Григорий Диков - Пастух
Народ вокруг, конечно, зашумел, заволновался, а все ж на урядника лезть боятся — вокруг него трое солдат, все с ружьями.
В ту пору Нил как раз шел, стадо по улице гнал. Увидел он, как урядник бабу ударил, как у нее кровь пошла, и рассвирепел. Стадо бросил, подошел и говорит:
— Что же вы, ваше благородие, разбойничаете? Зачем вдову обидели?
И взял урядника за грудки, да так, что аж над землей его приподнял.
Солдаты за Нила схватились, тянут в разные стороны, а он стоит не шелохнется, урядника держит и молча на него смотрит. Народ вокруг расступился, волнуется. Один солдат уже ружье с ремня снимает и курок взводит, а Нил все молчит.
Глядел-глядел на урядника — а потом бросил на землю и обратно пошел, к стаду. Урядник упал на дорогу ничком и вдруг затрясся весь, заплакал, как дитя. Солдаты его подняли и под руки повели, в избу к старосте.
Что уж там урядник углядел у Нила в глазах — не знаю. Только Рябинина-сына в солдаты брать не стали и бумагу ему дали с освобождением от службы. А после того года рекрутских наборов уже не делали.
4. Страсть
Знаете, как говорят: не делай добра, не получишь зла. Вот с Нилом так и приключилось. Пошли после того случая с Трофимом пересуды. Все же видели, что с урядником сделалось. Решили, не обошлось здесь без колдовства. Вспомнили, что Агафья Нила в лесу родила, что знахарка роды принимала. Даже про козу вспомнили, которую его отец за ребенка отдал. Вот посудите — ничего худого Нил не делал, отродясь дурного слова никто от него не слышал. Все ж стали его в деревне побаиваться, «козячьим сыном» и «лешаком» за спиной звать.
И вправду было в нем что-то странное. Лицо у Нила, как он подрос и из отрока в юношу превратился, стало красивое, правильных черт. Только красота эта была грозная. Точь-в-точь как у архангела на иконе, что из горящей церкви, во время последнего пожара вынесли. Икона та сохранилась, пламя ее только слегка опалило, и поп сказал в новую церковь поставить. Но люди к ней молиться больше не ходят — страшен стал лик у архангела, и крылья его, бывшие раньше золотыми, теперь почернели.
Вот и Нил такой: как взглянет — хочется или самому спрятаться, или на его лицо ветошку набросить. И говорить умел по-особенному. Сам разговора не начинал, слушал внимательно, отвечал коротко, но так веско и складно, будто по книге читал. Голос у него низкий, густой, и такой особенный, что кто хоть раз этот голос слышал — потом всю жизнь помнил.
Только с кем Нилу, скажите, было разговаривать? Целыми днями он стадо на пару с Осипом пас, а тот немой с детства, и умом увечный, с ним не поговоришь. Поэтому Нил целыми днями молчал, на облака смотрел и думал.
А еще выстругал он себе для развлечения свирель-дудочку и научился на ней играть. Идут, бывало, девушки и молодые бабы утром в лес за ягодами, и слышат с опушки звук дудочки — знать, стадо где-то рядом. Возвращаются вечером с полными туесами и обгоняют стадо на дороге. Позади, в дорожной пыли, юродивый Осип плетется, улыбается во весь беззубый рот и хлыстом щелкает. А впереди стада Нил вышагивает и на дудочке играет, ни на кого не смотрит. Обгонят их девушки — и бегом в ближайшую избу, ягоды перебирать, пока не стемнело.
И нет-нет да обернется какая-нибудь из девушек назад, глянет тайком на молодого пастуха. Замрет, защемит у нее сердце, ведь нет для девицы большей приманки, чем загадочность и недоступность. А и того, и другого у Нила было в достатке.
Рано или поздно связался бы Нил с одной из наших девушек, завел бы с ней семью, пошли бы дети. Тогда, может, и сказки не получилось бы. Но вышло по-другому, другая судьба была Нилу на роду написана.
Парни из Торбеева часто ходили в соседнее село, Высоцкое. Летом все больше на Реку купаться, на песчаные косы среди прохладной речной воды. А осенью или зимой — рыбу подо льдом удить, или на вечерние посиделки в горницах.
Жила тогда в Высоцком молодая замужняя мещанка Катерина Львовна. Муж у нее работал кровельщиком; по своему ремеслу он часто отъезжал из села, и Катерина Львовна оставалась дома одна Дом у них был богатый, работать ей не приходилось, так что когда муж подолгу отлучался, Катерина Львовна все больше сидела у окна в горенке и скучала.
Как-то раз в начале лета вышла она на Реку прогуляться, скуку разогнать. Идет вниз по косогору, а навстречу ей наши парни торбеевские по дороге пылят. Они как раз с купания шли. Среди них, чуть позади, Нил. Он всегда так держался — вроде и вместе со всеми, а вроде и сам по себе. Рубаха на нем после купания мокрая, кудри темно-русые, а на них под солнцем капельки воды золотом блестят. Увидала его Катерина Львовна и с первого взгляда влюбилась.
Так случилось, что в то лето муж к ней ни разу и не приезжал, и Катерина Львовна во все дни была почти одна. Жила с ней глухая бабка, мужнина родня, да то не в счет. Бабка по хозяйству хлопочет, за скотиной ходит, печь топит, а Катерина Львовна почитай весь день перед окном сидит, молчит и только вздыхает, про Нила думает. И чем больше она про него думает, тем больше влюбляется.
Стала она по вечерам на улицу выходить, искать его общества. Только парни торбеевские появятся, она тут как тут, перед избой мелькает в лучшем платке и в зеленых стеклянных бусах, делает вид, что по хозяйству хлопочет. Как ближе подойдут, она с ними охотно заговаривает, сама шутит и на их шутки улыбается. Со всеми словом перемолвится, всех улыбкой одарит — всех, кроме Нила. Только иногда быстро посмотрит на него и тут же глаза спрячет.
А Нил хоть и молодой, да уже не мальчик — все понимает, и тоже ее взгляды ловит. Катерина Львовна собой хороша сама статная, черная коса до пояса и зеленые глаза ярче бус блестят. Засмеется — будто колокольчик серебряный звенит. Зубки жемчужные, ямочки на щеках играют.
Смотрит Нил на эти ямочки и понимает, что пропал. А как взглянет на него Катерина Львовна — у Нила дыхание от волнения пресекается, и сердце начинает колотиться часто-часто. Хочет Нил с Катериной Львовной заговорить, да боится: стесняется товарищей, а еще больше — ее саму. Старше она Нила на три года, мужняя жена, да к тому же из мещанского сословия.
Так Нил месяц мимо ее дома ходил и все боялся слово молвить. Как-то раз жарким днем в середине лета Катерина Львовна бабку к родне отпустила, а сама белье в корыто собрала и пошла полоскать на Реку. Сидит Катерина Львовна на мостках и плещет в быстрой воде белые рушники, рубахи да простыни.
Полощет, чистое белье полными белыми руками отжимает и в корыто складывает, а сама меж тем украдкой смотрит — не идут ли торбеевские парни на купание?
И верно — показались из-за бугра, спускаются по тропинке, что по песчаному косогору вьется, и уже близко к мосткам подошли. И Нил с ними идет, чуть поодаль, как водится.
Катерина Львовна корыто, в котором белье лежало, локотком в воду спихнула, подождала немного и давай кричать:
— Ой, белье уплывает, ой, помогите!
Смотрят парни — плывет по стремнине корыто с бельем, а на мостках баба молодая голосит, руками машет, убивается. Все смеяться стали, а Нил разбежался, парней перед собой растолкал в стороны и, как был в рубахе и портах, в воду с мостков, головой вперед, прыгнул. В десять гребков корыто догнал и к берегу стал толкать.
А на берегу уже Катерина Львовна ждет, охает. Вылез Нил из воды на песочек, корыто Катерине Львовне передал. Подол рубахи отжал и говорит торбеевским ребятам:
— Ну вот, я уже искупался. Пойду теперь домой сохнуть! — И повернул обратно, к деревне.
На полпути его Катерина Львовна догнала и говорит:
— Как бы ты не простудился, вишь, весь мокрый с головы до ног! Заходи ко мне в избу — утрешься сухим полотенцем, обсохнешь!
Ну, Нил второго приглашения ждать не стал, пошел вслед. Идет и сам счастью своему не верит, что сейчас с Катериной Львовной наедине окажется.
Зашли они в избу, а там пусто. Только черный кот на полу лежит, в солнечном лучике греется, тараканы за печкой шуршат, в темном углу лампадка светит под иконами. Катерина Львовна дверь на засов затворила и говорит Нилу:
— Проходи, не стесняйся, домашних нет, никого не побеспокоишь. Снимай рубаху — пусть обсохнет немного.
Приняла Катерина Львовна у Нила мокрую рубаху, отжала и сушиться на веревочке повесила — ровнехонько напротив крайнего окна, что на улицу выходит. А потом подошла к Нилу и стала его красным полотенцем обтирать. Обтирает нежно и медленно, будто Нил из тонкого стекла сделан. И все глаз с Нила не сводит, улыбается и говорит ему чего-то. А Нил уже ничего не слышит: кружится у него перед глазами, и боязно ему, и сладко. Обхватил он Катерину Львовну, к себе привлек и поцеловал прямо в губы.
А что потом было — не знаю, я свечку не держал. Может, кот что видел, только вряд ли он вам расскажет.
