Марсель Эме - Помолвка: Рассказы
Дети видят незаслоненную правду жизни. Если нужно узнать количество деревьев в лесу, они при помощи своих бессловесных друзей подсчитывают, сколько их на самом деле, вопреки учительнице, для которой эти деревья — только отвлеченные числа («Задачка»). Такое непосредственное восприятие жизни лежит в основе не только «Сказок», но и многих других произведений Эме. «Сказки» не стоят особняком в его творчестве, они дают ключ к его фантастическим рассказам, романам и пьесам. Нерасторжимое переплетение реальности и фантазии свойственно детству. Сила мечты и вера в эту силу преображают действительность, ей подчиняется сама природа. Как уберечь поросенка от ножа? Если бы у него были крылья! И вот ему приделали крылья, отнятые у хищной птицы, и он взмыл в небо, и бедный школьник, надев сапоги-скороходы, полетел над городом и принес спящей матери пучок солнечных лучей («Сапоги-скороходы»). Скромный служащий вдруг получил способность проникать сквозь любые стены и смог осуществить то, что составляло предел его незатейливых желаний: отомстить начальнику за все унижения и разбогатеть, безнаказанно опустошая сейфы («Проходивший сквозь стены»). Желаний, быть может, неосознанных, но тем более навязчивых и мощных. Нигде не сказано, что он прежде мечтал об этом, как не сказано, что цирковой карлик хотел вырасти. Но ведь это так естественно, настолько само собой разумеется, что об этом не стоит и говорить! Конечно, хотел. И вырос. К чему это привело — вопрос другой («Карлик»). И этому есть аналогия в «Сказках». Белая курочка так пристально рассматривала слона на картинке, что и сама выросла и превратилась в слона («Слон»). Она уже не могла протиснуться в дверь, как карлик уже не помещался в своей кроватке. Карлик так и не вернулся к себе прежнему, а слон снова стал курочкой. Все ее величие, которое намечтали девочки и она сама, при появлении родителей лопнуло, как мыльный пузырь.
Казалось бы, мечта утвердилась навсегда — и вдруг, когда достигнут какой-то предел, когда она споткнулась обо что-то, все оказывается миражем. Да и правда ли, что это длилось так долго? Может быть, это было в каком-то другом измерении, где один миг вмещает в себя вечность? В романе «Прекрасный образ» (1941) невзрачный герой внезапно преобразился, стал красавцем (конечно же, он об этом мечтал, и не раз). После многих перипетий к нему вдруг возвращается прежняя внешность. Он подходит к окошку регистраторши, как в начале романа, и подает ей свои фотографии. «Прежде чем их наклеить, она бегло взглянула на них, как и в тот раз, и мне показалось, что время сомкнулось и что все мое приключение целиком умещается в одну эластичную секунду, чудовищно растянувшуюся, а теперь она вдруг сократилась до пределов самой обыкновенной секунды».
Относительность категории времени сильно занимала Эме; она определила сюжет многих его рассказов, то в виде временных прыжков в будущее и прошлое, то — провалов во времени. Впервые — в «Мертвом времени», где это дано без всякой мотивировки: «Жил однажды на Монмартре бедный человек по имени Мартен, который существовал только через день». Впоследствии подобные аномалии осложняются политической сатирой. Рассказ «Талоны на жизнь» был напечатан во время войны. Ради экономии продуктов питания правительство постановило выдавать талоны, по которым «общественно бесполезным» элементам отпускается пятнадцать или десять дней в месяц, на остальное время они исчезают и пребывают в небытии. Но «полезные элементы» (рабочие) нуждаются в деньгах и продают на черном рынке свои талоны богатым, которые, как всегда, остаются в выигрыше. В «Указе» фантастический прыжок во времени на семнадцать лет вперед, а затем возвращение к отправной точке играет особую роль; тонко и сдержанно, без всяких «жестоких» подробностей, гнет фашистской оккупации показан через психологию человека, который уже был перенесен в послевоенную Францию и вдруг снова очутился в оккупированной зоне, и конца войне не видно (срок окончания войны указан очень туманно, потому что рассказ написан в 1943 году). А в «Рецидиве», опять же по распоряжению правительства, два года считаются за один, с обратной силой: старики молодеют, а молодые становятся детьми; между ними вспыхивает война, но тут новый декрет ставит все на место. Родители вновь получают власть над детьми и в конце рассказа звучит одна из основных тем сказок Эме: тема родительской деспотии и жестокости.
Как понятие времени, так и понятие целостной личности подвергается Марселем Эме сомнению. Человек недоволен собой и своей судьбой; он стремится раздвинуть свои рамки и начинает жить двойной жизнью. Так, в рассказе «Сабины» героиня расщепляется на тысячи двойников, распространившихся по всему земному шару, пока смерть одной из них не уносит в могилу всех. В «Мартене, сочинителе романов» ставится сложный и парадоксальный вопрос о безумии как о средстве добиться свободы воли, избавившись от власти предопределения. Философская мысль, прямо не выраженная, подспудно присутствует в произведениях Эме. Подается она полунамеками, как будто автора удерживает какое-то целомудрие мысли.
Во многих произведениях Эме легко обнаружить пародийные мотивы. Так, в рассказе «Сабины» проглядывает пародия и на психологический семейный роман, и на массовую культуру, и на образцы стандартной красоты, вырабатываемые модными кинозвездами. «Ключ под циновкой» — откровенная пародия на детективную литературу, осложненную темами сентиментальной мелодрамы: раскаяние преступника, возвращение блудного сына.
В «Мартене, сочинителе романов» в гротескной форме пересказывается некая сюрреалистическая поэма о деревьях, которые «уже на корню принимают форму буфета времен Генриха Второго, комода в стиле Людовика Шестнадцатого или стола эпохи Директории». И даже сказка «Волк» — пародия на «Красную Шапочку».
Все, кто пишет о Марселе Эме, в один голос указывают на математический или логический характер его фантастики. Впрочем, об этом говорит он сам. «Будут оспаривать, что человек может существовать через день и что одна и та же личность способна одновременно жить в двух телах… Именно в этих кажущихся отклонениях от правдоподобия мой реализм оказывается наиболее бдительным, так как он строго и последовательно облекается в математическую форму. В самом деле, следуя аналитическому методу, который берет заведомо абсурдное, мнимое число, чтобы извлечь из него требуемые уравнения, я исхожу из воображаемых данных со спокойной совестью и твердой верой в правдивость развязки, так что, заканчивая рассказ, я имею право (поскольку все время был реалистом) игнорировать нелепости, которым притворно поддавался» (из авторской аннотации к сборнику «За домом Мартена»). Там же Эме говорит о рассказе «Мартен, сочинитель романов», об этой «истории писателя-реалиста, который извлекает своих персонажей из столь полнокровной реальности, что в них пробуждается реальная, материальная жизнь и они предъявляют к его произведению требования переживаемой ими реальности, лишая его авторской свободы воли. Мне кажется, никогда еще не писали на столь реалистическую тему». Эме явно смеется над нами. Он так любит насмешку, скрытую под обстоятельной серьезностью! (У него с детства была склонность к мистификации: он разыгрывал взрослых, изображая наивного ребенка; все было обдумано, пишет он в своих воспоминаниях, вплоть до взглядов и интонаций. В новелле «Ключ под циновкой» матери семейств, уходя на бал в мэрию, громко кричат мужьям, чтобы они не забыли оставить ключ под циновкой, когда лягут спать. Это дань детской проделке самого Марселя Эме, который как-то раз крикнул подобную фразу сестре и потом никак не мог уверить родных в том, что крикнул нарочно.) Ну конечно же, Марсель Эме реалист даже тогда, когда он дает волю своему необузданному воображению. В обыденную жизнь он вносит невероятный факт, зачастую лаконично сообщая о нем в первой же фразе, почти протокольным стилем, и смотрит, что же из этого получится. Как будто задает вопрос: «А что было бы, если?..» Рассказ ведется спокойно и обстоятельно, как будто о самых обыкновенных вещах, длинными, закругленными предложениями, с множеством бытовых подробностей. Персонажи рассказа, претерпев некоторый шок, поступают каждый соответственно своему характеру, который в таких непредвиденных обстоятельствах раскрывается особенно ярко, а дальнейшие события развиваются с неуязвимой логичностью по законам самой реальной реальности, в которую ворвалось нечто необычное. На этом же принципе построен гоголевский «Нос». Автор не вырывает своих героев из привычной среды, но деформирует, остраняет ее гротескной ситуацией, в возможности и правомерности которой не сомневаются ни он, ни герои; поддавшись гипнозу сногсшибательных и убедительных выводов, перестаем сомневаться и мы. Эта деловая трезвость в фантастике — отличительная черта трагикомических вымыслов Марселя Эме, особенно отчетливо сказавшаяся в его рассказах.
