Даниэль Глаттауэр - Лучшее средство от северного ветра
2. Мне очень жаль, господин Лео Лингвопсихолог, но утверждение, что женщине, не употребляющей слов «мега-куль», «прикольный», «супер», «улет», «отстой», не может быть меньше 20 лет, на мой взгляд, уже сверхпрофессорство и явная оторванность от жизни. Не подумайте, что я решила любой ценой убедить Вас в том, что мне меньше двадцати. Но все же — разве это критерий?
3. Значит, я пишу на тридцать, говорите Вы; но 30-летняя женщина не читает «Like». Рада сообщить Вам: на газету «Like» я подписалась для своей матери. Что Вы скажете на это? Стала я наконец моложе, чем я пишу, или нет?
4. Оставляю Вас наедине с этим фундаментальным вопросом — мне, к сожалению, пора уходить. (Куда я, по-вашему, могу идти — на курсы программистов? в школу танцев? в косметический салон? в клуб «Для тех, кому за пятьдесят»? Решите сами.)
Желаю Вам приятно провести остаток дня, Лео!
Эмми
Через три минуты
RE:
Ах да, Лео, совсем забыла: задачу про размер обуви Вы решили очень даже недурно: у меня 37-й размер. (Но дарить мне туфли совсем не обязательно, у меня уже полный комплект.)
Через три дня
Тема: Дискомфорт
Дорогой Лео!
Оттого, что Вы не пишете мне три дня, я испытываю два чувства: 1. Удивление. 2. Дискомфорт.
И то и другое неприятно. Сделайте что-нибудь!
Эмми
На следующий день
Тема: Все-таки отправил!
Дорогая Эмми!
В свою защиту могу сказать следующее: я писал Вам каждый день, но не отсылал мейлы. Более того, я их все удалил. Дело в том, что в нашем диалоге я дошел до некой «щекотливой» точки. Некая Эмми Ротнер, которая носит туфли 37-го размера, потихоньку начинает интересовать меня больше, чем позволяют рамки нашего с ней общения. И если эта Эмми Ротнер в туфлях 37-го размера сразу же заявляет: «Скорее всего, мы никогда не увидим друг друга», то она, разумеется, права и я разделяю ее взгляд на данный предмет. На мой взгляд, это очень мудро — исходить из того, что до встречи дело никогда не дойдет. Я не хочу, чтобы интеллектуальный уровень наших бесед упал до уровня примитивных словесных перепалок в чате знакомств. А этот мейл я все-таки отправляю, чтобы Эмми Ротнер в туфлях 37-го размера обнаружила в своем мейл-боксе хоть какой-нибудь признак моего существования. (Я понимаю, волнующим это послание назвать трудно. Это лишь десятая доля того, что я хотел Вам написать.)
Всего доброго.
Лео
Через двадцать три минуты
RE:
Так-так. Значит, Лео Лингвопсихолог не желает знать, как выглядит некая Эмми Ротнер, которая носит туфли 37-го размера? Лео, я Вам не верю! Каждый мужчина желает знать, как выглядит женщина, с которой он разговаривает, не зная, как она выглядит. Более того, он как можно скорее желает узнать, как она выглядит. Потому что он только так и узнает, желает ли он продолжения этого разговора или нет. Или я ошибаюсь?
С сердечным приветом,
некая Эмми Ротнер 37
Через восемь минут
RE:
Это ведь было скорее нечто вроде гипервентиляции, чем письмо, верно? Эмми, мне совсем не обязательно знать, как Вы выглядите, если Вы пишете мне такие ответы. К тому же я и так вижу Вас как живую. И для этого совсем не обязательно быть лингвопсихологом.
Лео
Через двадцать одну минуту
RE:
Вы ошибаетесь, господин Лео. Это было написано совершенно спокойно. Видели бы Вы меня, когда я и в самом деле «гипервентилирую»! Кстати, Вы, кажется, совсем не склонны отвечать на мои вопросы, верно? (Интересно, как Вы выглядите в тот момент, когда говорите «верно?») Но я, с Вашего позволения, возвращаюсь к первому ходу, которым Вы открыли сегодняшнюю партию. В этом послании полно противоречий. Итак, что мы имеем?
1. Вы пишете мне мейлы, но не отправляете их.
2. Вы потихоньку начинаете интересоваться мной больше, «чем позволяют рамки нашего общения». Что это значит? По-моему, «рамки нашего общения» — это всего-навсего взаимный интерес двух совершенно чужих людей, или я ошибаюсь?
3. На Ваш взгляд, это мудро (даже «очень мудро»), что мы никогда не встретимся. Завидую Вашему трепетному отношению к мудрости!
4. Вы не желаете словесной перепалки в чате. А чего Вы желаете? О чем мы с Вами должны беседовать, чтобы Вы не начали потихоньку интересоваться мной больше, чем позволяют «рамки»?
5. И еще (на тот вполне реальный случай, если Вы не ответите ни на один из заданных мной вопросов): Вы сказали, что это лишь десятая доля того, что Вы хотели мне написать. А Вы не стесняйтесь, пишите мне все. Буду рада каждой строчке! Я с удовольствием читаю Ваши послания, дорогой Лео.
Эмми
Через пять минут
RE:
Дорогая Эмми!
Вы не можете не разложить все по пунктам 1, 2, 3 и т. д. — это были бы уже не Вы, верно? Подробнее завтра.
Приятного вечера.
На следующий день
Без темы
Дорогая Эмми!
Вы не обратили внимания на то, что мы абсолютно ничего не знаем друг о друге? Мы создаем в своем воображении некие виртуальные образы, составляем некие иллюзионистские фотороботы друг друга. Задаем вопросы, вся прелесть которых состоит в том, чтобы они оставались без ответа. Мы превратили это в своего рода спорт — пробудить любопытство собеседника и разжигать его все сильнее, оставляя без удовлетворения. Мы пытаемся читать между строк, между слов и скоро уже, наверное, начнем читать между букв. Мы судорожно пытаемся как можно точнее оценить друг друга. И в то же время мы являем чудеса виртуозности в решении другой задачи — не выдать ни одной своей существенной черты. Да что там «существенной черты» — ничего вообще. Мы еще ничего не рассказали друг другу о своей жизни, не открыли ни единой детали наших будней, ничего, что могло бы быть интересно другому.
Мы общаемся в безвоздушном пространстве. Мы чинно-благородно сообщили друг другу характер нашей профессиональной деятельности. Вы теоретически могли бы оформить мой сайт, я, в свою очередь, практически выдаю Вам (плохие) лингвопсихограммы.
Вот и все.
Благодаря паршивой газетенке мы знаем, что живем в одном и том же городе. А что еще? Ничего. Вокруг нас нет других людей. Мы существуем в пустоте. У нас нет возраста. У нас нет лиц. Мы не различаем день и ночь. Мы живем в безвременном пространстве. У нас есть лишь мониторы — у каждого свой, секретный, незримый для другого — и общее хобби: мы оба интересуемся неким совершенно чужим человеком. Браво!
Что касается меня (сейчас я намерен сделать признание), то Вы мне безумно интересны, дорогая Эмми! Не знаю почему, но знаю, что для этого был довольно яркий повод. Я знаю, впрочем, также, насколько абсурден этот интерес. Он не выдержал бы испытания встречей, независимо от того, как Вы выглядите, сколько Вам лет, какой процент Вашего электронно-почтового обаяния Вы смогли бы захватить на эту встречу и какой процент яркости и остроумия Вашей письменной речи способны передать Ваши голосовые связки, Ваши зрачки и мышцы Вашего лица. Я подозреваю, что единственный источник питания этого «безумного интереса» — мейл-бокс. Любая попытка извлечь его оттуда, вероятно, закончилась бы плачевно. И вот, дорогая Эмми, ключевой вопрос: Вы по-прежнему хотите, чтобы я писал Вам мейлы? (На этот раз мне особенно хотелось бы услышать четкий и ясный ответ.)
Всего Вам самого доброго.
Лео
Через двадцать одну минуту
RE:
Дорогой Лео!
Для одного письма это было даже многовато! У Вас, похоже, полно свободного времени днем. Или Вы пишете без отрыва от производства? Может, Вам даже за это дают отгулы? Или платят как за сверхурочную работу? А налоги Вам за это платить не нужно? Я знаю, у меня острый язык. Но только на письме. И только когда я чувствую себя неуверенно. Лео, Вы внушаете мне это чувство неуверенности в себе. Я уверена лишь в одном: да, я хочу, чтобы Вы продолжали писать мне мейлы, если это Вас не слишком затрудняет.
А если мой ответ показался Вам недостаточно четким и ясным, я попробую выразить это еще раз: ДА, Я ХОЧУ!!!!!!! МЕЙЛОВ ОТ ЛЕО! МЕЙЛОВ ОТ ЛЕО! МЕЙЛОВ ОТ ЛЕО! ПОЖАЛУЙСТА! Я ЖАЖДУ МЕЙЛОВ ОТ ЛЕО!
А теперь Вы мне должны объяснить, почему это у Вас был «довольно яркий повод», а не причина интересоваться мной. Мне это непонятно, но звучит интригующе.
Всего, всего самого доброго (и еще один раз «всего»).
Эмми
Р. S. Ваш мейл был просто супер! Совершенно без юмора, но — супер!
Через день
Тема: С наступающим Рождеством
Знаете что, дорогая Эмми, я, пожалуй, нарушу наши «правила» и расскажу Вам сегодня кое-что о своей жизни. Ее звали Марлен. Еще три месяца назад я написал бы: «Ее зовут Марлен». Сегодня я говорю: «Ее звали». Через пять лет настоящего, лишенного будущего, я наконец нашел дорогу в наше с ней прошлое. Я не стану посвящать Вас в детали наших отношений. Самым лучшим в них были попытки начать все сначала. Поскольку мы оба обожали это занятие, то начинали все сначала каждые пару месяцев. Мы считали друг друга «любовью всей жизни». Но это только когда мы в очередной раз были в разлуке и пытались вновь соединиться. Остальное время мы так не считали.
