Амадо Эрнандес - Хищные птицы

Многочисленными ассоциациями и реминисценциями книга Амадо Эрнандеса связана с классическими филиппинскими романами Хосе Рисаля, выдающегося представителя испаноязычной литературы страны, — дилогией «Не прикасайся ко мне» (1887) и «Флибустьеры» (1891)[2], составившей славу филиппинской литературы. Герои произведений Рисаля прошлого столетия зримо присутствуют в книге Эрнандеса. В Мандо Плариделе можно обнаружить немало черт, роднящих его с рисалевским Ибаррой-Симоуном, Тата Матьяс чем-то неуловимо напоминает Падре Флорентино, епископ Димас — отца Дамасо, Пастор и Манг Томас — Кабисанга Талеса, а Пури и Хули обе воплощают ставший уже традиционном для филиппинской литературы образ рисалевскай героини Марии-Клары. Подобно рисалевскому Ибарре, Мандо путешествует по свету, набирается знаний и опыта, серьезно готовит себя к грядущей борьбе. Отыскав сокровища Ибарры-Симоуна, он, как и Симоун, становится богатым, но, в отличие от него, решительно отдает драгоценности на благо народа. Его жизнь тоже постоянно подвергается риску, он тоже до неузнаваемости изменяет свою внешность (как и у Рисаля, элемент детектива!), но в любви он счастливее Симоуна. Впрочем, и жизнь самого Эрнандеса сложилась счастливее, нежели у Хосе Рисаля, казненного испанскими колонизаторами.

Хосе Рисаль для большинства филиппинцев — кумир, святой и даже бог. «Ноли» и «Фили», как сокращенно, любовно называют на родине его романы, давно стали настольными книгами во многих семьях. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Эрнандес обратился именно к произведениям Рисаля и связал свой роман непосредственно с «Флибустьерами». Тата Матьяс, ставший приемным отцом Мандо, знакомит молодого партизана с обстановкой в стране в годы, описываемые Рисалем, рассказывает о национально-освободительной революции 1896–1898 годов на Филиппинах, в которой он сам принимал участие. Он читает ему отрывки из романа Рисаля, чтобы пробудить в нем чувство патриотизма, ненависть к угнетателям и иноземным поработителям, воспитать дух борьбы на примере благородных и мужественных героев рисалевских романов — Ибарры, Элиаса, Кабисанга Талеса и других. И связь между этими двумя книгами, как и между двумя большими филиппинскими писателями-патриотами, — духовная, идейная. И то, что строго реалистическая манера прозаического повествования прерывается романтическими историями, а страстная публицистичность сменяется вдруг у Эрнандеса вставками детективного характера, «вина» Хосе Рисаля, а в конечном счете Александра Дюма, романы которого очень любил Рисаль и которому в какой-то степени подражал. Но, следуя Рисалю и отдавая должное традиционным для филиппинского романа на тагальском языке романтическим тенденциям, Амадо Эрнандес умело сочетает их с элементами критического реализма, выдвигая на первое место задачу социальной критики.

В «Хищных птицах» не присутствуют реальные исторические лица (разве что президент страны, да и тот безымянен), но выведенные автором типичные персонажи позволяют читателю воссоздать действительную ситуацию того времени на Филиппинах с архаичностью общественных установлений и производственных отношений, безысходной нуждой крестьян, продажностью и казнокрадством чиновников, самоуправством и беззаконием наемных помещичьих банд — всем тем, что ускорило созревание гроздьев гнева… Подобно тому как Рисаль показал страну в преддверии национально-освободительной революции 1896–1898 годов, к событиям которой нас неоднократно адресует Эрнандес, сам он обрисовал революционную ситуацию накануне кровопролитного крестьянского восстания на Филиппинах в 1948–1953 годах.

Амадо Эрнандес писал в предисловии к одной из своих книг: «Новую дорогу нельзя проторить, если не найдутся люди, способные вырубить лес». Всю свою творческую жизнь Эрнандес стремился к поискам нового. Ему было противно всякое подражание в стихах и прозе, свойственное некоторым из его соотечественников, стремление к фаворитизму, заигрывание с читателем. Он явился одним из немногих писателей, которые устояли перед характерным для филиппинской (тагальской в особенности) прозы XX века поветрием сентиментальности. Эрнандес упрекал своих собратьев литераторов в том, что они предлагают для экранизации и постановок на радио и телевидении «самые слезливые произведения». Страстность и публицистичность наряду с высокой мерой требовательности к себе составляют важную особенность творчества Эрнандеса.

Тонкая наблюдательность, злободневность тематики, доскональное знание всего, о чем он пишет, наконец, точная этнографичность, а не пресловутый «кулёр локаль» — все это придает роману Эрнандеса особую достоверность и убедительность. «Хищные птицы» — по-истине энциклопедия филиппинского народного быта и общественных нравов середины XX века. Читатель присутствует на бурных дебатах теперь уже ушедшего в прошлое Конгресса республики и на многотысячном митинге в защиту прав трудящихся на Пласа Миранда, где обычно собираются народные форумы, знакомится с жизнью филиппинской деревни и города, с партизанами-хуками, с крестьянами-бедняками и арендаторами, с нажившимися за войну нуворишами, которые станут затем определять и направлять послевоенную внутреннюю и внешнюю политику страны. Реалии быта, особенности психического склада филиппинцев, черты их бурного южного темперамента — все это позволило Эрнандесу создать исторически достоверные и запоминающиеся образы, показать психологию своих современников, сложный и нелегкий путь их внутреннего созревания.

Роман «Хищные птицы» заканчивается, как и начинается, войной: вспыхивает пламя большого крестьянского восстания. Мандо, Даной, Магат, Рубио и их сподвижники уходят в подполье, готовясь к новым боям с врагом.

В одном из своих стихотворений Амадо Эрнандес писал:

Попрать человека во мне, в человеке! —Деянья подлей не бывало вовеки.Деньга есть деньга, где б ее ни достали.Твердят нам, что деньги не пахнут. Едва ли!Хоть вы, лихоимцы, меня оттеснили,Истории бег удержать, вы не в силе!

За годы и века иноземного владычества островитяне более ста раз поднимались на борьбу с угнетателями и поработителями. Роман «Хищные птицы» убедительно показывает, что нет такой силы, которая оказалась бы способной остановить ход истории, что никому не удастся покорить филиппинцев, истребить в них дух свободолюбия. Писатель верит: наступит день, когда подлинным хозяином страны станет филиппинский народ. И во имя этого светлого дня, говорит Мандо, не жаль отдать свои жизни.

Хищные птицы

(Роман)

Глава первая

Шла вторая половина тысяча девятьсот сорок четвертого года. Японская императорская армия на Филиппинах постепенно утрачивала свою былую мощь. С каждым днем нарастало сопротивление филиппинских партизан, все больше и больше беспокойств причиняли ей мирные жители. Японская армия испытывала серьезные затруднения с продовольствием. Однако полмиллиона штыков противника по-прежнему были направлены в грудь двадцати миллионов безоружных граждан, истощенных (трехлетним голодом, болезнями и зверствами оккупантов. Филиппинский народ мужественно противостоял врагу, пытавшемуся сокрушить его с отчаянием раненого зверя.

Обещания президента Рузвельта и генерала Макартура оставались обещаниями. Редкие налеты американской авиации не могли облегчить участь филиппинского народа, но он был исполнен решимости бороться до победного конца. После падения Батаана и Коррехидора в апреле и мае тысяча девятьсот сорок второго года массовое движение охватило самые отдаленные уголки филиппинского архипелага: горы Сьерра-Мадре на Лусоне, леса Минданао, побережье Бисайев. Лесистые склоны гор, поля и долины, реки и озера превратились в арену партизанской борьбы. Сердца всех, кому были дороги честь родины и память о национальных героях Лапулапу, Радже Солимане, Андресе Бонифасио[3], пылали благородным гневом.

Сентябрьским вечером к скромной хижине, приютившейся у подножия гор Сьерра-Мадре, подошли трое усталых путников. В сгущавшемся мраке издали хижину невозможно было различить на фоне лесистых гор. Вблизи же она напоминала гнездо огромной птицы, укрытое в густой листве деревьев.

Трое путников, выйдя незадолго до полудня, одолели пятнадцать километров и к наступлению темноты достигли намеченной цели. День выдался пасмурный — лишь изредка выглядывало солнце. Почти непрерывно лил дождь, и путники изрядно промокли. Увязая по колено в болотах, пробираясь сквозь лесные чащобы, они изодрали до крови руки колючками, сбили ноги об острые камни…