Паоло Джордано - Человеческое тело
Мама Йетри приезжает в Беллуно из Торремаджоре ночным поездом. Сделав вместе кое-какие дела в центре, они отправляются в казарму — Йетри ночует в спальне на восьмерых, где царят жара и беспорядок. Маме непременно нужно заметить:
— Все из-за твоей профессии. А ведь с твоей головой можно было выбрать столько других занятий!
Старший капрал так нервничает, что приходится срочно выйти на воздух: найдя отговорку, он направляется в угол плаца покурить. Вернувшись в казарму, Йетри видит, что мама сидит, прижав к сердцу фотографию, сделанную в день присяги.
— Слушай, я еще не умер! — говорит он.
Она глядит на него, выпучив глаза. Потом отвешивает звонкую оплеуху.
— Не смей так говорить! Мерзавец!
Мама намерена во что бы то ни стало сама сложить ему вещи («Мама знает, что ты все забудешь!»). В полудреме Йетри наблюдает за тем, как она с религиозным поклонением раскладывает на постели его одежду. Он то и дело отвлекается и начинает мечтать об американках. Возбуждающие грезы настолько захватывают, что на подушку начинает капать слюна.
— В боковом кармане увлажняющий крем и два кусочка мыла: одно — лавандовое, другое — нейтральное. Лицо мой нейтральным — у тебя чувствительная кожа. Еще я положила жвачку — вдруг не получится почистить зубы.
Ночью они спят вместе на двуспальной кровати в безлюдном пансионе, и Йетри с удивлением замечает, что не испытывает неловкости, деля постель с мамой, хотя он уже взрослый мужчина и давно покинул родительский дом. Его не удивляет и то, что мама прижимает его голову к своей обмякшей груди, спрятанной под ночной рубашкой, и долго, пока не заснет, не отпускает, чтобы он слышал, как громко стучит ее сердце.
Комната то и дело освещается вспышками света — после ужина началась гроза, от удара грома мамино тело вздрагивает, словно она пугается во сне. Когда Йетри выскальзывает из-под одеяла, уже идет двенадцатый час. В темноте он опустошает карман рюкзака и выбрасывает все в мусорную корзину — на самое дно, чтобы никто ничего не заметил. Набивает карман презервативами, которые были спрятаны у него в куртке и в запасных ботинках, — презервативов столько, что всему взводу хватит на месяц оргий.
Йетри ложится обратно в постель, но сразу же передумывает. Снова встает, засовывает руки в мусорное ведро и пытается нащупать жвачку: может, жвачка и пригодится, когда он окажется рядом с жадным ртом американки, а зубы почистить будет некогда.
Дженнифер, о, Дженнифер!
В это самое время Чедерна и его девушка входят в квартиру, которую вместе снимают уже почти год. Гроза застигла их на улице, но им было так весело, что они даже не пытались укрыться. Так и шли под дождем — пошатываясь, то и дело останавливаясь и целуясь взасос.
Вечер закончился хорошо, хотя начался не очень. Аньезе недавно увлеклась экзотической кухней, и как раз сегодня, когда Чедерне хотелось развлечься и отметить отъезд, вкусно поев, она решила отправиться в японский ресторан, куда уже ходили ее однокурсницы.
— Это будет особенный вечер, — сказала она.
Но Чедерне не хотелось ничего особенного.
— Не люблю я эту восточную жратву.
— Ты же ее никогда не пробовал!
— Пробовал. Один раз.
— Неправда! Что ты капризничаешь, как ребенок!
— Эй, последи-ка за словами!
Поняв, что сейчас они и правда поссорятся, Чедерна решил сдаться: ладно, пошли в этот проклятый суши-бар, все равно вечер наполовину испорчен.
В ресторане он ничего не ел и все время подкалывал официантку, которая беспрерывно кланялась и вообще расхаживала в махровых носках и шлепанцах. Аньезе пыталась объяснить ему, как держать палочки, — было заметно, что ей нравится строить из себя училку. Он попробовал есть палочками, но скоро засунул их себе в ноздри и принялся изображать шизика.
— Может, ты хоть попытаешься? — не выдержала Аньезе.
— Попытаюсь что?
— Вести себя как воспитанный человек.
Чедерна нагнулся к ней.
— Я очень воспитанный человек. А вот они ошиблись местом. Ну-ка погляди в окно! Мы разве в Японии?
Они не проронили ни слова до конца ужина — ужина, во время которого он упорно отказывался что-нибудь попробовать, даже овощные пельмени, хотя на вид они были вполне ничего, а Аньезе мучилась, стараясь все съесть — показать ему, какая она смелая и продвинутая. Но худшее случилось потом, когда принесли счет.
— Сейчас я им устрою, — сказал Чедерна, выпучив глаза.
— Я сама заплачу. А ты прекрати кривляться!
Чедерна отрезал:
— Моя женщина за меня платить не будет! — И швырнул кредиткой в официантку, которая в очередной раз поклонилась, чтобы ее подобрать. — Ну и заведение! — заявил он, когда они вышли на улицу. — Испоганила мне последний свободный вечер, спасибо тебе большое!
И тут Аньезе, закрыв руками глаза, тихо заплакала. Увидев это, Чедерна чуть не умер. Попытался ее обнять, но она его оттолкнула.
— Ты просто животное!
— Тихо, малыш! Не надо!
— Не трогай меня! — истерично завопила Аньезе.
Но долго она не продержалась. Вскоре Чедерна уже покусывал ей ухо, шепча:
— Что за дрянь нам принесли? Ядори? Юдори?
Наконец она рассмеялась, а потом призналась:
— Еда и правда была так себе. Прости меня, милый! Прости, пожалуйста!
— Ююююююдори! Ююююююююююдори!
Они принялись хохотать и не могли остановиться, даже когда полил дождь.
Сейчас оба, до нитки промокшие, сидят на полу в тесной прихожей и продолжают смеяться, хотя уже не так заразительно. Чедерна чувствует, как подступают душераздирающая пустота и тоска, накатывающие после долгого смеха. В горле встает ком — теперь он увидит Аньезе только через много недель.
Аньезе прижимается и кладет ему голову на колени.
— Ты уж там постарайся не умереть, о’кей?
— Постараюсь.
— И давай без ранений. По крайней мере, тяжелых. Никаких ампутированных конечностей или заметных шрамов.
— Только царапины — обещаю!
— И не наставляй мне рога!
— Не буду.
— Если ты меня предашь, я отомщу.
— Уууу!
— Никаких уууу! Я серьезно.
— Уу-ууу!
— Ты вернешься к моей защите?
— Вернусь, я же говорил. Рене обещал увольнительную. Это значит, что потом мы с тобой долго не увидимся.
— Стану молодой выпускницей университета, ожидающей мужа с фронта.
— Я тебе не муж.
— Это я так.
— Решила сделать мне предложение?
— Типа того.
— Главное, чтобы тем временем молодая безработная не нашла утешения в объятиях другого.
— Я останусь безутешной.
— Ну тогда ладно.
— Да-да, безутешной. Клянусь!
В квартире попросторнее, с выходящей на парковку раздвижной дверью, сержант Рене не спит и смотрит на улицу, в ночь. После грозы от асфальта поднимается горячий воздух, в городе пахнет тухлыми яйцами.
Сержанту нетрудно найти женщину, с которой он проведет последнюю ночь на дружеской территории, но вообще-то женщина ему особо и не нужна. В конце концов, для него они просто клиентки. Он уверен, что они не станут выслушивать рассказы о том, что тревожит его за полсуток до вылета. Когда он слишком много болтает, женщинам хочется повернуться к нему спиной и сделать что-нибудь — закурить, одеться, пойти в душ. Они не виноваты. Ни одна из них не знает, каково быть командиром, ни одна не знает, каково это — распоряжаться судьбой двадцати семи человек. Ни одна не влюблена в него.
Он снимает фуболку и задумчиво проводит пальцами по коже: срединная линия грудной клетки, брелок с датой рождения и группой крови (А+), три ряда накачанных мышц пресса. Наверное, по возвращении из Афганистана он перестанет встречаться с этими женщинами. Не то чтобы это занятие не доставляло ему удовольствия или не на что было потратить деньги (в прошлом месяце он купил боковые кофры для «Хонды» — вон она стоит в чехле, Рене с гордостью глядит на нее в стеклянную дверь), — это вопрос нравственности. Когда он только перевелся в Беллуно, без стриптиза было не обойтись, но теперь, когда он стал кадровым военным, он прекрасно может от него отказаться и заняться чем-нибудь посерьезнее. Чем именно, он пока не знает. Трудно придумать для себя новую жизнь.
К полуночи, так и не решив, как убить время, Рене окончательно расстается с надеждой нормально поужинать: он сгрыз две пачки крекеров и есть больше не хочется. Скромновато для торжественного ужина. Лучше бы разрешил родителям приехать к нему в гости из Сенигаллии. Внезапно наваливается печаль. Шнур телевизора выдернут из розетки, сам телевизор, чтобы не запылился, покрыт белой тканью. Газ перекрыт, мусор собран в мешок. Дом готов к тому, чтобы остаться необитаемым.
Он ложится на диван и уже почти засыпает, когда приходит сообщение от Розанны Витале: «Хочешь скрыться, не попрощавшись? Приезжай, надо поговорить». Через несколько секунд приходит еще одно сообщение: «Принеси выпить».
