Мария Елифёрова - Смерть автора

А. М.: Об этом ещё рано говорить. Съёмка только начата. Надеюсь, исполнение действительно окажется удачным.

Корр.: Большое спасибо. Надеемся услышать ваше мнение после съёмок фильма.

Из Times от 3 марта 1913 года

Британский читающий мир ошарашило интервью Алистера Моппера в Pall Mall Gazette от 28 февраля с. г. Известный писатель прозрачно намекает, что человек, подобный Мирославу-боярину, существует на самом деле и даже, в отличие от героя романа, жив и невредим. Скорее всего, мы имеем дело с очередной мистификацией писателя, потому что для всех, кто читал роман, очевидно, что поверить в происходившие в нём события невозможно — это противно и разуму, и логике, и человеческому естеству. Впрочем, Моппер открыто признаётся, что значительная часть описанного в книге — художественный вымысел.

Из писем, полученных Алистером Моппером

1-17 марта 1913 года

…Я просто удивляюсь, как вы, мистер Моппер, собираетесь удерживать человека, послужившего вам натурой, от дискуссии о нём самом. По отношению к нему это высокомерие — он, в конце концов, не ребёнок, чтобы указывать ему путь, — по отношению к читателям вашего романа это преступление.

… Согласитесь, мистер Мonnep, ваша туманность вокруг прототипа героя, на который вы намекнули, — фокусничество самого дурного тона. Читателей интересует прежде всего истина.

…Писатель Моппер заявляет, что Мирослав-боярин списан с реального человека. Почему же вы, мистер Моппер, отказываетесь этого человека нам предъявить? Не потому ли, что предъявлять вам некого, и Мирослав — выдумка от начала и до конца?

…Не могли бы вы, уговорить Мирослава-боярина, если он в самом деле существует, дать в частном порядке интервью нашему журналу?

…Никакого Мирослава-боярина не существует. Ни один порядочный человек не вынес бы ужасов, какие возводятся на героя книги. Если бы он существовал, он бы затаскал вас по судам.

Письмо Алистера Моппера

от 19 марта 1913 года

Джеффри Джейсону, ведущему рубрики «Личность» в журнале The Literate Modernity.

Дорогой м-р Джейсон, вы, конечно же, знаете, что после моей неосторожной обмолвки о настоящем Мирославе-боярине меня завалили письмами с требованиями «предъявить» героя публике. Один Бог ведает, насколько тяжело мне даётся это согласие; но тот, о ком идёт речь, согласен. Я, в свою очередь, соглашаюсь представить его единственному корреспонденту; его выбор пал на вас, так как он считает вас наиболее объективным журналистом. Я жду вас 21 числа у себя дома, Хай-Эндз, 44, в 11.30 вечера. Заранее прошу извинения за столь позднее время — к сожалению, Мирослав не сможет прийти раньше. Убедительная просьба приходить одному и не брать с собой фотокорреспондентов.

С уважением, Алистер Моппер

Из The Literate Modernity, № 13/1913

Герой книги Моппера — реальное лицо! Нашему корреспонденту Джеффри Джейсону удалось взять у него интервью.

Вначале следует пояснить любопытному читателю, что мне выпала уникальная честь стать тем журналистом, которому Алистер Моппер согласился представить своего героя. Об этом он уведомил меня в частном письме, где утверждал, что этим выбором я обязан не ему, а лично Мирославу Э., который оценил мои статьи и предпочёл видеть меня в качестве своего интервьюэра.

Я явился в дом писателя ровно к назначенному времени — 11.30 вечера. Моппер встретил меня с большим радушием и проводил в гостиную, выходившую стеклянными дверьми в сад. Его сад, в котором сейчас в полную силу расцвела его превосходная коллекция тюльпанов, даже в лунном свете являет собой великолепное зрелище. Присев рядом со мною на диван, Моппер выразил своё сожаление по поводу того, что герой репортажа опаздывает.

— Придётся немного подождать, — сказал он. — Мирослав всегда держит данное слово, и он обязательно явится.

— Разрешите задать вам вопрос, — полюбопытствовал я, — где вы с ним познакомились? Насколько известно читающей публике, вы никогда не бывали ни в одной из стран Восточной Европы?

— В Лондоне, — ответил Моппер. — Я столкнулся с ним десять лет назад, случайно оказавшись участником тех событий, которые я впоследствии описал в романе.

— Полно, мистер Моппер! — рассмеялся я. — Мистификации кончились. Вы же не станете утверждать, что хоть что-то из описанного в «Мирославе боярине» возможно на самом деле.

— Я никого не мистифицирую, — серьёзно ответил писатель, потягивая длинную восточную трубку. — Вещи, которые происходили тогда в Лондоне, странные, но вполне реальные. Я знаком со всеми участниками этих происшествий.

— И с главным виновником?

— С ним в первую очередь.

Я сидел в напряжении, ожидая визита, ради которого пришёл сюда. Читатели меня поймут, если представят себе, что это значит — сидеть в полумраке гостиной, беседуя со знаменитым автором «Мирослава боярина», и под тиканье назойливых часов ждать, когда распахнётся дверь, когда в проёме покажется высокая стройная фигура, облачённая в черное, и свет камина упадёт на бледное лицо, знакомое нам по страницам романа… Но минуты шли, а Мирослав всё не появлялся. Моппер предложил мне бренди, но я отказался.

— А как он относится к вашему роману, написанному о нём?

— Об этом вы лучше поговорите с ним самим. Но вообще-то, — добавил Моппер, посмеиваясь, — он скептик по натуре.

Нашу беседу прервал лёгкий стук в стеклянную дверь со стороны сада. Я глянул туда; стучавший был, по всей видимости, садовником Моппера — столь же экзотическое создание, как и всё в этом доме. Небольшого роста человек с неприятной восточной внешностью, одетый лишь в светлый полотняный костюм, довольно поношенный и перепачканный землёй, он стоял перед самой дверью, держа в левой руке небольшой изящный букетик только что срезанных фиалок, а свободной рукой, усмехаясь, ритмично постукивал по стеклу.

Прежде чем я успел как-либо отреагировать, хозяин дома пробормотал:

— Господи! Через забор перелез! — вскочил с дивана и отпер стеклянную дверь.

Незнакомец с достоинством переступил порог гостиной и хрипловатым голосом с мелодичным иностранным акцентом произнёс:

— Приношу извинения, Алистер, за то, что заставил ждать тебя и мистера Джейсона.

С этими словами он запросто положил мне на колени фиалки.

— Ну наконец-то! — воскликнул Моппер. — Мистер Джейсон, позвольте представить вам Мирослава.

— Мирослава? — вырвалось у меня.

Более неловкой ситуации нельзя было себе представить; я застыл в неуклюжей позе, встав с дивана для приветствия и едва успев подхватить соскользнувшие с моих колен фиалки, Моппер же как ни в чём не бывало выколачивал трубку в камин. Вошедший улыбнулся странной, ни на что не похожей улыбкой.

— Я — Мирослав, — спокойно кивнул он и протянул мне свою маленькую жилистую руку. Пожатие его оказалось стальным: именно так описывает Моппер хватку Мирослава-боярина, приветствовавшего Тимоти. Но читатель, верно, помнит, что в романе руки Мирослава холодны как лёд; рука же, протянутая мне, была неожиданно горячей — более того, её неестественное тепло, казалось, прошло в моё предплечье до самой кости. Я пребывал в ошеломлённом состоянии, и Моппер это заметил. Проговорив что-то формальное, он усадил меня на диван и придвинул для Мирослава кресло так, чтобы оно находилось напротив меня.

— Спасибо, — сказал Мирослав, садясь. — Итак, мистер Джейсон, вы имеете ко мне несколько вопросов.

— Боюсь, я знаю меньше вас, о чём мне вас спрашивать, — я счёл за лучшее прикрыть неловкость подобием остроумия. Я всё ещё не был уверен, что меня не мистифицируют. В самом деле, трудно представить себе человека, менее похожего на Мирослава-боярина из романа, чем мой собеседник. Всем памятен образ, прославивший его создателя, — образ высокого худого брюнета со смертельно бледным лицом и остроконечной бородкой, одетого во всё чёрное. Я уже сказал, что одет этот человек был нелепо и не по сезону — в одном только полотняном летнем костюме, из-под которого виднелась алая шёлковая рубашка; вместо галстука шея его была обмотана грязноватым пёстрым кашне; ни пальто, ни шляпы, ни перчаток, и это в конце марта. Опишу теперь его внешность как можно более точно, дабы меня не заподозрили в злонамеренном искажении фактов. Ростом он едва свыше пяти футов, лицо его скорее некрасивое, чрезмерно смуглое, но румяное и свежее, и выражение его живое, насмешливое и недоброе. Особенное впечатление производят глаза, непропорционально большие, карие и отражающие ум и проницательность, от которых делается не по себе; белки, однако, кажутся несколько воспалёнными. В целом взгляд его не располагает к дружеской непринуждённости; обладателя такого взгляда не пригласишь посидеть вместе в пабе. Что касается упомянутых Моппером залысин на висках, то отмечу, что волосы моего собеседника (кстати, не чёрные, а тёмно-русые) не тронуты ни природой, ни парикмахером — они чрезвычайно густые и свободно падают на плечи. Никакой бородки, остроконечной или иной, у него нет, подбородок его гладко выбрит, зато верхнюю губу целиком скрывают пышные усы. Нижняя губа выступает вперёд, и край её как-то особенно вывернут, отчего улыбка его приобретает нестерпимо двусмысленное выражение. Встреться мне подобный человек на восточном базаре или даже в кварталах Ист-Энда, я решил бы, что передо мною законченный проходимец. Но, пожалуй, для проходимца его лицо было слишком необычно.