились, спев на прощание песню Die Nacht ist nicht allein zum Schlafen da![7]
Это был традиционный здешний девиз.
Кабаре пустело.
– Ну что, парни, давайте, наконец, ваш сюрприз.
Когда все, наконец, погрузились в ее спортивный «мерседес», а вчетвером это оказалось нелегко, она спросила:
– Куда?
– К нам в бюро.
– Вы что, спятили? Первый час. Что вы там забыли?
– Ой, Лени, не занудствуй, давай езжай! У тебя, кстати, есть еще один серьезный недостаток.
– Какой же?
– Ты мнишь, что у всех есть на тебя какие-то планы!
Они выехали на Фридрихштрассе. Георг с Максом обогнали их на мотоцикле, оба были в каких-то чудовищных очках, но без касок.
– Мы теперь играем на гитарах, – не выдержал Эрик. – Сейчас ты увидишь нечто.
– На гитарах? Вчетвером? Вы что, цыгане или испанцы? Да вы же вообще никогда музыкантами не были. Вы же архитекторы.
– Так получилось. Макс съездил по делам в Прагу и привез гитары нам в подарок. Сам-то он на них давно уже помешан. Мы их не стали домой уносить и по вечерам теперь терзаем. Попробуй постой за кульманом целый день. На мне в проекте вообще все держится, я отвечаю за ось Север—Юг.
– Эрик, что ты мелешь?! – не выдержал Вальтер.
– Ну не полностью, конечно. Но кто ее озеленяет?!
– И чем ты ее планируешь засадить? – поинтересовалась Лени.
– Пока просто высокими деревьями. Скажи, какими – внесу в спецификацию.
– Эрик, если на главной улице Берлина, пардон, GERMANIA, будут расти платаны, как на Елисейских Полях, я тебя познакомлю со своей помощницей Эрной. У нее скандинавский тип красоты, сойдешь с ума.
