Галина Хованова - Среда обитания приличной девушки

— Воркута, начало семидесятых…

Чем нанес по моей нежной психике сильный удар. Рот я еще некоторое время закрыть не могла.

Да, так вернемся к нашей нелетной погоде. Надо было что-то делать. И мама моя, женщина решительная, несмотря на нежный возраст и отсутствие валенок отправилась к командиру войсковой части, базировавшейся в Воркуте, — и стала каждый день туда ходить и плакать. Она умеет — пара минут сосредоточения, мысль о спустившей петле на колготках — и вот уже слезы. Мама не просто плакала, а требовала, чтобы ее уже или отправили к мужу, или устроили на работу. Но если устроят на работу, то ребенку нужен детский сад.

Командир части сломался в конце второй недели. Видимо, он решил, что отправить эту ненормальную к мужу будет гораздо дешевле, чем искать место работы ей и место в садике мне. Поэтому, когда выяснилось, что в нужную часть летит вертолет с проверяющим, там было срочно забронировано место для маменьки и для меня.

Мама явилась на аэродром: на ногах зимние сапоги, теплые по питерским меркам, на плечах зимнее пальто — тоже теплое по питерским меркам, но по тогдашней моде короткое. По колено, стало быть. Проверяющий стал хихикать, хлопая себя кроличьими перчатками по ватным штанам. Хихикал он, надо заметить, недолго. Вертолет взлетел, я сразу заснула. Я уже и тогда засыпала сразу по отправлении любого транспорта. На этом месте маман заявила проверяющему:

— Подержите ребенка! — И вручила ему мою раскинувшуюся тушку.

Деваться ему было некуда, вот он и взял.

Людмила Ивановна обмотала мерзнущие коленки первым, что попалось под руку, и стала пялиться в окно. А проверяющий держал меня. Ему было неудобно, потому что так долго на руках он не держал спящего ребенка никогда. Да и дитя было не грудное — три года и семнадцать килограммов на тот момент мне уже исполнилось.

В общем, когда вертолет стал приближаться к войсковой части, проверяющий страшным шепотом закричал пилоту:

— Где живет этот чертов лейтенант? Сажай вертушку около дома!

Папочка мой был в это время на посту. Тут в комнату ворвался вестовой с криком:

— Товарищ лейтенант! Там ваша жена прилетела, проверяющего из полка привезла! Около вашего дома садятся!

Вот так мы и появились в этой точке ПВО под Усть-Карой.

Глава четвертая

О пользе телесных наказаний

Раз в неделю офицеры брали ноги в руки, жен (у кого были) под руку и шли на склад получать паек. Родители свято верили в то, что их дочь, то есть я — разумное создание, несмотря на небольшой возраст. Поэтому решили, что они мне сейчас быстренько объяснят, сколько пройдет какая стрелочка на часах до их возвращения, быстренько сгоняют за продуктами, и все будет разлюли-малина. Показали, рассказали, оставили в комнате со мной собаку-лайку по кличке Муха, которая приблудилась неизвестно откуда, а папа заманил ее к нам с помощью печенья и сгущенки — невиданных за полярным кругом деликатесов. Собака была умная, но я была гораздо умнее и изобретательнее.

Я ждала-ждала. Время тянулось очень медленно. Прямо невозможно медленно. Стрелочка на часах, как мне показалось, приклеилась к одному месту. Я сидела и внимательно на нее смотрела — нет, не движется. Ну ладно, есть же другие методы и способы. Пришлось взять часы в руки и перевести стрелочку на деление, когда должны появиться родители. Родители, как ни странно, не появились. Я подождала еще немножко. Порисовала. Они не шли.

«Надо порадовать маму с папой, они, наверное, тоже без меня соскучились!» — подумала я и стала одеваться.

И оделась, как могла. Как может одеться трехлетний ребенок для выхода на улицу в условиях Крайнего Севера? Как особа сообразительная, я нацепила на себя и ватные штанишки, и шапочку, и шарфик, и шубку. Шубку, правда, застегнула кривовато — но я очень гордилась произведенными действиями. Потом немножко подумала, выпила стакан воды из графина. Больше пить не хотелось, поэтому остальное вылила. Взяла графин за горлышко и долбанула им окно. Первый же порыв ветра обжег лицо и заставил Муху как-то странно заскулить. Но! Мы не привыкли отступать. Я долго рихтовала графином острые осколки стекла, чтобы не порезаться, потом оставила графин на столе, надела варежки и по поленнице под окном скатилась вниз.

На улице было чудесно. Во-первых, стояла полярная ночь.

Во-вторых, начиналась низовая метель. Для тех, кто не в курсе, низовая метель — страшное чудовище. Все воздушные потоки, несущие снежинки, мечутся прямо у земли. То есть от метра до трех от земли ничего не видно в принципе. Вытянутая рука растворяется вдали. А вот если забраться на крыльцо — видно все, потому что вверху воздух совершенно чист.

Но метель еще не совсем бушевала, она только начиналась. Поэтому кое-что пока можно было разглядеть.

Я шла в том направлении, которое казалось мне правильным, и думала: «Вот обрадуются родители такому сюрпризу! А я им и помочь могу, например, поднести пару банок сухого молока!»

И так могла бы я думать очень долго, практически до конца, потому что шла не в сторону склада, а в сторону Карского моря. Часть располагалась аккурат на берегу. То есть — шельфовый ледничок, и вот она, Байдаратская губа. А людей вокруг нет на расстоянии пяти километров. В пяти километрах поселок ненецкий, но это все равно в сторону склада, а не в ту, в которую я шла.

Видимо, Господь решил — рано! Рано, дорогая Галина Александровна, вы намылились на тот свет. (И действительно, было не сделано еще много чего.) Поэтому на определенном этапе своего пути, когда я уже начала подмерзать и почти плакать, потому что видно стало хуже, а идти — тяжелее, я во что-то уткнулась. Это что-то было большим, пахло овчиной и шевелилось. Потом это обернулось и сказало очень громко:

— Вобля!

Когда оно присело, то оказалось солдатом, стоящим на посту. Поверх меховой куртки на него был надет совершенно негнущийся овчинный тулуп в пол.

Теперь-то я понимаю, насколько для него тогда было «Вобля!». Потому что когда ты стоишь на посту на береговой границе, а дальше только море, то появление трехлетнего самостоятельно одетого младенца может стать неожиданностью.

И парень бросил свой пост. Да-да, об этом умолчали впоследствии, но пост он бросил, схватил меня в охапку и бегом кинулся к складу. Мне было хорошо — сразу стало спокойно, перехотелось плакать, мой конь тяжело дышал на ходу, и от него распространялись волны тепловой энергии. И мы прибежали к складу.

А там — родители чинно-благородно ходят между полок, отбирают пайковые продукты. И тут такое.

Надо сказать, я думала, что они обрадуются мне. Давно ведь не виделись. Но они почему-то оба помрачнели лицом, меня опять схватили в охапку и понеслись домой.

Дома нас ждала удручающая картина. Вместо светлой, жарко натопленной комнаты мы попали в помещение, где на печке лежал небольшой сугроб, а вьюга мудрила в углах небольшие, но очень красивые снежные бурунчики. Собака, обидевшаяся на жизнь, забилась под кровать и отказалась оттуда выходить.

Первым делом, конечно, окно заткнули подушкой и сверху прибили ватное одеяло.

Вторым делом выпороли меня. Ремешком от моей шубки. Прямо по ватным штанам. Было не больно, врать не буду, но очень обидно. Объясните, за что? За что такая несправедливость? И пусть мне потом растолковывали сто раз, что я могла и не найти на своем пути того солдатика, и что нужно задействовать вертолет, чтобы доставить туда даже кусок стекла, поэтому стекло получается не просто золотое, а платиновое, — побуждения-то у меня были самые лучшие! Это был единственный раз в жизни, когда родители применили ко мне макаренковский метод. Зато вот мне уже за сорок, а я помню все это, как будто меня пороли вчера.

Глава пятая

Местные нравы

Теперь немного про часть. Я очень хорошо помню повара — меня отправляли к нему за хлебом. У повара был огромный нож, он потрясал им над головой и говорил:

— Вот сейчас я из тебя котлет наделаю! — Это он так шутил.

На самом деле был добрейшей души человек и всегда к моему приходу припасал что-нибудь вкусненькое.

А еще помню, как мы ходили в казарму в кино. Там натягивали простыню. Перед выходом из дома, если на улице было очень холодно, меня дополнительно, вместе с шубкой и валенками, заматывали в тюк из одеяла. Так и шли. А я ехала. Потом смотрели кино, сидя на солдатских койках, на которых кое-где спали пришедшие с дежурства солдаты.

Да, в части пытались содержать домашних животных и привезли туда на вертолете свинью. И даже приставили к ней солдатика, всей работой которого было кормить эту свинью и убирать за ней. Но солдатик оказался патологически ленив. Убирать он за свиньей не убирал, ну да и бог бы с ним, потому что дерьмо замерзало буквально на лету, но ведь и кормить он ее тоже забывал. Поэтому свинья сначала отрастила себе шубу. Потом похудела до состояния топ-модели, потом начала жрать уголь из угольной кучи. Естественно, топить парень тоже топил в свинарнике через раз, но уголь на сугрев свиньи выдавался регулярно.