Пэлем Вудхауз - Шалости аристократов
— У нас наметился прогресс, Дживз, — сказал я.
— Я очень рад, сэр.
— Мистер Литтл говорит, что, когда они добрались до самого главного эпизода в «Простой фабричной девчонке», его дядя рыдал как ребёнок.
— Вот как, сэр?
— Ну, знаешь, там, где лорд Клод прижимает девушку к своей груди и…
— Я знаком с этим отрывком, сэр. Очень трогательная сцена. Моя тётя от неё в полном восторге.
— Мне кажется, мы на верном пути.
— Похоже, вы правы, сэр.
— По-моему, ты снова оказался на высоте, Дживз. Я говорил, говорю и буду говорить, что в смысле мозгов тебе нет равных. Все великие мыслители современности должны снять перед тобой шляпы, Дживз.
— Благодарю вас, сэр. Всегда к вашим услугам.
Примерно через неделю Бинго сообщил нам радостную весть: у его дядюшки прошёл приступ подагры и на следующий день он вновь собирался сесть за стол и начать работать челюстями, навёрстывая упущенное.
— И, кстати, — сказал Бинго, — он ждёт тебя завтра на ленч.
— Меня? Почему меня? Он даже не знает, что я существую.
— Не бойся, знает. Я ему о тебе рассказал.
— Что ты обо мне рассказал?
— Много чего. В общем, он хочет с тобой познакомиться. И поверь мне, старичок, ты пойдёшь как миленький! Мне кажется, завтрашний ленч запомнится тебе на всю жизнь!
Не знаю почему, но поведение Бинго показалось мне крайне странным, я бы даже сказал, зловещим, если вы понимаете, что я имею в виду. Когда малыш Бинго находился в таком настроении, как сейчас, это обычно означало, что он темнит изо всех сил.
— Тут что-то не так, — подозрительно произнёс я. — Зачем твоему дяде приглашать на ленч человека, которого он никогда в жизни не видел?
— Дорогой мой тупица, разве я не сказал, что мы с ним о тебе разговаривали? Я объяснил, что ты мой лучший друг, старый школьный приятель, и всё такое.
— Что с того? И почему это ты так на меня насел? Тебе-то не всё равно, пойду я на ленч или нет?
Бинго переступил с ноги на ногу.
— Видишь ли, я ведь говорил, что у меня появилась одна идея. Ну вот. Я хочу, чтобы ты сообщил ему о моей помолвке. Лично у меня не хватит духу.
— Что?! Я скорее повешусь!
— И ты называешь себя моим другом?
— Ну, знаешь ли, всему есть предел.
— Берти, — укоризненно сказал Бинго, — когда-то я спас тебе жизнь.
— Когда?
— Разве нет? Значит, я спас её кому-то другому. Но мы вместе учились в школе, Берти, и всё такое. Ты не можешь бросить меня в беде.
— Ох, ну хорошо, — сказал я. — Но если ты считаешь себя очень умным, ты глубоко заблуждаешься. Учти…
— Пока-пока! — сказал малыш Бинго. — Завтра в час тридцать. Не опаздывай!
* * *Раз уж на то пошло, должен вам честно признаться, что я обозлился на Бинго дальше некуда. Хорошо ему было говорить, что меня ждёт незабываемый ленч, да что толку во вкусной еде, если после первой перемены блюд тебя могут вышвырнуть на улицу? Но слово Вустеров — закон, крепче стали, и прочее и прочее, поэтому ровно в половине второго на следующий день я взбежал по ступенькам крыльца дома ь16 в Паунсби Гарденз, нажал на кнопку звонка и через полминуты тряс руку самого толстого человека, которого когда-либо видел.
Наверное, девиз семьи Литтлов — «разнообразие». Бинго, сколько я его помнил, всегда был длинным и тощим, а его дядя оказался то ли квадратным, то ли поперёк себя шире. Моя рука утонула в его руке на такую глубину, что я бы не удивился, если б её пришлось доставать с помощью акваланга.
— Мистер Вустер, я признателен, я счастлив, такая честь…
Я подумал, что Бинго похвалялся мною не без причины.
— Э-э-э… гм-м-м… — сказал я.
Он отступил на шаг, всё ещё не отпуская моей руки.
— Вы так молоды и так многоопытны!
Честно говоря, я плохо понял ход его мысли. Мои родственники, в особенности тётя Агата, которая не переставая шпыняла меня с самого детства, всегда считали, что я трачу жизнь попусту и что в последний раз я принёс пользу своей стране, когда получил в школе приз за собранный мной во время летних каникул гербарий. Я задумался, не спутал ли он меня с кем-нибудь другим, и в это время в холле зазвенел телефон. Горничная сообщила, что звонили мне, и, взяв трубку, я услышал голос Бинго.
— Привет! — сказал он. — Уже пришёл? Молодчина! Я знал, что на тебя можно положиться. Послушай, старичок, мой дядя тебе здорово обрадовался?
— Не то слово. Ничего не понимаю.
— Сейчас объясню. Для этого я и позвонил. Понимаешь, старина, я, конечно, знал, что ты не будешь возражать, но тем не менее я без твоего согласия наврал, что ты — автор тех книг, которые я читал ему вслух.
— Что?!
— Ну да, я сказал, что Рози М. Бэнкс — твой псевдоним, и тебе не хочется это афишировать, потому что ты скромный молодой человек, который любит уединение. Теперь он к тебе прислушается. Я думаю, он сделает всё, чего ты ни попросишь. Ловко я обмозговал? Сомневаюсь, что сам Дживз до такого додумался бы. Так что давай, старичок, жми на всю катушку и учти, что содержания, которое я от него получаю, явно недостаточно для женитьбы. Я не смогу прижать законную супругу к своей груди, если не буду получать по меньшей мере вдвое. Ну, кажется, всё. Пока-пока.
И он повесил трубку. В это время прозвучал гонг к обеду, и мой радушный хозяин затопал вниз по лестнице, пыхтя как многотонный грузовик.
* * *Я всегда буду вспоминать этот ленч с болью в сердце. Так вкусно меня ещё не кормили, а я был не в том состоянии, чтобы оценить это по достоинству. Подсознательно, если вы меня понимаете, я знал, что вкушаю нечто особенное, но свинский поступок Бинго взволновал меня до такой степени, что ощущений я при этом никаких не испытывал.
Старикан Литтл сразу взял быка за рога и заговорил о литературе.
— Мой племянник, должно быть, сказал вам, что всё последнее время я вплотную изучал ваши произведения? — спросил он.
— Э-э-э, да. Ну и как вам мои вещицы?
Он благоговейно на меня посмотрел.
— Мистер Вустер, я не стыжусь признаться, что слёзы наворачивались на мои глаза, когда мне их читали. Меня поражает, что вы, молодой ещё человек, так тонко разобрались в человеческой природе, так глубоко проникли в тайники души, так искусно тронули струны сердца читателя. Ваши книги правдивы, гуманистичны, жизненны!
— Дело привычки, — пробормотал я.
Мой лоб взмок от пота. Никогда в жизни я ещё не попадал в такое дурацкое положение.
— Вам не кажется, что здесь слишком жарко?
— Нет, нет, в самый раз.
— Тогда это перец. Если у моего повара есть изъян — с чем я, заметьте, категорически не согласен, — так это любовь к пряностям. Кстати, вам нравится её кухня?
Я так обрадовался, что мы больше не обсуждаем мои литературные способности, что рассыпался в похвалах громовым голосом.
— Благодарю вас, мистер Вустер. Меня можно назвать необъективным, но я считаю эту женщину гением.
— Точно! — сказал я.
— В течение семи лет, которые она у меня служит, все блюда, поданные на стол, отличаются самым высшим качеством. Только один раз, летом 1917-го, пурист мог бы упрекнуть её в том, что майонез недостаточно мягок. Но мы не должны судить её слишком строго. В тот вечер была несколько воздушных налётов, и женщина, несомненно, испытала душевное потрясение. Ничто в этом мире не совершенно, мистер Вустер. Но я готов нести свой крест. Семь лет я живу в постоянном страхе, что какой-нибудь злоумышленник переманит её к себе. Я прекрасно осведомлён, что ей делали несколько предложений, причем весьма заманчивых. Гром грянул сегодня утром, мистер Вустер. Можете представить, какое отчаяние я испытал, когда она сказала, что увольняется!
— Боже всемогущий!
— Ваш неподдельный ужас делает честь, если мне будет позволено так выразиться, автору «Красной, красной розы». Но я не хочу волновать вас понапрасну: трагедии не произошло. Мне удалось уладить это дело. Джейн меня не покинет.
— Блеск!
— Вот именно, блеск, хотя это выражение мне незнакомо. Я не встречал его в ваших произведениях. И кстати, возвратившись к вашим произведениям, должен вам признаться, что на меня произвели огромное впечатление не только захватывающие сюжеты, но и та жизненная философия, которую вы проповедуете. Если б таких людей, как вы, было больше, мистер Вустер, Лондон стал бы ещё прекраснее.
Это высказывание в корне противоречило жизненной философии моей тёти Агаты, которая утверждает, что, если избавить Лондон от меня и мне подобных, в нём будет легче дышать; но я не стал спорить.
— Должен вам сказать, мистер Вустер, я восхищаюсь вашим презрительным отношением к изжившим себя фетишам ослепшей от глупости социальной системы. Вы возвысились над всеми нами, мистер Вустер, доказав нам устами лорда Белчмора в «Простой фабричной девчонке», что, я цитирую: «достойная женщина низкого происхождения так же прекрасна, как самая знатная леди».
Я выпрямился.
