Гарт Стайн - Как Ворон луну украл
Роберт среди них самый успешный. У него самая классная тачка, самый хороший дом, он женат на самой умной и красивой женщине. Два года назад у него был самый лучший, самый умный и красивый сын. Теперь его нет. Сколько нужно времени, чтобы оправиться от такой потери? Бесконечно много. Эту рану никогда не залечить. Ребенок — венец творения, твоя кровь и плоть, твоя жизнь. Потерять ребенка — самое страшное.
Заметив Дженну, Роберт подозвал ее. Трое пьяных брокеров принялись поедать ее взглядами.
— Дженна, милая, иди к нам. Я тут рассказываю, как мы ездили в Кливленд. Помнишь, ты разозлилась, потому что мы остались без рождественской елки?
— Я не то чтобы разозлилась. Скорее была разочарована.
Трое пьяных захохотали.
— Нет, ты взбесилась. Представляете, моя жена до того взбесилась, что отломила ветку от дерева во дворе и поставила ее в гостиной. Нате, мол. Наша маленькая елочка!
Брокеры засмеялись еще громче. Они же не евреи, не понимают прикола. Или Роберту того и надо? Он хочет опустить ребят? Пожалуй, что да.
— Дженна была вне себя от злости! Она еврейка, у нее индейские корни, и она вдобавок христианка. Это ж сколько праздников! Полгода можно не работать! — Снова хохот. — На следующей неделе у нас потлач. Приглашаем всю стоянку!
Трое чуть не лопнули со смеху. Из крупных пор у них на лицах сочился пот вперемешку с салом. К старости кожа у них совсем испортится. В руке у Роберта Дженна заметила бокал, полный скотча со льдом.
— Обратно поведу я, Роберт?
Муж резко замолчал. Трое брокеров застыли с глупыми минами. (Просто за компанию.) Чтобы не засмеяться, они зажали рты ладонями.
Роберт сердито посмотрел на жену.
— Ты на что намекаешь? — спросил он.
— Ни на что. Просто больше я пить сегодня не буду.
— Я историю рассказывал…
— Ну так рассказывай дальше. Всем смешно.
— …А ты меня перебила. Где твое чувство юмора?
— Я только хотела понять, можно ли мне еще сегодня выпить.
— Не надо ля-ля! Тебе всегда хватает одного бокала. Так что ты меня бестактно перебила, и все тут.
— Роберт!
— Ты виновата, признай.
Дженна недоуменно уставилась на мужа. Брокеров как ветром сдуло. Теперь Дженна и Роберт стояли посреди комнаты лицом к лицу, вдвоем, привлекая ненужное внимание. Гости оборачивались и смотрели, как муж отчитывает жену.
— Роберт, прекрати, — шепотом попросила Дженна. — Только не на людях.
Роберт за руку отвел ее в дальний конец комнаты. Постучался в дверь уборной и, когда никто не ответил, втянул Дженну внутрь.
— Зачем ты так со мной? — спросил он.
— Как это «так»? Роберт, я ни в чем не виновата.
— Ты унизила меня перед коллегами.
— Да ты и сам неплохо справлялся. — Усевшись на крышку унитаза, Дженна скрестила руки на груди. Внутренне она кипела, но вид желала сохранить невозмутимый.
— Хватит стервозничать, — осадил ее муж. — Дженна поморщилась. Роберт знает, чем ее пронять. Эпитет «стерва» она просто ненавидит. — Не можешь спокойно пережить вечеринку, тогда сиди дома.
— Ты о чем? — Она пристально посмотрела на Роберта. — Почему это я не могу пережить вечеринку?
— Ты все еще злишься на меня за свечу в память о Бобби. И вымещаешь злобу на мне же. Очень на тебя похоже.
— Похоже? На меня?
— Очень и очень похоже. Ты в принципе не умеешь справляться с чувством вины, а я — в принципе! — могу. Я пережил горе и веду себя как нормальный человек. На мне нет вины. И свечу я ставлю просто потому, что мне так нравится. Мне так легче. Если тебе не по душе эта традиция — твои проблемы.
Дженна прикусила губу. Не дай бог засмеяться. Не-ет, Роберт, упившийся скотчем, не втянет ее в заведомо проигрышный для обоих спор. Не хватало еще пьяной драки в туалете у Лэндисов, крови на полу…
Дженна встала и направилась к выходу.
— Выпей еще, Роберт. Пьяным ты мне больше нравишься.
Роберт смотрел на нее жестким, ненавидящим взглядом. Ненависть, чистая и открытая, шла у него из глубины души.
Выйдя из уборной, Дженна закрыла за собой дверь и направилась прямиком на террасу. Надо глотнуть свежего воздуха, а то голова кружится. Роберт — деспот. Дженна не позволит испортить себе настроение, не позволит унизить себя дважды за один вечер. Прохаживаясь вдоль оградки, она твердила себе: все хорошо, иди, не думай ни о чем, твой муж пьян, это у него проблемы, это он — плохой, не ты.
Спустя пару минут она уже чувствовала себя лучше. Успокоилась, эмоции вновь под контролем, заперты в сердце, словно в герметичном контейнере.
Дженна прошла к бару и взяла еще бокал «Перрье». Роберт прав: больше она пить не собиралась, просто хотела прервать его неуместный рассказ. Пьяный Роберт говорит чересчур громко, шутит невпопад. Это-то в нем Дженну и раздражает. И потом, хорошенькое дельце — напиться в стельку на таком значимом приеме. У Лэндисов собрались коллеги, сегодня заключаются сделки, подбиваются клинья. А Роберт… паясничает перед неудачниками. Чем он тогда лучше их?
Обычно Роберт выделяется из толпы. Он собран (как выражается отец Дженны), почти не пьет, говорит по делу, о лишнем даже не думает. Выполняет работу, и выполняет ее хорошо. Кошерно, можно сказать, ведь он такой правильный еврей.
Отец Дженны из того же теста. Он, хоть и отрекся от жидовских уловок, евреем остался до мозга костей. Он был рад, когда Дженна встретила Роберта. Не испытывал, конечно, иллюзий, что внуки вырастут полноценными иудеями, однако сердцем чуял: на свет родится справный еврейчик.
Отец, собственно, тоже удивился, узнав, что семья Роберта не наряжает елку. Рождество, говорил он, праздник не религиозный, он — американский. Какой американец не празднует Рождество?! Если не хочешь религиозных гонений на свою голову, не ударяйся в религию слишком рьяно. Так говаривал отец. Он даже не возражал, когда внука назвали в честь Роберта. «К черту предрассудки, — широко улыбнулся он, узнав новость. — Отличное имя — Роберт»[7].
Дженна вынырнула из воспоминаний. Оказалось, она стоит посреди пустого коридора, ведущего в спальни. И, похоже, коридор по совместительству служит Залом семейной славы: стены увешаны фотографиями Лэндисов; сотни снимков, от старинных черно-белых портретов предков до современных цветных фотографий младенцев. Дженна быстренько огляделась: выпускные балы, свадьбы, Рождество с Сантой, отпуска и каникулы. У одного из снимков Дженна задержалась. Тед Лэндис и его сын (совсем еще мальчик, где-то в возрасте Бобби) стоят на причале. На заднем фоне сверкает в лучах полуденного солнца озеро. Мальчик гордо держит в руках пойманную рыбу. Казалось бы, самый простой снимок, обыкновенный, бессюжетный. Сын, отец, свежий улов. В каждой семье, наверное, отыщется подобная фотография. Какой отец не берет сыновей на рыбалку? Наверное, тот, который ездит рыбачить на Аляску. В Тандер-Бэй, где сыновья могут запросто утонуть.
Дженна не могла оторваться от фотографии.
— Дженна. — Ч-черт, Кристин, печенье. — Дженна, мы уезжаем.
Она схватила Дженну за руку и отвела в спальню.
— Роберт что, напился?
— Похоже, да.
— Просто он вспоминал про… Бобби. Ну, что у вас?
Господи Боже, да когда ей перестанут напоминать?! Закрыв глаза, Дженна выдохнула.
— Сегодня годовщина, — сказала она.
— Разве? Я думала, вы зимой поженились.
— Ты не поняла. Сегодня два года, как утонул Бобби.
Кристин замерла. В темноте огни городского центра горели особенно ярко, отчетливо; свет уличных фонарей превращал лицо Кристин в мрачную маску. В ее глазах Дженна прочла сострадание. Искреннее соболезнование, чувство, которого никак не ждала от этой женщины.
— Дженна, прости. Мне так жаль… какой ужас!
Кристин заключила Дженну в объятия, и Дженна, уронив голову на плечо этой женщине с устричными мозгами, заплакала. От души. Она всхлипывала и судорожно хватала ртом воздух. О, этот ужас! Несправедливость. Аромат парфюма, смешанный с запахом тела. Грубые руки Кристин гладили Дженну по волосам.
Плотину прорвало.
Дженна присела на кровать, Кристин рядом с ней. Эта устрица взглянула на часы, давая понять, что ей пора. Ну конечно, как это устрица и на часы не взглянет? Спасибо, хоть немного утешила.
— Тебя точно можно оставить? Просто нам надо ехать.
Шмыгнув, Дженна утерла нос.
— Прости. Ты права, мне в это время года особенно тяжело.
— О, Дженна, Питер больше ждать не может. Честно, нам надо домой. Я оставлю тебя, ладно? Или… знаешь, лучше потом вызову такси, а пока с тобой посижу. Да, так и поступим.
— Нет, нет, что ты! Мне уже лучше. Ты очень добра, и мне стыдно. Очень-очень стыдно за себя. Кстати, печенье. Не уходи, я должна купить пять коробок.
Дженна поднялась, ноги у нее дрожали. Поискала в сумочке деньги, но не нашла. Открыла бумажник Роберта и достала из него двадцатку. Муж всегда отдает бумажник Дженне (карман, видите ли, оттопыривается).
