Галина Северина - Легенда об учителе
Ну что ж! Хорошенькая. Не мне чета. Смотрю я со своего удостоверения исподлобья, стрижка мальчишеская. И конечно, пионерский галстук. Кажется, мы с Жоркой единственные, снявшиеся в галстуках. Все уже взрослые. И Лилька — первая.
Она удовлетворена произведенным впечатлением и, чтобы добить окончательно, ядовито произносит:
— Между прочим, ваш Тоська тоже придет с Женей Барановской!
— А Родька? — насмешливо спрашиваю я, не желая попадаться на удочку.
— Так он и предложил устроить этот вечер. Ох и повеселимся!
Лилька убежала, высоко поднимая длинные ноги. А мы с Жоркой по-настоящему растеряны: Родька снова обставил нас. Вот уж кто совершенно не чувствовал себя взрослыми в этот день, так это мы.
И все-таки надо было что-то делать. Закрылась последняя страница нашего детства, заволоклась голубым дымом…
…Мы простились и с ним — прекрасным человеком моего детства. Поэт остался в своей тесной комнате, по-прежнему волшебной, но в ней было мало воздуха и света. Она не могла заменить мир. Я вышла на раскаленную солнцем московскую улицу, и ноги сами понесли меня в сторону вокзала.
«ЗВЕЗДА СТОИТ НА ПОРОГЕ…»
Нет, я не думала, что ему оставалось мало жить и что я вижу его последний раз. В пятнадцать лет такие мысли не приходят в голову. Но в словах Поэта, таких ласковых и проникновенных, было что-то такое, отчего сердце мое наполнилось смутной тревогой.
Я шагала по мягкому асфальту с отпечатком острых женских каблуков и не могла освободиться от хрипловато-низких, бередящих звуков его голоса:
«Одни уходят. На их место приходят новые, может быть, лучшие люди. Да, да. Иначе быть не может. Жизнь неиссякаема. У тебя будет много встреч, и плохих и хороших. А разобраться в них тебе помогут те, кто ушел. Помогут тем, что они в тебе оставили…»
«Оставили, оставили…» — мысленно твердила я, силясь понять, что же во мне оставили пионервожатая Юля, председатель поссовета Иван Артемьевич, учительница Наталья Ивановна, доктор Гиль, моя стойкая, воспетая Поэтом пионерка Валя и, наконец, смешная, отважная Женька? А Родька? Нет-нет! Тут как раз наоборот! Всем лучшим, что оставили во мне и Юля, и Валя, и Женька, я смогла противостоять Родьке. Вот как получается! Это, наверное, имел в виду Поэт!..
Пораженная этой мыслью, отчаянно расталкивая прохожих, я помчалась к вокзалу. Струйки пота стекали со лба. Шею нестерпимо жгли солнечные лучи. Скорее домой! Растянуться под любимой двойняшкой-березой и еще раз не спеша во всем разобраться…
Звезда стоит на пороге —Не испугай ее!Овраги, леса, дороги:Неведомое житье!Звезда стоит на пороге,Смотри не вспугни ее!
Это стихи Поэта. Когда-то он считывал их с коробка из-под астматоловых папирос, сидя на крыльце кунцевского дома. Мы с Валей слушали и смотрели в ясное вечернее небо с загоревшейся одинокой звездой. Последнее лето Валиной жизни…
А сейчас стучали колеса старого парового поезда. «Звезда стоит на пороге…» Звезда новой жизни с новыми людьми. Какими они будут?
Сначала я решила попытать счастья в труде. Целую неделю ездила по окрестным предприятиям: Кунцево, Сетунь, Одинцово, — спрашивая, не нужны ли ученики. В проходных на меня смотрели с удивлением, а иногда и со смешком и неизменно отвечали: «Не нужны!» По неопытности мне не приходило в голову, что так нанимаются только сезонники-мужики: «Эй, баба! Не надо ли сено скосить? Дров нарубить?» Так мне объяснил потом Жорка.
Но я продолжала бесплодное хождение. Уж очень захотелось, как Женька Кулыгина, стать самостоятельной. Меня горячо поддерживала мама. Ей, работавшей с десяти лет, казалось, что дочери в пятнадцать нужно трудиться. Семье нашей не очень-то вольно жилось на единственную зарплату отца. Правда, у нас своя корова, огород — они выручали. Но мама через силу справлялась с хозяйством. Мне больно было смотреть на ее потрескавшиеся руки. Освободиться бы от коровы… Но тогда надо мне зарабатывать.
— Много ли заработает, ничего не умея? — сомневался отец. Ему хотелось для меня чего-то лучшего, а чего — он и сам толком не знал.
Лил сильный грозовой дождь, когда я вернулась, вымокшая, как кошка, после очередного неудачного похода.
— Ну что? — спросила с надеждой мама.
Я мыла в корыте у крыльца заляпанные грязью ноги и смотрела на разбегающиеся по двору мутные ручьи. Неожиданно через весь наш участок по верхушкам старых берез протянулась многоцветная двойная радуга. И так запели птицы, будто только и ждали этого чуда.
— Тебя спрашиваю. Оглохла, что ль? — рассердилась мама.
— Да все то же. «Подрасти, — говорят, — да поучись!»
— Господи! Мало ты училась? Целых семь лет!
— Значит, мало! — буркнула я, а радуга так же внезапно исчезла, как и появилась.
И наверное, стало бы очень темно у меня на душе, если б вдруг не появился Жорка в отцовском брезентовом плаще.
— А знаешь, дорогая Наточка, какое сейчас вышло постановление насчет нас с тобой? — строгим голосом начал он и поверг мою маму в необычайный ужас. — Да нет, Марья Петровна, успокойтесь, никуда нас не сгоняют: я сегодня слышал по радио, что в Москве и других городах создаются школы-десятилетки; и тех, кто окончил семь классов, приглашают поступать в восьмой. За городом пока еще таких школ нет, но тоже будут! — сбросив напускную строгость, ликующе сообщил Жорка.
— Это мы, что ли, будем поступать? — удивилась я.
— А то кто же? Как раз для нас, не знающих, куда себя деть.
— Снова школа, — вздохнула я. — А когда же самостоятельность?
— Нет, — подхватила мама. — Нам другое нужно!
— Как хотите, — огорчился Жорка. — А я пойду в восьмой класс. В ту школу, где Борька Симакин с Витькой Корзунковым. Я их видел. Говорят, недалеко от вокзала, в переулке. Пока есть места. Завтра же поеду!
Жорка ушел, размахивая мокрым плащом. Успокоенная мама скрылась на кухне. А я села на сырую ступеньку крыльца и задумалась. Все определились, кроме меня. Вот и Жорка, самый верный друг, нашел путь. Он хочет стать математиком, поступить в университет. А я? Ведь с пятого класса мечтала стать учительницей литературы, как Наталья Ивановна! Чего же мечусь? Ох, дура!
— Мама! Я передумала: пойду в восьмой! — закричала я.
И снова грянули птицы, будто одобряя меня.
— Ну вот! — вспылила мама. — Головы у тебя своей нет на плечах! Всегда кто-нибудь своротит с пути истинного. То Женька — слава богу, нет ее близко! Теперь этот парень… Нету моего разрешения — и весь сказ!
Но меня неожиданно поддержал отец, узнав, в чем дело:
— Поступай! Правильно! Ты что, мать? По своей дороге хочешь дочь пустить? Она ученой должна быть! Иди, Натуся, не прозевай!
«При жизни встретишь мою поддержку…» — вспомнила я неумелые папкины стихи, написанные мне в день пятнадцатилетия. Как же я забыла об этом? Вот и поддержал! А мое дело — учиться!
В порыве благодарности расцеловала своего доброго отца в небритые щеки и кинулась догонять Жорку. А на другой день мы уже стояли на широкой пыльной площади Белорусского вокзала и крутили головами во все стороны: где тут школа в переулке? Спросили у двух-трех прохожих — не знают. Наконец догадались обратиться к ребятам.
— Идите вперед, потом направо, а потом налево! — быстро пояснил паренек в полосатой майке. Сообщил, что он из Кунцева и только что сам записался в восьмой класс.
Пошли по его указке и действительно увидели школу, белокаменную, трехэтажную, в переулке, выходящем к рынку. И так здорово все получилось: приветливая тетя приняла от нас документы, сказала, чтобы зашли в конце августа проверить списки.
— Ну, дело сделано! — довольно потер руки Жорка и предложил пойти в зоопарк.
Мы вышли на рыночную площадь и прыгнули в трамвай, да на радостях не в ту сторону: приехали снова на вокзал. Ух и жарища! А пыль, духота…
— Может, лучше домой поедем, на лодке покатаемся, искупаемся? — робко предложила я.
— Ну нет, — запротестовал Жорка. — В кои-то веки в Москве…
— Ребята! Вы откуда? — слышим голос Гриши и видим его со Светой Воротниковой и Ванькой Барабошевым. Все из нашего бывшего 7-го «А».
— Мы в восьмой класс поступили, — гордо сообщаю я.
— И мы. Только что записались!
— Значит, опять вместе? Ура! — кричит Жорка.
— Постойте, а вы в какую школу? Что-то мы ваших фамилий там не заметили! — говорит Гриша.
— Как в какую? Здесь одна, вон там в переулке.
— Тут переулков тьма, и в каждом школа. Это тебе не Немчиновка! — смеется Гриша.
И мы поняли, что попали совсем не в ту школу. Оторвались от всех своих!
— Айда обратно за документами! — командует Жорка, и мы впятером, забыв о жаре, помчались по мостовой, как на состязаниях. Застать бы эту тетю!
