Дуглас Кеннеди - Женщина из Пятого округа
Провал.
Очнулся я в постели. В глаза бил резкий луч света. Раздался щелчок, и свет погас. Когда мой взгляд сфокусировался, я увидел, что рядом на стуле сидит мужчина, на его шее болтается стетоскоп. У него за спиной маячила еще одна фигура — но ее скрывала тень. Я почувствовал, как мне задирают рукав и чем-то смачивают кожу. Острый укол — игла вонзилась в вену.
Провал.
2
В глаза снова бил свет. Но уже не такой ослепительный луч, как в прошлый раз. Нет, это был мягкий утренний Свет; его полоска лежала на моем лице, возвращая мыслями к тому, что…
А где, собственно, я нахожусь?
Вскоре комната приобрела очертания. Четыре стены. Потолок. Ну, для начала неплохо. Постепенно перед глазами прорисовались голубые обои на стенах и пластиковая люстра под потолком. Тоже голубого цвета Я скользнул взглядом вниз. На полу лежал голубой ковер. Я заставил себя приподняться и сесть. Кровать была двуспальная. Простыни — влажные от моего пота — отдавали голубизной. Махровое покрывало, в двух местах прожженное сигаретой, — голубое. Передняя спинка кровати обита нежно-голубой материей…
Это что, запоздалый рецидив от ЛСД? Наказание за первый и единственный опыт баловства с галлюциногенами в восемьдесят втором?..
У кровати стоял ночной столик. Не голубой. Все нормально. Значит, я не окончательно свихнулся. На столике бутылка воды и лекарства. Чуть дальше у стены небольшой письменный стол И на нем лэптоп. Мой лэптоп. К столу был придвинут узкий металлический стул. С голубым сиденьем. О нет, только не это! Мои голубые джинсы и голубой свитер висели на спинке стула. В комнате имелся и маленький платяной шкаф — ламинированный под дерево, так же как и столы. Дверцы шкафа были открыты, на плечиках я увидел несколько пар брюк, рубашки и единственный пиджак, которые я забросил в чемодан пару дней назад, когда…
Неужели это было два дня назад? Или, вернее, какое сегодня число? И как я оказался в этой голубой комнате? Если и был цвет, который я ненавидел, так это именно этот. И…
Раздался стук в дверь. Не дожидаясь ответа, в комнату вошел мужчина с подносом в руках. Его лицо показалось мне знакомым.
— Bonjour, — сухо произнес он. — Void le petit dejeuner.[8]
— Спасибо, — пробормотал я по-французски.
— Мне сказали, что вам стало плохо.
— В самом деле?
Мужчина поставил поднос на кровать. Наконец я узнал его. Это дежурный портье, который послал меня в день приезда в тот отель…
Нет, в этот отель. «Селект». Куда ты попросил таксиста привезти тебя вчера вечером, после того как…
Все стало приобретать смысл.
— Так записал Аднан.
— Кто такой Аднан? — спросил я.
— Ночной портье.
— Я не помню, чтобы мы с ним встречались.
— Но он, судя по всему, с вами встречался.
— Я что, был совсем плох?
— Ну, наверное, если не помните. Впрочем, это всего лишь мое предположение, ведь меня там не было. Врач, который вас осматривал, придет сегодня в пять. И тогда все прояснится. Но это зависит от того, будете ли вы здесь в это время. Я включил вам в счет и завтрашний день, monsieur, полагая, что в таком состоянии вам, скорее всего, захочется задержаться в этом номере. К сожалению, вашу кредитную карту не приняли. Недостаточно средств.
Меня это не удивило. Моя «Visa» была исчерпана, в отеле я регистрировался, зная, что мне удастся выжать из нее кредит максимум на две ночи проживания, и погасить давно просроченную задолженность нечем. Но все равно эта новость меня встревожила. Потому что вернула к угнетающей мысли о безнадежности ситуации: все пошло наперекосяк, и вот теперь я, словно потерпевший кораблекрушение, выброшен на мель убогого отеля, далеко от дома…
Но как ты можешь говорить о доме, когда его больше нет, когда его, как и все остальное, у тебя отняли?
— Недостаточно средств? — переспросил я, стараясь разыграть удивление. — Как это возможно?
— Как это возможно? — невозмутимо произнес он. — Да очень просто.
— Даже не знаю, что сказать.
Мужчина пожал плечами:
— Что тут скажешь, кроме одного: может, у вас есть еще одна кредитка?
Я покачал головой.
— В таком случае как вы собираетесь расплачиваться за номер?
— Дорожными чеками.
— Годится — при условии, что они действительны. У вас «Америкэн Экспресс»?
Я кивнул.
— Отлично. Тогда я свяжусь с «Америкэн Экспресс». Если они подтвердят, что чеки действительны, вы можете остаться. Если нет…
— Пожалуй, будет лучше, если я съеду, — сказал я, зная, что мой бюджет не выдержит многодневного проживания в отеле.
— Вам решать. Расчетный час — одиннадцать утра. У вас чуть больше двух часов, чтобы освободить номер.
Он развернулся к двери, а я подался вперед, пытаясь дотянуться до круассана на подносе с завтраком. Сил не хватило даже для этого, и я измученно рухнул на подушки. Лоб все еще горел. Выбраться из постели было равносильно виртуозному военному маневру. Мне оставалось смириться с мыслью, что я ни на что другое не способен — только лежать.
— Monsieur… — слабым голосом позвал я.
Портье обернулся.
— Да?
— Дорожные чеки должны быть в моей сумке.
На его губах заиграла улыбка. Он подошел к шкафу, достал сумку и вручил ее мне. При этом он напомнил, что номер стоит шестьдесят евро за ночь.
Я открыл сумку и нащупал пачку дорожных чеков. Выудил две бумажки: на пятьдесят и двадцать долларов. Подписал обе.
— Нужно еще двадцать, — сказал он. — В долларах будет стоить девяносто.
— Какой-то грабительский обменный курс, — возразил я.
Портье опять невозмутимо пожал плечами:
— По этому курсу мы работаем. Если хотите, можете спуститься вниз и проверить…
Да я сидеть с трудом могу, не говоря уже о том, что бы спуститься вниз.
Пришлось достать еще один чек на двадцать долларов. Подписать и его. И швырнуть на постель.
— Вот, держите.
— Tres biеп, monsieur, [9] — сказал он, схватив чек. — Все необходимые данные я возьму из вашего паспорта. Он у нас, внизу.
Но я не помню, чтобы отдавал вам свой паспорт.
Я вообще ничего не помню.
— Я позвоню вам, как только «Америкэн Экспресс» подтвердит, что дорожные чеки действительны.
— Они действительны.
Еще одна подобострастная улыбка.
— On verra. Поживем — увидим.
Портье ушел. Я откинулся на подушки, чувствуя себя выжатым до предела. Лежал и тупо смотрел в потолок, словно загипнотизированный его голубой пустотой, мечтая раствориться в ней…
Потом мне захотелось в туалет. Я попытался приподняться и спустить ноги на пол. Ни сил, ни воли… На ночном столике, кроме бутылки с водой, стояла ваза, в ней голубые гардении из пластика. Я схватил вазу, вытащил цветы и бросил их на пол, стянул трусы-боксеры, опустил пенис в вазу и помочился. Облегчение пронзило меня сладостной болью. Столь же пронзительной была и мысль: какое жалкое зрелище.
Зазвонил телефон. Это был портье.
— Чеки приняли. Вы можете остаться.
Как любезно с вашей стороны.
— Мне звонил Аднан. Он интересовался, как вы себя чувствуете.
Ему-mo какое дело?
— Еще он просил передать, чтобы вы принимали по таблетке из каждой коробочки на ночном столике. Это предписание врача.
— А что это за таблетки?
— Я не врач, monsieur.
Положив трубку, я принялся рассматривать коробочки и ампулы, пытаясь прочитать названия лекарств. Ни одно из них не было мне знакомо. Но тем не менее я сделал то, что велел портье: достал по таблетке из каждой коробки (всего их было шесть), положил в рот и запил большими глотками воды.
Очень скоро я снова отключился — провалился в бесконечную пустоту, где не было места ни мыслям, ни ощущению времени, прошлого и настоящего, не говоря уже о дне завтрашнем. Это было как предвкушение смерти, которой однажды суждено будет схватить меня за горло, избавив от необходимости просыпаться по утрам.
Дзинь…
Телефон. Я снова был в голубой комнате и пялился в вазу, полную мочи. Часы на ночном столике показывали двенадцать минут шестого. Сквозь шторы пробивался свет уличного фонаря. День угас. Телефон не умолкал, снял трубку.
— Пришел врач, — объявил господин Портье.
У врача была сильная перхоть и обгрызенные ногти.
Его костюм настоятельно требовал глажки. На вид лет пятидесяти, с обвислыми усами и редеющей шевелюрой, он смотрел на мир глубоко запавшими глазами, и я, как человек, измученный бессонницей, сразу угадал в нем товарища по несчастью.
