Кэрол Дринкуотер - Оливковая ферма
— Иди-ка взгляни, — зовет меня Мишель из-за угла.
Глаз у него поопытнее, чем у меня, и он обнаружил остатки заброшенного огорода.
— Скваттеры, — объясняет он. — Видимо, жили тут еще недавно. И замки на всех трех дверях взломаны. Забраться внутрь будет нетрудно. Месье Шарпи, s’il vous plaît[16].
Мы не без удовольствия наблюдаем за тем, как высокомерный месье Шарпи в своем безупречном костюме от Армани пытается плечом вскрыть тяжелую дверь.
Внутри нам приходится двигаться через густые завесы паутины. От кислого, застоявшегося запаха на мгновение перехватывает дыхание. Вдоль стен висит пришедшая в негодность проводка. Большие комнаты с высокими потоками сейчас кажутся мрачными. Полоски сорванных обоев валяются на полу. Под ногами похрустывают крошечные скелетики ящериц. Полный упадок. Мы медленно продвигаемся вперед. Крутим головами, озираемся, впитываем в себя этот дом. Если сорвать с окон пыльную москитную сетку, здесь станет светло и радостно. У комнат простые, благородные пропорции. Коридоры, укромные закоулки, просторные ванные комнаты со старинными ржавыми ваннами. В главном salon воздвигнут большой, облицованный дубом камин. У этого дома есть атмосфера. Chaleur[17].
Наши шаги и голоса эхом разносятся по пустому дому, а мне кажется, нас окликают люди, жившие здесь раньше. Я тяну и отдираю от рамы сетку, царапаю при этом палец, но меня вознаграждает открывшийся из окна изумительный вид на землю, воду и цепь гор на западе. Пропитанные солнцем летние дни у Средиземного моря. «Аппассионата». Я уже влюбилась в нее.
Шарпи с раздражением стряхивает пыль со своего модного пиджака и нетерпеливо ждет, пока мы открываем двери, заглядываем в ящики старых комодов, чертим пальцами линии по толстому слою пыли и без всякого результата щелкаем выключателями и крутим краны. Агент не разделяет нашего энтузиазма.
— Beaucoup de travail[18] — ворчливо замечает он.
Мы возвращаемся на улицу, к теплу и солнечному свету. Я встречаюсь глазами с Мишелем и без слов понимаю — он видит то же, что и я: запущенный и заросший, но бесконечно соблазнительный участок. Беда только в том, что, даже если мы сможем наскрести деньги на покупку, у нас уже ничего не останется на то, чтобы привести его в порядок.
* * *В старом порту Канн мы заходим в бар, где часто бывает Мишель. Patron выходит из-за стойки, чтобы приветствовать его. Они жмут друг другу руки.
— Bon festival?[19]
Мишель кивает, patron кивает в ответ. На этом разговор, вероятно, и закончился бы, но тут Мишель берет меня за руку и представляет:
— Моя будущая жена.
— Mais félicitations! Félicitations![20] — Хозяин с жаром трясет нам руки и предлагает выпить за счет заведения.
Мы усаживаемся за столик на улице, и я радуюсь полуденному солнцу, которое светит мне прямо в лицо.
Еще только конец апреля, но на улицах уже полно иностранцев, нагруженных пакетами с покупками. Некоторые из них здороваются с Мишелем, задают тот же вопрос, что и patron: «Воп festival?» В ответ он кивает, а иногда поднимается, что бы пожать кому-нибудь руку или, на французский манер, обменяться поцелуями. По большей части Мишель переговаривается с похожими на бизнесменов мужчинами в дорогих блейзерах, легких брюках и мягких итальянских мокасинах. Они говорят о делах. Сегодня последний день весеннего телевизионного фестиваля, который всегда предшествует прославленному Каннскому. И тот и другой проходят параллельно с кинорынками, и именно последние диктуют правила игры. Мне кажется, что мир создания программ и съемок фильмов бесконечно далек от этих коммерческих хитросплетений. Я восхищаюсь Мишелем, который, похоже, чувствует себя в мире бизнеса как рыба в воде, и лишний раз убеждаюсь, что нам предстоит еще многое друг о друге узнать.
Проворный официант приносит нам бокалы с розовым «Кот-де-Прованс», ставит на стол фарфоровые мисочки с оливками, нарезанной темно-розовой saucisson[21] и хрустящим картофелем и, не сказав ни слова, удаляется. Мы чокаемся и тоже молчим, потягивая вино. Наши мысли все еще там — на напоенных ароматом сосен склонах холмов, где вдалеке от шикарных отелей прячется в зелени «Аппассионата».
— Все-таки жаль, что мы не сможем ее купить, — наконец произношу я вслух.
— А я думаю, попробовать стоит. Они, кажется, хотят от нее избавиться, так давай предложим свою цену.
— Да как же мы сможем?..
Мишель достает из кармана ручку, разворачивает на столе салфетку, и мы начинаем записывать на ней суммы и курсы валют. Чернила расплываются на мягкой бумаге. Все и так ясно. Эта вилла нам не по карману. Есть ведь еще Ванесса и Кларисса, дочки Мишеля от первого брака, и о них тоже надо помнить.
— Правда, у фунта сейчас высокий курс, — с надеждой говорю я, — и это нам на руку. Но все равно мы не можем позволить себе такую покупку.
Я украдкой бросаю взгляд на башенные часы в старом городе. Начало второго. Шарпи уже закрыл свой офис на бульваре Круазетт до понедельника. А к понедельнику мы отсюда уедем. Я вернусь в Лондон, где, говорят, идет дождь, а Мишель — в Париж. Я отворачиваюсь, смотрю на аллею, ведущую к старому рыбному рынку, а потом поднимаю взгляд выше, туда, где над кварталами ярко раскрашенных домов виднеются верхушки зеленых холмов. Я не могу определить, на каком из них скрывается «Аппассионата», но точно знаю, что жизнь там будет отличаться от пропитанной запахом денег жизни в Каннах так же сильно, как телевизионный рынок отличатся от хорошо знакомого мне захватывающего процесса создания фильма.
— Давай я поговорю с Шарпи в понедельник, — говорит Мишель. — У меня есть одна идея.
— Какая?
— Может, хозяева согласятся продать ее поэтапно?
— Да ни за что на свете они на это не пойдут!
* * *Окна нашего pension[22] выходят на старый порт, и я целый день наблюдаю за тем, как приходят или отчаливают яхты и паромчики курсируют между берегом и островами. Мишель ушел на последнюю деловую встречу фестиваля и вернется только вечером. Меня гложет желание опять съездить наверх, в холмы, но я точно знаю, что одна никогда не найду дорогу. Вместо этого я провожу весь день в комнате, читаю и делаю заметки в блокноте.
Я приехала в Канны не для того, чтобы покупать дом. Мишелю надо было присутствовать на фестивале, и он пригласил меня провести эту неделю с ним. Но давняя мечта о доме у моря каждый раз, когда я оказываюсь на побережье — в Финляндии ли, Австралии, Африке или Девоне, — заставляет меня внимательно вглядываться в объявления, вывешенные в окнах агентств, а иногда и смотреть дома и участки. Я не оставляю надежды на случайную удачу — на встречу с местом, про которое сразу пойму, что оно мое. И еще ни один дом не казался мне таким моим, как «Аппассионата». Но в любом случае покупать ее было бы безумием. До этого момента все, что зарабатывала, я всегда тратила на путешествия. Мне нравится пересекать границы и открывать мир. Я непоседлива и неугомонна, точно стараюсь за отпущенный мне срок прожить сотню жизней. Я никогда даже не делала попытки где-нибудь осесть. Никакого капитала у меня нет. Французский учила в только школе и говорю на нем с трудом. С сельским хозяйством знакома больше понаслышке: у маминой семьи ферма на юге Ирландии, и я девочкой проводила там школьные каникулы, а кроме того, мне довелось сыграть жену деревенского ветеринара в сериале. Вряд ли это можно считать серьезным агрономическим опытом. И все-таки мысль о том, чтобы вернуть к жизни старую оливковую ферму с видом на море и пустить наконец корни вместе с этим мужчиной…
Но я ведь его едва знаю. Он сделал мне предложение на второй день знакомства. Coup de foudre[23], как он сам выразился. Но зато, с тех пор как мы встретились, у меня непрерывно кружится голова, и я, как перекати-поле, лечу куда-то, подхваченная ветром. Может, это и нелогично, но я точно знаю: то, что происходит сейчас в моей жизни, правильно.
Я начинаю набрасывать на листочке бумаги список предстоящих дел, хотя это для меня совсем нехарактерно. Сейчас это просто попытка немного обуздать воображение и оценить масштаб задуманного. Пока еще перспектива превратиться в землевладелицу представляется мне чем-то из области фантастики. Возможно, так она обретет плоть и кровь.
В шесть часов церковные колокола начинают созывать прихожан к первой воскресной мессе, которую служат вечером в субботу, а я, устав от попыток примирить мечту с реальностью, отправляюсь на пляж. Вода еще холодная, и купаюсь только я одна. Мне это нравится и нравится соленый вкус моря на губах. Я переворачиваюсь на спину и рассматриваю линию набережной, растянувшуюся до самого Кап д’Антиба, и холмы за ней. Все здесь кажется иностранным и непривычным. Розовые и кремовые стены домов, мягкий ностальгический свет, привлекающий сюда столько художников. Впервые мне на глаза попадается обсерватория на холме справа. Я пытаюсь примерить на себя роль habitant[24]. Смогу ли я жить здесь? Да. Да! И хотя уже миллионы людей делали это до меня, я кажусь сама себе отважной и безрассудной искательницей приключений, которая воплощает в жизнь то, о чем другие только мечтают. Я чувствую восхитительный прилив сил и энергичным кролем плыву прочь от берега. Конечно, одна я вряд ли бы решилась на это. Но нас двое. Двое. И я глубоко ныряю, стараясь достичь дна.
