Стивен Кинг - Мораль
— Так чего именно вы от меня хотите?
Чад закурил вторую сигарету.
— И чего же?
Она нетерпеливо пошевелила пальцами.
— Дай мне затянуться.
— Норри, ты ведь не куришь уже пять…
— Я сказала, дай.
Он подчинился. После глубокой затяжки она откашлялась дымом и рассказала ему остальное.
Ночью она долго лежала без сна, уверенная, что Чад уже спит. А почему бы и нет? Решение принято. Она скажет Уинни, что не согласна, и пусть он навсегда забудет эту идею. Решение принято, а стало быть, можно спать спокойно.
И все же она не слишком удивилась, когда он повернулся к ней и сказал:
— Не могу выкинуть это из головы.
Она тоже не могла.
— Знаешь, я бы сделала это. Ради нас. Если бы только…
Теперь они лежали лицом к лицу, их разделяло всего несколько дюймов. Так близко, что чувствовали дыхание друг друга. Было два часа утра — время, когда рождаются заговоры, подумала она.
— Если бы что?
— Если бы не боялась, что это отравит нам всю жизнь. Бывают пятна, которые не смываются.
— Ну и хватит тогда мусолить. Решили — значит решили. Ты изобразишь из себя Сару Пэйлин и скажешь ему: спасибо, не надо. Спасибо за этот мост в никуда. Я как-нибудь найду способ закончить книгу без спонсоров-психопатов.
— Когда это будет? Когда опять останешься без работы? Все это вилами на воде…
— Мы решили. Он псих. Точка. — И он перекатился на другой бок.
Наступило молчание. Сверху доносились шаги миссис Рестон — ее фото следовало бы поместить в энциклопедии рядом со статьей «Бессонница». Иногда где-то в далеких, темных недрах Бруклина взвывала сирена.
Лишь через пятнадцать минут Чад заговорил, обращаясь к ночному столику и цифровым часам, показывающим 2:17.
— Вдобавок пришлось бы поверить ему на слово насчет денег, но нельзя же доверять человеку, у которого осталась в жизни единственная мечта — совершить грех.
— Ему я доверяю, — возразила она. — Я не доверяю себе. Спи, Чад. Тема закрыта.
— И ты спи, — пробормотал он.
На часах было 2:26, когда она сказала:
— Это можно было бы сделать. Тут я уверена. Я могла бы перекрасить волосы. Надеть шляпу. Темные очки, само собой. Мы подготовили бы путь отступления.
— Ты серьезно…
— Не знаю. Чтобы получить двести тысяч, я должна работать чуть ли не три года, и после того как правительство и банки урвут свой кусок, почти ничего не останется. Мы знаем, как это бывает.
Она с минуту помолчала, глядя на потолок, над которым наматывала свои изнурительные мили миссис Рестон.
— А если ты попадешь под машину? Или мне придется удалять кисту?
— У нас есть страховка.
— Все так говорят, но ты же прекрасно понимаешь: если дойдет до дела, они смухлюют, и в заднице окажемся мы. На сто процентов. Вот что не дает мне покоя. Сто процентов!
— Между прочим, по сравнению с двумя сотнями тысяч то, что я надеялся выручить за книгу, выглядит довольно скромно. Зачем вообще возиться?
— Затем, что куш от Уинни — одноразовый. А книга была бы чиста.
— Чиста? Ты считаешь, что после этого книга будет чиста? — он перекатился обратно, лицом к ней. Кое-что у него напряглось — возможно, и правда, секс был каким-то образом причастен ко всему этому. Кто разберется в таких вещах? Да и кому захочется?
— Думаешь, я смогу когда-нибудь найти другое такое же место, как при Уинни?
Он ничего на это не ответил, что тоже было своего рода ответом.
— И годы бегут. В декабре мне стукнет тридцать шесть. Ты поведешь меня на праздничный ужин, а через неделю я получу свой главный подарок — извещение о просрочке очередного взноса за автомобиль.
— Ты винишь меня в…
— Нет! Я даже систему, и ту не виню. Что толку? И Уинни я сказала правду: я не верю в грех. Но и в тюрьму не хочу. — Она почувствовала, как у нее на глазах набухают слезы. — И еще я не хочу никому делать больно. Уж во всяком случае, не…
— Тебя никто не заставляет.
Он стал отворачиваться, но она схватила его за плечо.
— Если бы мы на это решились… если бы я решилась… мы могли бы потом никогда больше об этом не говорить. Ни слова.
— Да.
Она потянулась к нему. В браке сделки скрепляются не просто рукопожатием. Это знали они оба.
Часы показывали 2:58. Внизу, снаружи, раздавалось негромкое шуршание дворницкой метлы. Он уже засыпал, когда она сказала:
— Ты знаешь кого-нибудь с видеокамерой? Потому что он хочет…
— У Чарли Грина есть.
И снова тишина. Только миссис Рестон на верхнем этаже все ходила туда-сюда. Миссис Рестон терпеливо преодолевала бесконечные ночные мили. Потом заснула и Нора.
Ее мать не была ревностной прихожанкой, однако Нора каждый год посещала Летнюю библейскую школу, и ей там нравилось. Там были игры и песенки, а еще истории с картинками, которые прикреплялись к фланелевой доске. На следующий день, в кабинете Уинни, она невольно вспомнила одну из тех историй.
— Мне не надо будет калечить этого… ну, этого… по-настоящему, чтобы получить деньги? — спросила она его. — Здесь я хотела бы сразу внести ясность.
— Нет, но я должен увидеть, как потечет кровь. Здесь я хотел бы внести ясность. Вы должны пустить в ход кулак, но разбитой губы или носа будет вполне достаточно.
В тот день учитель налепил на доску картонную гору. Потом Иисуса. Потом дьявола. И дети услышали, как дьявол заманил Иисуса на гору и показал ему все города земли. Тебе достанется все, что есть в этих городах, пообещал дьявол. Все сокровища. А взамен я требую только одного: отступись от своей веры и поклонись мне. Но Иисус был крепкий парень. Он сказал: спасибо, не надо.
— Грех, — задумчиво произнесла она. — Вот что у вас на уме.
— Грех ради него самого. Сознательно подготовленный и совершенный. Неужели эта идея вас не привлекает?
— Нет, — ответила она, подняв взгляд на хмурящиеся сверху полки. Уинни выждал несколько секунд, потом сказал:
— Итак?
— Если меня поймают, я все равно получу деньги?
— Если выполните свою часть соглашения — и, разумеется, умолчите обо мне, — то да, непременно. И даже если вас схватят, вам грозит разве что условный срок.
— Плюс экспертиза на вменяемость по заказу суда, — добавила она. — Может, я и впрямь в ней нуждаюсь, раз говорю с вами на эту тему.
— Если вы будете и дальше жить по-старому, вам понадобится как минимум консультация специалиста по вопросам брака, — заметил Уинни. — Как священник я беседовал со многими парами, и, как правило, главной причиной их семейных проблем оказывались именно трудности с деньгами. Причем не только главной, но и единственной.
— Спасибо, что делитесь со мной своим опытом, Уинни.
На это он ничего не ответил.
— Вы знаете, что вы сумасшедший?
Он по-прежнему молчал.
Она вновь посмотрела на книги. Большинство из них были религиозными. Наконец она опять перевела взгляд на него.
— Если я это сделаю, а вы меня кинете, берегитесь.
Он не поморщился, услышав жаргонное словечко.
— Я выполню свое обязательство. Можете не сомневаться.
— Вы стали говорить почти безупречно. Даже не шепелявите, только когда совсем уж устанете.
Он пожал плечами.
— Просто вы привыкли к моему произношению. Наверное, это как выучить новый язык.
Она опять подняла глаза. Одна из книг называлась «Проблема добра и зла». Другая — «Основы морали». Эта была толстая. В прихожей размеренно тикали старые часы с маятником. Затем он снова произнес:
— Итак?
Часы тикали. Не глядя на него, она сказала:
— Если вы еще раз повторите «итак», я выйду отсюда вон.
Он не стал повторять «итак», и вообще больше ничего не сказал. Она посмотрела вниз, на свои сцепленные руки. Самым пугающим было то, что где-то в ее душе до сих пор шевелилось любопытство. Его желания перестали быть тайной — этот кот уже выскочил из мешка, — но чего хочет она?
Наконец она подняла взгляд и дала свой ответ.
— Прекрасно, — сказал он.
Приняв решение, ни Чад, ни Нора уже не хотели откладывать его реализацию в долгий ящик: ждать было слишком мучительно. Они выбрали Форест-парк в Куинсе. Чад взял у Чарли Грина видеокамеру и научился ею пользоваться. Они дважды посетили парк заранее (в пасмурные дни, когда там было практически безлюдно), и Чад снял то место, на котором все должно было произойти. В этот период они часто занимались сексом — нервно, суматошно, но эффективно. Во всяком случае, пылу хватало с обеих сторон. Нора обнаружила, что остальные ее потребности почти не требуют удовлетворения. За десять дней, прошедших с момента ее согласия до того утра, когда она выполнила свою часть сделки, она сбросила девять фунтов. Чад сказал, что она снова выглядит как девчонка.
Солнечным днем в начале октября Чад остановил их старенький «форд» на Миртл-авеню. Нора сидела рядом с ним — волосы, перекрашенные в рыжий цвет и висящие до плеч, длинная юбка и уродливая коричневая куртка делали ее почти неузнаваемой. Вдобавок на ней были темные очки и шапка с козырьком. Она казалась вполне спокойной, но когда он хотел до нее дотронуться, отдернула руку.
