Катрин Милле - Сексуальная жизнь Катрин М

Или лучше медленно поглощенной, словно лягушка, змеей.

Несколько дней спустя после моего возвращения в Париж я получила письмо от Андре, в котором он тактично извещал меня о том, что мы все подцепили гонорею. Письмо распечатала мать. Я была немедленно отправлена к доктору, после чего двери родного дома наглухо закрылись за мной. Однако из-за непереносимой мысли о том, что родители отныне могут представлять себе сцены моих занятий любовью, во мне развилась нестерпимая стыдливость, что в конечном итоге привело к полной невозможности находиться с ними под одной крышей. Я сбегала — меня находили. Все это кончилось тем, что я сбежала окончательно и стала жить с Клодом. Гонорея стала моим крещением, и еще долгие годы ее дамоклов меч угрожающе нависал над моими чреслами, непрестанно напоминая об испытанной жгучей боли, которую я никогда не воспринимала иначе, как некое тавро, отличительный знак увлекаемых общим роком — членов братства тех, кто трахается без меры.

За годы, последовавшие за описываемыми событиями, я принимала участие в большом количестве сеансов группового секса — а среди них бывали и такие, на которых присутствовало более ста пятидесяти персон одновременно (трахались не все, некоторые приходили в качестве наблюдателей) — и могу смело утверждать, что члены по меньшей мере четверти присутствующих в такие вечера перебывали в моих руках, заднице, рту или влагалище. Несмотря на то что мне случалось касаться женских губ и гладить женские тела, лесбийские отношения никогда не играли для меня важной роли во время подобных сеансов. Что касается количества моих партнеров в клубах (в каждом из которых к тому же существовали заведенные правила), то оно могло значительно варьироваться, и не в последнюю очередь в зависимости от социального статуса публики. Еще труднее установить более или менее точные цифры, когда речь идет о вечерах, проведенных в Булонском лесу: если считать тех, чьи члены я сосала в машинах, согнувшись в три погибели и упираясь затылком в руль, а также обладателей более просторных грузовиков, где мне случалось даже и раздеваться, то не пристало пренебрегать также и бесчисленными, сменяющими друг друга, содрогающимися членами разной степени эрегированности, но при этом совершенно анонимными, так как мне ни разу не пришлось взглянуть в глаза их обладателям, которые яростно ебали меня через открытую дверцу автомобиля, и единственной доступной моему взору частью их тела были руки, которые, протиснувшись в открытое окно, яростно мяли мне грудь. На сегодняшний день я могу составить список из сорока девяти мужчин, которых я в состоянии идентифицировать и о которых можно с уверенностью сказать, что их член проникал в мое влагалище. Невозможно, однако, подвергнуть арифметической операции безымянные тени. Во время групповух, протекавших в описываемых выше условиях, мне, возможно, и случалось сталкиваться со знакомыми, однако бесконечная череда совокуплений и смешение плоти едва давали мне время и возможность распознать тела (а вернее, некоторые их части) и оставляли совершенно безнадежными любые попытки различить конкретные лица и тем более соотнести их с соответствующими именами. Более того, вовсе не все части тела были доступны в любой момент, и порой мне оставалось лишь теряться в догадках относительно того, какую часть тела существа какого пола я в данный момент касаюсь рукой. Так как если я в состоянии, закрыв глаза, из множества целующих меня губ выделить женские благодаря их нежности, то по мере продолжения сеанса любовных утех различия стираются очень быстро, потому что и женские ласки могут быть весьма энергичными. Мой очередной партнер нередко оказывался впоследствии травести, но осознание этого факта приходило ко мне лишь некоторое время спустя. Многоголовая гидра все туже сплетала вокруг меня свои кольца, и только тогда Эрик отделялся наконец от группы, сгущался передо моими глазами и выдергивал меня из самой гущи, как, по его собственному выражению, «косточку из вишенки».

Я встретила Эрика, когда мне исполнился двадцать один год, и не могу сказать, что наша встреча была случайной: я много слышала о нем, и знакомые не раз намекали, что, принимая во внимание мои наклонности, встреча с Эриком была для меня столь неизбежна, сколь и благотворна. После окончания моих лионских каникул я, как уже говорилось, переехала к Клоду, и мы продолжали наши экзерсисы в области группового секса. С появлением в моей жизни Эрика такие опыты приняли более регулярный и насыщенный характер, и не только потому, что, как следует из вышеизложенного, благодаря Эрику для меня сделались доступными такие места, где я могла отныне наслаждаться практически неограниченным количеством сексуальных партнеров, но и потому, что наше времяпровождение было тщательно спланировано и организовано. Для меня всегда существовало четкое различие между, с одной стороны, в той или иной степени случайным стечением обстоятельств, вследствие которых гости и хозяева после хорошего ужина более или менее неожиданно могут очутиться на кушетках и диванах в живописных позах, а веселая компания закадычных друзей оказывается в машине, держащей путь в сторону ворот Дофин, и, прибыв в заданный район, начинает нарезать круги, ожидая момента установления контакта с обитателями соседних авто, в результате чего две или больше веселые компании оказываются разложенными на диванах и кушетках в чьей-нибудь большой квартире, и, с другой стороны, вечеринками, организованными Эриком и его друзьями. Я предпочитала неумолимую логику и ясно положенную цель последних: тут не было места суете, нервозности и страху, а посторонние искажающие элементы (алкоголь, кураж и т. д.) были безжалостно устранены и не мешали безупречной работе великолепно отлаженных шестеренок процесса совокупления.

Никакая сила на свете не могла прервать размеренного ритма чресел, движущихся с целеустремленностью насекомых.

Вечера, которые устраивал Виктор в дни своего рождения, более всего поражали мое воображение. Вход в его владения оберегали охранники с собаками, постоянно переговаривавшиеся о чем-то по рации, а толпы разряженных гостей наводили на меня робость. Некоторые женщины были одеты специально для праздника: на них были прозрачные блузки и просвечивающие платья. Я им завидовала и все время, пока прибывали гости, немедленно подхватывавшие бокал шампанского и устремлявшиеся в самую гущу толчеи, держалась в стороне. Можно сказать, что неловкость исчезала только вместе с брюками или платьем — моей самой удобной одеждой была надежно защищающая нагота.

Архитектура места, где проходили эти празднества, была в высшей степени забавной — она до крайности напоминала убранство в то время весьма популярного магазина «Ля Гаменри»[1] на бульваре Сен-Жермен. Так же как и в магазине, только более значительных размеров, перед моими глазами появлялся грот с множеством укромных уголков, отделанный под белый мрамор. Грот располагался на нижнем этаже, и источником освещения служил рассеянный свет, исходивший из бассейна, находившегося прямо над нашими головами. Дно бассейна было абсолютно прозрачным, и надо мной, как на гигантском телевизионном экране, проплывали тела купающихся. Мои перемещения в гроте были сведены к минимуму. По сравнению с первым опытом в компании лионских приятелей изменился лишь масштаб, все остальное осталось прежним. Эрик, подчиняясь бог весть какому смутному неписаному правилу, собственноручно раздевал меня и демонстративно водворял на одну из кушеток в каком-нибудь алькове. Иногда он начинал целовать и гладить меня, однако очень скоро его сменял кто-нибудь другой. Я лежала на спине в течение почти всего вечера и весьма редко меняла положение, возможно, потому, что другую распространенную позицию — женщина, сидящая на члене партнера, — сложно назвать удобной в ситуации, когда партнеры беспрестанно сменяют друг друга, к тому же она предполагает некоторый градус интимной близости между мужчиной и женщиной. Меня окружали несколько мужчин, и, в то время как кто-то из них, откинувшись назад для лучшего обзора, усердно трудился над моим влагалищем, я принимала ласки остальных. Меня растаскивали по кусочкам. Чья-то рука, не прерываясь, осуществляла круговые движения в области лобка, в то время как руки соседей блуждали, чуть касаясь, по всему телу, задерживаясь время от времени на груди, дразня соски… Такие ласки — в особенности когда на смену ладоням приходят члены, трутся головками о груди и гладят лицо — доставляли мне особенное удовольствие, превосходившее по интенсивности чувства, испытываемые собственно во время проникновения члена во влагалище. Мне нравилось временами ухватить проплывающий перед глазами член, направить его в рот и скользить по головке губами, ожидая момента, когда его нетерпеливый сосед с другой стороны не начнет требовательно тыкаться мне в напряженную шею, и тогда, выпустив изо рта первый, тут же подхватить губами второй. Или держать один в руке, а второй во рту. Мое тело тянулось и раскрывалось — в гораздо большей степени, чем под кавалерийским натиском дубины, орудующей у меня между ног, — навстречу таким прикосновениям, привлеченное их мимолетностью и переменчивостью, в то время как от беспрестанного (иногда длящегося более четырех часов кряду) долбления мне остались в основном воспоминания об онемевших бедрах — тем более что большинство мужчин предпочитает во время совокупления держать ноги партнерши разведенными как можно шире, для того чтобы получить лучший обзор и возможность загонять свой инструмент поглубже. Когда последний член покидал мои чресла и меня наконец оставляли в покое, я приходила в себя и понимала, что участи бедер не избежало и влагалище. Я испытывала неизъяснимое пленительное упоение, ощущая его задубевшие, отяжелевшие и болезненно отзывающиеся на каждое движение стенки, которые сохраняли, казалось, память о прикосновении каждого члена в отдельности.