Эмма Донохью - Чудо
Нет, Либ сгорала от желания покончить с этим разговором и выпроводить мужчину из комнаты.
– Доктор, наука утверждает, что жить без пищи невозможно.
– Но разве большинство новых открытий в истории цивилизации не казались поначалу необъяснимыми, почти магическими? – Его голос слегка дрожал от возбуждения. – Все великие, от Архимеда до Ньютона, совершали свои прорывы, без предвзятости изучая явления. Все, о чем я прошу, – будьте беспристрастны, когда завтра увидите Анну О’Доннелл.
Либ опустила глаза, негодуя на Макбрэрти. Как мог врач позволить вовлечь себя в детскую игру и в результате вообразить себя среди великих?
– Позвольте спросить: она наблюдается только у вас?
Либ выразилась вежливо, но хотела узнать, не приглашались ли более крупные специалисты.
– Да, – уверил ее Макбрэрти. – Я знаю Анну с рождения. По сути дела, именно я выдвинул идею написать письмо об этом случае и послать его в «Айриш таймс».
Либ никогда не слышала об этом издании.
– Национальная газета?
– Мм… созданная совсем недавно. Я подумал, что, может быть, ее владельцы не слишком ослеплены сектантскими предрассудками, – с жаром произнес он. – Более открыты необыкновенному, где бы оно ни возникало. Я рассчитывал, знаете ли, поделиться фактами с широкой публикой в надежде, что кто-нибудь найдет им объяснение.
– И кто-нибудь…
– Было несколько восторженных писем, объявляющих случай с Анной совершеннейшим чудом. А также ряд интересных идей, предполагающих, что она может потреблять неразгаданный пока источник питания, наподобие жизненного магнетизма или молекул запаха.
Запаха?! Либ поджала губы, чтобы не улыбнуться.
– Один дерзкий корреспондент предположил, что Анна каким-то образом может преобразовывать солнечный свет в энергию, как это делают растения. Или даже питаться воздухом, – добавил доктор, и его морщинистое лицо просветлело. – Помните ту команду с потерпевшего кораблекрушение судна, которая, как говорят, несколько месяцев кормилась табаком?
Либ опустила взгляд, чтобы доктор не прочел насмешку в ее глазах.
– Однако подавляющее большинство напечатанных откликов содержат оскорбление личности, – возобновил свой рассказ Макбрэрти.
– Ребенка?
– Ребенка, родственников и меня. Комментарии не только в «Айриш таймс», но и в различных британских изданиях, которые, похоже, перепечатывали мое письмо только для того, чтобы подвергнуть осмеянию.
Теперь Либ понимала. Она приехала сюда издалека, чтобы наняться сиделкой и тюремщиком в одном лице, – и все из-за уязвленной гордости одного старика. Почему она не выпытала у главной медсестры подробности?
– Большинство корреспондентов считают О’Доннеллов обманщиками, которые сговорились тайком кормить дочь, чтобы посмеяться над целым светом. – Голос доктора звучал резко. – Название нашей деревни становится символом легковерности и отсталости. Некоторые из важных местных лиц считают, что на карту поставлена честь нашего графства, а возможно, и всего ирландского народа.
Распространилась ли среди всех этих важных лиц, подобно лихорадке, легковерность доктора?
– А потому был образован комитет и принято решение организовать наблюдение.
Так, значит, за Либ послали вовсе не О’Доннеллы.
– С целью доказать, что ребенок существует за счет неких необычных источников питания? – Либ постаралась, чтобы в ее голосе не прозвучало ни тени насмешки.
– Нет-нет, – уверил ее Макбрэрти, – всего лишь пролить свет на истину, какова бы она ни была. В течение двух недель при Анне должны находиться днем и ночью, сменяя друг друга, две добросовестные сиделки.
Выходит, Либ вызвали сюда не благодаря ее опыту в хирургии или в уходе за инфекционными больными, а лишь из-за навыков добросовестной медсестры. Пригласив одну из нового поколения медсестер, комитет явно рассчитывал вызвать доверие к безумной истории О’Доннеллов. Превратить это затхлое болото в место обитания чуда. В Либ заклокотала ярость.
Другая женщина, вовлеченная в эту историю, вызывала у нее сочувствие.
– А вторая сиделка? Я ее знаю?
– Разве вы не познакомились с сестрой Майкл за ужином? – нахмурился доктор.
Бессловесная монахиня. Либ следовало догадаться. Странно, что они берут имена мужчин-святых, словно отказываясь от женских черт. Но почему монахиня не представилась? Возможно, ее низкий поклон означал, что они с англичанкой вместе вовлечены в эту неразбериху.
– Она тоже проходила подготовку в Крыму?
– Нет. По моей просьбе ее прислали из дома призрения в Талламоре, – сказал Макбрэрти.
Одна из странствующих монахинь. Либ работала в Шкодере с монахинями из этого ордена. Они, по крайней мере, надежные работницы.
– Родители попросили, чтобы хотя бы одна из вас имела такое же, как у них, э-э…
Итак, О’Доннеллы просили себе католичку.
– Вероисповедание.
– Да, и национальность, – как бы смягчая сказанное, добавил он.
– Насколько я понимаю, англичан в этой стране не любят, – с натянутой улыбкой произнесла Либ.
– О, слишком сильно сказано, – возразил Макбрэрти.
А как же те лица, которые поворачивались к повозке, когда Либ ехала по деревенской улице? Наверное, те мужчины говорили о ней, потому что ждали ее приезда. И не просто приезда англичанки, а женщины, присланной для надсмотра за баловнем местного сквайра.
– Сестра Майкл поможет более близкому общению с ребенком, вот и все, – сказал Макбрэрти.
Как будто близкое общение может быть необходимым или даже полезным качеством сиделки! А в качестве второй сиделки он нанял одну из знаменитой команды мисс Н., чтобы надзор выглядел более добросовестным, особенно для английской прессы.
Либ подумывала очень сдержанно произнести такие слова: «Доктор, вижу, меня привезли сюда в надежде, что мое сотрудничество с великой женщиной поможет придать возмутительному обману видимость респектабельности. Я не стану в этом участвовать». Если отправиться в дорогу утром, то в госпиталь она вернется через два дня.
Перспектива подобного объяснения наполнила ее унынием. Либ представила себе, как пытается объяснить, что работа в Ирландии оказалась нежелательной по моральным соображениям. Вот главная медсестра посмеется!
Итак, Либ сдержала раздражение и сосредоточилась на практических сторонах. Только наблюдение, как сказал Макбрэрти.
– А если в какой-то момент моя подопечная выразит малейшее желание, путь даже завуалированное, что-нибудь съесть… – начала она.
– Тогда дайте ей это. – Судя по голосу, доктор был поражен. – Мы не морим детей голодом, миссис Райт.
Либ кивнула:
– Значит, через две недели мы, медсестры, должны представить вам информацию?
– Меня, как лечащего врача Анны, к тому же втянутого в эти газетные дрязги, могут посчитать заинтересованной стороной, – покачал головой доктор. – Так что вы под присягой будете отчитываться перед выборным комитетом. – (Она будет ждать этого с нетерпением.) – Вы и сестра Майкл по отдельности, – подняв узловатый палец, добавил доктор, – безо всякого обсуждения. Мы хотим услышать независимое мнение каждой из вас.
– Отлично. Можно спросить: почему это наблюдение не проводится в местной больнице?
Если предположить, что в самом сердце острова таковая имеется.
– О’Доннеллы отказались от самой идеи поместить свою малышку в лазарет графства, – ответил Макбрэрти.
Все сходится: сквайр с супругой, должно быть, тайно приносят дочери еду. Для их разоблачения не потребуется двух недель надзора.
Либ осторожно подбирала слова, поскольку доктор явно благоволил к маленькой плутовке:
– А если до истечения двух недель я найду доказательство того, что она тайно принимает пищу, следует ли мне сразу сообщить комитету?
Заросшие волосами щеки обмякли.
– Полагаю, в таком случае продолжать означало бы понапрасну тратить время и деньги.
В таком случае Либ на днях сможет отплыть в Англию, с удовлетворением оставив за спиной нелепый эпизод.
Более того, в газетах Соединенного Королевства будет отмечена заслуга медсестры Элизабет Райт в разоблачении обмана. Весь штат госпиталя проявит к ней интерес. Кто тогда назовет ее заносчивой? Может, из этого выйдет что-то хорошее и Либ займет положение, более соответствующее ее способностям. Жизнь ее перестанет быть пресной.
Либ подняла руку, прикрывая неожиданный зевок.
– Пожалуй, мне пора, – сказал Макбрэрти. – Должно быть, около десяти.
Она потянула за цепочку на талии и открыла часы:
– На моих восемнадцать минут одиннадцатого.
– Это английское время. Мы здесь отстаем на двадцать пять минут.
Либ спала в общем хорошо.
Солнце встало около шести. К этому времени она уже оделась в униформу из госпиталя: серое твидовое платье, шерстяной жакет и белую шапочку. Одежда, по крайней мере, подходила ей – не так, как было в Шкодере, где медсестрам выдавали униформу стандартного размера и Либ напоминала девочку-нищенку, выросшую из одежды.
