Энн Фортье - Царица амазонок
– Кейт! – Джеймс приветствовал знатную даму ожидаемым ею рукопожатием. – Спасибо за рецензию в «Квартерли». Уверен, я этого не заслужил. – И только тут он обратил внимание на меня. – О, привет, Морган! Я вас не заметил.
Мне это было лишь на руку. Потому что, когда бы Джеймс Моузлейн ни появлялся, это всегда давало мне несколько минут на то, чтобы обуздать лобные доли головного мозга. Во вполне зрелом и ответственном возрасте двадцати восьми лет было ужасно обнаружить в себе желание добиться чьего-то внимания, и – что еще хуже – я была совершенно уверена в том, что все вокруг заметили мои порозовевшие щеки и сделали абсолютно правильный вывод.
Для академического ученого Джеймс обладал необычайно привлекательной внешностью. Он каким-то образом умудрялся оказывать открытое неповиновение старому правилу, утверждавшему, что быть первым в ряду умов, значит быть последним в ряду красавцев. Его голова, набитая серым веществом куда больше средней нормы, тем не менее была увенчана роскошными каштановыми волосами, и даже в тридцать три года его лицо искрилось мальчишеским очарованием. К тому же (как будто всего вышеперечисленного было мало) отец Джеймса, лорд Моузлейн, владел самой лучшей в Англии коллекцией античной скульптуры. Другими словами, из всех мужчин, с кем мне доводилось встречаться, Джеймс был единственным, который куда больше напоминал принца, чем лягушку.
– Диана сегодня выступала с докладом, – сообщила Джеймсу профессор Кент. – И я все еще пытаюсь выудить из нее название темы.
Джеймс лукаво посмотрел на меня:
– Я слышал, все прошло хорошо.
Благодарная за помощь, я рассмеялась и вытерла лоб. Он был мокрый после тренировки, но я понадеялась, что Джеймс примет мой пот за свидетельство недавно принятого душа.
– Вы слишком добры. А у вас какие новости? Получили новые любовные письма с угрозой самоубийства от ваших студенток?
Но тут прозвонил колокол, призывавший на ужин, и все поспешили на выход. Беседа на время прервалась, пока наша маленькая процессия спускалась по лестнице, пересекала под моросящим дождем задний двор и торжественными парами вливалась в главный холл колледжа.
Студенты поднялись со скамей, когда мы прошествовали по проходу к столу, на подиуме в задней части столовой. И когда я уселась наконец на предназначенный мне стул, мне показалось, что все глаза устремлены на меня. Но, скорее всего, все они таращились на Джеймса, который сел справа от меня. В черном костюме он выглядел невероятно красивым и держался весьма непринужденно, напоминая какого-нибудь принца из рода Тюдоров.
– Взбодритесь, старушка! – негромко сказал он, обращаясь ко мне, в то время как официант разливал вино. – Один надежный источник сообщил мне, что ваш доклад был принят на ура.
Я бросила на него полный надежды взгляд. По общему мнению, Джеймс был академической суперзвездой, и один только список его публикаций заставлял большинство его коллег выглядеть жалкими спутниками огромной планеты.
– Но тогда почему никто не сказал…
– Чего, например? – Джеймс с удовольствием принялся за первое блюдо. – Вы же напали на них с толпой потных женщин-воительниц в меховых сапогах и бикини из кольчуги. Ради всего святого, это же академики! Радуйтесь, что там ни у кого сердечного приступа не случилось.
Я захихикала в салфетку:
– Мне бы следовало продемонстрировать им кое-какие слайды. Может, мы бы тогда избавились наконец от профессора Ванденбоша…
– Морган. – Джеймс бросил на меня многозначительный взгляд. – Вы же знаете, что профессору Ванденбошу все четыреста лет. Он был здесь задолго до того, как появились мы, и он будет здесь еще долго после того, как мы с вами отправимся к праотцам. Так что не стоит его провоцировать.
– Ой, да ладно вам!
– Я не шучу. – И снова взгляд ореховых глаз Джеймса пронзил меня насквозь. – Вы чрезвычайно талантливы, Морган. Я серьезно. Но чтобы преуспеть здесь, вам нужно нечто большее, чем талант. – Он улыбнулся, возможно, для того, чтобы смягчить свои слова. – Примите совет от шеф-повара: нельзя вечно варить этот суп из костей амазонок. – С этими словами Джеймс поднял свой бокал с таким заговорщицким выражением лица, что я испугалась, как бы он не выплеснул его содержимое прямо мне в лицо.
– Ну да… – Я опустила взгляд, чтобы скрыть острую тоску. Его слова не были мне внове, но из уст Джеймса они звучали как приговор. – Я понимаю.
– Вот и хорошо. – Джеймс немного покрутил вино в бокале, прежде чем сделать глоток. – Слишком молодое, – заключил он и поставил бокал на стол. – Не хватает сложности, букета. Напрасная трата денег.
Мы с Джеймсом находились буквально на расстоянии вытянутой руки друг от друга и в то же время жили в двух совершенно различных мирах. Мы, простые смертные, только и могли видеть, как дорогие автомобили Моузлейнов с тонированными стеклами проносятся через нашу тихую деревню и останавливаются лишь на несколько секунд, пока открываются ворота перед бесконечно длинной подъездной дорогой. Да еще изредка сквозь густую изгородь из ежевики, окружавшую этот частный эдем, можно было заметить людей, играющих в крокет или лаун-теннис, и расслышать их смех, который приносил с собой ветер, словно фантики от конфет.
Хотя все в нашем городке знали имена и возраст детей лорда и леди Моузлейн, они были так же далеки от нас, как герои какого-нибудь романа. Поскольку все они обучались в закрытых школах – самых лучших в стране, конечно же, – молодой Джеймс и его сестры почти все свои каникулы проводили с друзьями в каких-нибудь шотландских замках.
Но хотя сын и наследник лорда Моузлейна был для меня не более чем нимб каштановых волос на передней скамье в церкви на ежегодной рождественской службе, тем не менее в моих мечтах он жил вполне конкретной и полной жизнью. Когда я на выходные отправлялась к своим родителям или бабушке, то обычно уходила в лес, искренне надеясь увидеть его верхом на коне, в развевающемся плаще… хотя я точно знала: он уехал в Итон (а позднее – в Оксфорд) и здесь нет никого, кроме меня и моей слишком бурной фантазии.
Но все же в своем воображаемом мире я не была совершенно одинока. Потому что, насколько я помнила, моя мать всегда изнывала от желания сблизиться с Моузлейнами, которые, собственно, были нашими соседями. По ее расчетам, тот факт, что мой отец занимал должность директора местной школы, должен был ставить нашу семью настолько высоко, что нас могли заметить даже из особняка на холме. Однако, потратив бо́льшую часть своей замужней жизни на тщетное ожидание приглашения на ужин, она вынуждена была осознать, что наши лорд и леди стоят гораздо выше нас по социальной лестнице.
Для меня всегда оставалось загадкой, почему моя мать – истинная американка – никогда не могла избавиться от страстного желания попасть в особняк Моузлейнов, даже после того, как столько лет она тщетно участвовала волонтером в благотворительных делах миледи в надежде на признание, столько лет тщательно подстригала те двадцать футов живой изгороди из лигуструма, что отделяли самую дальнюю часть барского парка от нашего капустного огорода… и все впустую.
К тому времени, как я перебралась в Оксфорд, чтобы получить докторскую степень, я была твердо уверена в том, что мы с мамой давно уже не забиваем себе голову этой ерундой. И лишь через год я поняла, в чем состояла тайная цель частых маминых визитов и настойчивых просьб изучить все чудеса Оксфорда.
Мы начали с того, что обошли каждый из колледжей университета. Моя мать никак не могла насмотреться на готические квадратные дворики и крытые аркады, так не похожие на все то, среди чего она выросла. Когда она думала, что я ничего не замечаю, то наклонялась, чтобы подобрать и спрятать в сумку маленькие сувениры: мелкую гальку, свинцовый карандаш, забытый на каменной ступени, веточку тимьяна в саду целебных трав… И была крайне смущена, осознав, что после стольких лет я все еще почти ничего не знаю о том, что происходит в ее внутреннем мире.
Завершив осмотр колледжей, мы начали посещать концерты и разные мероприятия, включая даже самые странные спортивные состязания. У моей матери внезапно пробудился неестественный интерес к крикету, потом к регби, потом к теннису. Конечно, оглядываясь назад, я должна была бы понять, что все эти внешне импульсивные порывы были частью ее тайного замысла.
Джеймс.
По каким-то причинам мне никогда не приходило в голову, насколько продуманными были наши передвижения по городу и как упорно моя мать заранее рассчитывала наши маршруты и держалась их, невзирая на погоду… Пока однажды она не схватила меня за локоть и не воскликнула таким тоном, словно была крестоносцем, увидевшим наконец священный Грааль:
– Это он!
Это и в самом деле был он. Он выходил на Брод-стрит из книжного магазина «Блэквелл», держа в руках стопку книг и чашку кофе. Я бы ни за что его не узнала, если бы не моя мать, но ведь я и не потратила последние десять лет на то, чтобы наблюдать за процессом его взросления, глядя в бинокль и читая статьи в желтой прессе. Для меня Джеймс Моузлейн оставался все тем же принцем-подростком из зачарованного леса, а человек, вышедший из книжного магазина, был абсолютно взрослым, высоким и атлетично сложенным, хотя и совершенно не готовым к ожидавшей его засаде.
