Нагаи Кафу - СОПЕРНИЦЫ
— Кажется, все складывается как нельзя лучше. Если Комаё будет одна, то и разговор пойдет гладко.
— О-Тё, выпей рюмочку. — Ёсиока налил служанке сакэ. — Не знаешь ли ты… У Комаё сейчас есть кто-нибудь?
— Она очень хорошая гейша, — служанка умело уклонялась от ответа, — говорят, что прежде она уже работала в здешних местах.
— Ха-ха-ха! — Эда снова громко расхохотался.
— Да что же вас сегодня так насмешило, Эда-сан?
— То-то и есть, что все это очень забавно, от смеха не удержаться. Ты разве не знаешь?… Ведь Комаё была моей гейшей! Да, семь лет назад. Когда она в прежнюю пору работала в здешних местах, о нас много судачили!
— Да неужели? Хи-хи-хи…
— Кто-то, кажется, смеется? И напрасно, это даже неучтиво.
— Совершеннейшая правда. Я готов подтвердить. Некоторое время у них с господином Эдой были самые горячие отношения, потом по каким-то причинам они расстались. А сегодня вечером впервые встретятся опять спустя семь лет, — вмешался в разговор Ёсиока.
— О-о, вот оно как… Коль скоро все это правда, встреча будет не из легких.
— Что значит «коль скоро это правда…»? Недоверчивая ты какая-то, О-Тё… В те годы лысины у меня не было. Я был более поджарым, стройным был… Хотел бы я, чтобы ты на меня посмотрела тогда!
Как раз в это время в коридоре наконец послышался звук шагов:
— Мне сюда?
Эда встрепенулся и нарочито выпрямил спину.
В дверях показалась Комаё. Волосы её были уложены в прическу цубуси, к ажурному серебряному гребешку были заколки из зеленого нефрита. Выходное однослойное кимоно хитое — из тафты. Словно бы опасаясь, что кокетливый наряд в модном вкусе подчеркнет её годы, она нарочно выпустила наружу богато вышитый воротничок нижнего кимоно и надела пояс, изготовленный из старинного полотна с набивкой кага юдзэн. Пояс был на подкладке черного атласа и подвязан лентой из жатого шелка тиримэн бледно-голубого цвета, а в качестве застежки — крупная жемчужина и шнур цвета густого китайского селадона.
— Давеча… — начала было она в качестве приветствия, но, заметив присутствие Эды, нового для неё лица, слегка переменила тон: — Добрый вечер.
— Вы все это время были в театре? — Эда мгновенно наполнил для неё рюмку.
— Да. А вы тоже были там?
— По правде говоря, мы еще в театре хотели пригласить вас, но не знали, где вы сидите, — произнося это, Эда как ни в чем не бывало разглядывал Комаё, принимая во внимание абсолютно все, от деталей туалета до манеры держаться с гостями. Самому ему не было в этом никакой корысти, но поскольку господин Эда любил невинное и шумное веселье в местах, подобных нынешнему, то этим вечером он решил ради Ёсиоки побыть сторонним наблюдателем и вынести суждение о достоинствах гейши по имени Комаё. Ему было известно, что среди тех, кого называют общим именем «гейши из Симбаси», существуют ранги от самого верхнего и до самого нижнего и слишком дешевая гейша, будь она даже подругой юных дней, может нанести урон репутации господина Ёсиоки. Понимая, что Ёсиока, каким он был в студенческие годы, совсем не тот человек, которого под этим именем знают сегодня в деловых кругах, Эда искренне вошел в роль заботливой старой тетушки и, чтобы сыграть её достойно, напиваться счел недопустимым, по крайней мере в этот вечер.
Для самого Ёсиоки ситуация была еще более щекотливой. Состоит ли Комаё в своем нынешнем заведении на контракте, или она независима и лишь числится там для виду? А может быть, она имеет покровителя и работает для собственного удовольствия? Он считал, что обо всем этом не следует спрашивать напрямик, и решился делать предположения, исходя из собственных наблюдений человека, каждодневно имеющего дело с гейшами: сопоставлять мельчайшие детали в её поведении с гостями, манере одеваться и прочих подобных вещах.
Комаё вежливо ополоснула осушенную рюмку и вернула ее Эде, затем принялась разливать сакэ, а сама в это время, исходя из профессионального опыта, попыталась определить, насколько это было возможно, характер отношений между пригласившим ее сегодня господином Эдой и Ёсиокой. Она решила вести себя еще более осмотрительно, чем всегда, и завязала ни к чему не обязывающую светскую беседу.
— Кажется, погода становится слишком жаркой даже для того, чтобы бывать в театре.
— Комаё, — неожиданно обратился к ней Ёсиока очень проникновенным тоном, — сколько тебе лет?
— Мне… Не хотелось бы о моем возрасте… А вам сколько уже, Ёсиока-сан?
— Мне почти сорок.
— Не может быть! — Комаё по-детски наклонила голову набок и стала считать, загибая пальцы и рассуждая вслух: — Мне тогда было семнадцать… да. И после этого прошло…
— Ай-яй! При людях! — заметил ей господин Эда.
— Ах, простите пожалуйста…
— «Тогда», «после этого» — о чем это вы, собственно, о каком таком времени идет речь?
Комаё рассмеялась, демонстрируя свой обворожительный зубик.
— Ёсиока-сан, а ведь вы наверняка еще не перевалили середину жизненного пути!
— Сегодня вечером давай поговорим о личных делах лишь одного из нас.
— О ваших?
— Да нет, о твоих. Сколько еще времени ты выходила к гостям после того, как я уехал за границу?
— Сколько… — Комаё раздумывала, подняв взгляд к потолку и поигрывая веером. — Еще года два люди были снисходительны к моим скромным талантам.
— Вот как, значит, как раз до моего возвращения в Японию.
В душе Ёсиока очень желал спросить, кто же именно купил ей тогда свободу, однако выговорить это он не решился и с невозмутимым видом заметил:
— Верно, лучше быть гейшей, чем просто женщиной?
— Я снова начала выходить в свет не потому, что хотела этого, просто не оставалось ничего другого, кроме как опять взяться за свое ремесло.
— А до того ты была чьей-то женой или у тебя был покровитель?
Комаё медленно осушила рюмку, поставила её и продолжала молча сидеть без движения, затем она, как будто бы решилась:
— Что толку скрывать… — она придвинулась к мужчине немного ближе, — некоторое время я была законной супругой одного человека. Вы как раз отбыли за границу, и, по правде говоря, я тогда немного приуныла. Это правда, — усмехнулась она, — я ничуть не кривлю душой. Ну, вот… И как раз в это время появился один молодой человек, сын толстосума из провинции, он приехал в Токио учиться. Этот человек пообещал заботиться обо мне — с его-то помощью я и ушла из гейш.
— Вот оно что…
— Тогда я еще была у него на содержании. Но со временем он стал уговаривать меня, чтобы я непременно поехала с ним в его родную провинцию. Он обещал, если поеду, по-настоящему взять меня в жены. Мне этого совсем не хотелось, но ведь навечно молодой не останешься, а если есть возможность выйти замуж… Так вот я рассуждала, что было, надо признать, весьма наивно.
— И куда же вы поехали, что это была за провинция?
— О, оттуда все края кажутся дальними. Это те места, где промышляют лосося.
— Ниигата?
— Нет. Не угадали. Ближе к Хоккайдо. Та провинция называется Акита, там холодно-прехолодно. Вот уж отвратительное место, никогда его не забуду. Я вытерпела там три года.
— А потом стало наконец невмоготу?
— По-вашему, может, и так выходит. Но на самом деле умер мой муж. А когда это случилось… ведь я, по сути дела, была всего лишь гейша. Его родители пребывали в добром здравии, к тому же у него было двое младших братьев. Ни так ни сяк одна я там оставаться не могла…
— Ну да. Понятно. Выпей, переведи дух.
— Благодарю, — Комаё приняла из рук Эды наполненную рюмку. — Теперь вы знаете мои обстоятельства, прошу вашего снисхождения.
— А что остальные гейши? Или они уже не придут?
— Еще нет одиннадцати. — Эда достал часы и взглянул на них, а потом проводил глазами фигуру удаляющейся Комаё, которая как раз поднялась, потому что её позвали к телефону. Понизив голос, он сказал: — Очень хороша! Роскошь, редкость!
— Ха-ха-ха…
— Даже лучше, если бы никто не пришел. Однако же и мне пора исчезнуть.
— Ну, так далеко дело не зашло. Я ни в коем случае не намерен ограничиться лишь одним сегодняшним вечером.
— И все-таки раз уж я взялся помочь… Возможно, она чувствует то же, что и вы. Смущать людей грех.
Эда разом осушил две стоявшие на столе рюмки и без стеснения достал из портсигара Ёсиоки сигару. Чиркая на ходу спичкой, он поднялся с места.
3
ОГОНЕК-ТРАВА
Ответив на телефонный звонок хакоя, своей распорядительницы, Комаё собиралась уже вернуться к гостям, но её окликнула из конторки хозяйка заведения:
— Э, Кома-тян, можно тебя на секунду?
Хотя Комаё ответила сладчайшим голоском, она постаралась взять инициативу в свои руки:
— Хозяюшка, так на этом мне можно откланяться?
