Сью Таунсенд - Номер 10
Другой слабостью Самуэльсона были деньги, он обожал роскошь. Дэвид вырос, таскаясь по шахтам и фабрикам на промышленном севере, где его дед и отец баллотировались в парламент от лейбористов. Уже в детстве у него сформировалось стойкое отвращение к запахам и быту пролетариата. Господи, да ведь даже пища на их тарелках — это же кучи не пойми чего, которые переваливаются через край!
В школе Дэвид преуспевал по истории, демонстрируя зрелое и сочувственное понимание эволюции рабочего движения в Великобритании. Порой его до слез трогали описания чумазых, истощенных фабричных детишек, которые засыпали на ходу, босиком возвращаясь с фабрики в свои переполненные лачуги.
Книжный пролетариат нравился Дэвиду гораздо больше, чем реальный, который его ужасал, и он содрогался, заслышав на улице громкие и грубые рабочие голоса. Не то чтобы Дэвид всех их ненавидел — иных он даже приглашал на вечеринки, — но он мечтал о временах, когда в каждой пролетарской кухне страны будет лежать терка для сыра пармезан.
Самуэльсон произнес с характерным драматизмом:
— Я просто обязан с тобой поговорить, Эдди.
— У нас совещание, Дэйв, — отмахнулся Александр. Эдвард лишь посмотрел на Дэвида.
— Нет, — продолжил тот, — ты просто должен выслушать, Алекс, это важно. Я изучил данные фокусной группы. Всю ночь глаз не сомкнул, но это не имеет значения, — мученически добавил он. — Пора раз и навсегда целиком изменить имидж пашей партии, начиная с названия. Я провел разведку и вижу, что время настало.
Эдвард и Александр целые две минуты помалкивали, пока Дэвид излагал свои планы:
— Мы уберем из названия партии слово «лейбор», то есть «труд». У этого слова совершенно негативная коннотация, оно ассоциируется с потной и тяжкой работой, с профсоюзным движением и затяжными болезненными родами. Вдумайтесь: ведь почти никто из нас даже не потеет на службе, а большинство беременных женщин добровольно выбирают кесарево сечение — как Адель.
— Если из названия «Новая лейбористская» убрать «лейбористская», — сухо заметил Александр, — то останется только одно слово: «Новая». Ты меня прости, но это меня не греет.
— А какие у тебя предложения, Дэвид? — спросил Эдвард.
Дэвид длинными бледными пальцами зачесал шевелюру назад.
— Пока никаких, я просто поставил проблему. Прежде чем сосредоточусь на решении, хочу услышать ваши предложения.
— Ты предлагаешь нам оставить только слово «Новая»? — уточнил Эдвард.
Александр возмутился:
— Как это, оставить «Новая»? «Новая» была новой в 1997 году, сейчас уже старее и не придумаешь.
Эдвард посоветовал:
— Ты лучше пойди и поразмысли над решением, Дэвид. А то останемся ни с чем. Вообще.
И премьер-министр уставился в отчет службы безопасности: «Боб Маршал Эндрюс, депутат парламента, Королевский советник». Отчет лежал на столе и ждал подписи, а Эдвард ничего не понимал. У партии нет имени. Эдварду казалось, словно он расщепляется на элементы и разлетается в стороны. Он извинился и прошел в свой личный туалет, закрыл дверь, сел на край ванны, потом вынул два листочка туалетной бумаги марки «Бронко» из пакетика, который держал в шкафчике под умывальником, и со знанием дела обернул пенис. Через несколько мгновений тишины он спустил бумажки в унитаз, вымыл руки и улыбнулся своему отражению в вогнутом зеркале для бритья, которое увеличило лицо до гигантских размеров и заверило его, что он все еще существует.
Затем Эдвард вернулся в кабинет, где Алекс с Дэвидом все еще спорили о законопроекте об охоте на лис. Дэвид предлагал вместо живых лис использовать голографические изображения, которые спутники с орбиты будут проецировать в охотничьи угодья всей Великобритании.
Александр орал:
— А по мне, так хоть распни всех этих рыжих сучек, уже запарили эти хреновы дебаты.
Когда они ушли, Эдвард сел за стол и подписал документ, разрешающий контрразведчикам из МИ-5 вести прослушивание дома, автомобиля и офиса Боба Маршала Эндрюса, депутата парламента, Королевского советника.
В комнату вошла Адель и попросила:
— Эд, милый, останься и полюбезничай с журналисткой, ради меня, ладно? Улыбнись ей и погладь меня по волосам. Ее зовут Сюзанна Николсон, она редактор отдела женской прозы в «Джой». Это новый журнал, они поместят меня на обложку.
Нос у Адель был необычайно длинный. Ее отец, Ги Флорэ, увидев дочку буквально через мгновение после появления ее на свет, заявил: «Mon dieu, ma pauvre enfant. Elle est Pinocchio»[7].
Эдвард сунул нос между пахнущих молоком грудей и с хрипотцой сказал:
— Ты должна быть на развороте журнала, Адель.
— Какой он славный, — прошептала Сюзанна Николсон, когда премьер-министр поцеловал жену, погладил ее по голове и вышел из комнаты, бесшумно и почти виновато прикрыв за собой дверь.
Адель вытянула длинные ноги и отхлебнула чай с ромашкой.
— Славный, но не тщеславный.
Сюзанна вспомнила о своем муже, который в семь утра хлопнул дверью, крикнув напоследок: «Чертова дура!» Он разозлился, когда она призналась, что забыла, в какую из трехсот пятнадцати химчисток Лондона сдала три его сшитых на заказ костюма. Квитанция таинственно пропала. Ее не было ни в одной из многочисленных сумочек, не было в карманах одежды, в машине, в ящиках столов и шкафов, ни дома, ни на работе. Целую неделю Сюзанна увиливала, а потом расплакалась и выложила мужу страшную правду. Она объясняла случившееся стрессом — ей ведь предстоит интервью с Адель Флорэ-Клэр.
— Это же самая умная женщина в мире, — причитала Сюзанна. — О чем я стану ее спрашивать? Ведь она меня заживо съест!
Сюзанна наблюдала, как Адель снимает телефонную трубку и гнусавит:
— Венди, милочка, нам бы еще этого чудного чайку. Сюзанна спешно застенографировала: «Нос кошмарный. Кожа безупречная, макияж профессиональный, зубы отбелены (недавно), туфли от „Прада“, узнать цену на Бонд-стрит. Вульгарный акцент отчетливее, когда говорит по телефону».
Адель издавала в телефон короткие сочувственные звуки, адресуя их явно расстроенной Венди. Затем взглянула на часы, бросила Сюзанне: «Минуточку» — и бодро произнесла в трубку:
— Единственный здравый вариант — ампутация. — Она собралась положить трубку, но Венди, очевидно, желала продолжить разговор. — Только не сейчас, Венди, я занята.
Положив трубку, Адель улыбнулась Сюзанне:
— Прямо и не знаю, звонишь насчет чаю, а тебя втягивают в чужую психодраму. Бедняжка Венди, это наша экономка. Ее сын, Барри, совершенный олух, между нами, покалечился на своем мотоцикле. Нога у него никак не заживает, он валяется в больнице на дико дорогих антибиотиках… Конечно, все это не для публики…
Сюзанна сделала серьезное лицо.
— Разумеется, у вас есть право просмотреть текст интервью до опубликования…
— Я не должна была говорить вам о бедняжке Венди, но я так переживаю за персонал, так близко к сердцу принимаю и их маленькие проблемы. Простите, я сейчас постараюсь перестать беспокоиться о Венди и Барри. Ну, давайте, что там у нас.
Сюзанна взглянула на свой список вопросов.
— Хорошо. Каково это, когда журнал «Пипл» называет вас самой умной женщиной мира?
Адель скромно улыбнулась:
— Не мира. Только Европы. Сюзанна перешла ко второму пункту:
— Каков типичный день в жизни Адель Флорэ-Клэр?
Адель рассмеялась:
— Не бывает типичных дней. С философской точки зрения, нет и таких вещей, как «жизнь» или «день». Что вы имеете в виду под «жизнью» и «днем»?
Сюзанна почувствовала, как у нее запульсировало в виске.
— Ладно. Чем, в таком случае, вы занимались вчера? На лице Адель появилось озадаченное выражение:
— Вчера? То есть в предыдущие двадцать четыре часа?
Сюзанне хотелось заорать на самую умную женщину Европы, но тут открылась дверь и особа с лошадиным лицом и красными опухшими глазами внесла поднос со стеклянным чайником и тарелкой шотландского песочного печенья, разложенного веером.
Когда она поставила поднос, Адель хохотнула и спросила:
— Венди, милочка, вы нам смерти желаете? Песочное печенье? Господи, ведь это жир и сахар!
— Мне в отделе снабжения велели покупать все только британское, — сказала Венди.
— Ну а как насчет овсяного, которое мы раньше брали?
— Его теперь по лицензии делают в Польше, — ответила Венди.
Глядя на часы, Адель поплескала в чашках пакетики с чаем, потом резковато заговорила, обращаясь к Венди:
— Насчет ноги Барри. Ведь он сможет передвигаться. На прошлой неделе мы с Эдвардом вручали награду за детское мужество мальчику, которому старинный паровоз отрезал обе ноги. Теперь дитя в инвалидной коляске играет в баскетбол…
Сюзанна взглянула на Венди и с удовольствием заметила, как та с неприкрытой злобой зыркнула в спину Адель, прежде чем закрыть дверь.
