Внутренняя война (СИ) - Куонг Валери Тонг

Что станет с нежностью и любовью Эми, доверием Алексиса, восхищением Кассандры, если вскроется, что он — фальшивка?

Что станет с его жизнью и с ним самим?

Личность заявителя

«В рамках исполнения служебных обязанностей […] и в продолжение следственных действий по делу […] зафиксированы показания г-на […] о нижеследующем:

— Личность заявителя: „Меня зовут Эмиль Моро, профессиональный псевдоним Пакс Монье, родился […], проживаю […]“.

— О сути случившегося: „[…] В субботу 23 сентября 2017-го между 16.25 и 16.35 я находился у себя в квартире. Период времени могу определить с точностью, потому что готовился к встрече с Петером Свебергом, которая была назначена на 17.00 в отеле «Лютеция», и по минутам распланировал весь маршрут от офиса, где работал до 16 часов включительно, и до дома, где хотел успеть переодеться перед «Лютецией». Я услышал подозрительные звуки из квартиры третьего этажа, но я испытывал стресс, боялся опоздать и убедил себя, что там ничего страшного не происходит, и вышел из квартиры. В этот момент я увидел со спины мужчину, который поспешно спустился по лестнице и покинул здание. Мужчина был крупный, широкоплечий, одет в коричневую кожаную куртку. Волосы светлые, довольно короткая стрижка, явная залысина полукругом в нижней части затылка. Я обратил внимание на эту деталь, потому что обычно мужчины начинают лысеть спереди и на макушке. Когда меня вызвали как свидетеля в понедельник 25 сентября 2017-го, я подумал, что если я видел мужчину только со спины, то не смогу точно опознать его как преступника, я боялся ошибиться и погубить невиновного человека, я не хотел, чтобы были проблемы, и боялся, что меня упрекнут в том, что я не вмешался, — и я пошел на поводу у страха. Поэтому в заявлении офицеру полиции я сказал, что заходил домой в 16 часов, чтобы ко мне не было претензий. В дальнейшем я узнал, что расследование не дало результата, потому что пострадавший в результате травмы страдал амнезией, а материальных улик оказалось недостаточно. Для меня это подтвердило правильность принятого решения: мое свидетельство ничего бы не изменило.

Сегодня я снова обратился к вам, потому что мне стало известно, что задержан мужчина. Он подозревается в преступлении, обстоятельства которого в сильной степени напоминают те, что сопровождали избиение Алексиса Винклера. Я узнал про него от матери пострадавшего, с которой познакомился в ходе совместной работы. Я подумал, что если данное мной описание мужчины соответствует задержанному, то его можно обвинить и в нападении на Алексиса Винклера. Я сожалею о своем поступке и испытываю чувство глубокой вины за то, что не вмешался тогда, когда услышал громкий шум“».

— Это не залысина, — негромко произносит полицейский. — У него лишай. Нет сомнений: это он.

«Save me from eternity»[9]

Интересно, как больнее воспринимается предательство: если предали тебя одного или обманули еще несколько человек?

Пакс сейчас это проверит. Он позвал Кассандру вместе с собой к Алексису: дескать, после того, что случилось у его отца, вокруг мальчика должны быть близкие люди. Теперь, когда все они в сборе, он переводит глаза с одного на другого. Рассматривает свое богатство, которое через несколько мгновений растает: он опустил руки, он бессилен спасти загоревшийся дом.

На Эми синее платье из смеси шерсти и шелка, ее убранные назад волосы сдерживает заколка из лакированного дерева, на шее тонкая золотая цепочка, на ногах — туфли с перепонкой. Глаза чуть подведены коричневым карандашом, щеки тронуты бледно-розовыми румянами, чтобы как-то приукрасить себя, скрыть физическую и моральную усталость. Она подает чай, налитый в белые фарфоровые чашечки, старательно держит улыбку, осторожно поглядывает на сына: он согласился выйти из комнаты, когда узнал о визите Пакса и Кассандры, а ведь до этого не выходил три дня.

Эми не подозревает, что правда — здесь, она совсем близко: скоро ее сын сбросит оковы неопределенности и сумеет по-новому шагнуть в будущее. И она тоже — пройдя через острую боль, которую ей придется испытать и преодолеть. Через несколько часов она составит заявление об увольнении. На следующей неделе пойдет на прием к руководителю кадровой службы и скажет ему, что не считает больше работу в Demeson своим истинным призванием. Он выразит искреннее сожаление и скажет в ответ, что она прекрасно справлялась с работой, особо отметит то, что она сделала после несчастного случая, когда придумала этот театральный тренинг. Она предложит перестать заменять в служебных записках имя Кристиана Перро инициалами, а также внести изменения в политику предприятия в части предпенсионной финансовой и психологической поддержки сотрудников (и по вежливому кивку собеседника поймет, что это для него пустые слова). Уходя, она сдаст все дела — и только то самое архивированное электронное послание удалит из компьютера. Предсказание Кристиана Перро сбудется: она забудет его не скоро. Сомнения насчет его смерти прочно пустят корни в душе. Иногда они будут отступать на второй план, а иногда — из-за какой-нибудь новости по телевизору, разговора на работе, события в обществе — вдруг возвращаться бумерангом и бить под дых. Если бы Эми открыла этот мейл до того, если бы успела принять Кристиана Перро и выслушать его претензии, она бы поняла, что он вовсе не собирался расстаться с жизнью. Его терзала не депрессия, а гнев, мрачный и глубокий гнев, и он хотел выложить все начистоту, ему было что сказать про недочеты в работе предприятия, он не боялся встретиться с ней и верил, что заставит их пойти на попятную, добьется справедливости, нормальной работы. Он не удержал руль — и лишил себя возможности взять реванш: так даже самые твердые решения человека способна изменить слепая случайность.

Кассандра по этому случаю надела нарядный бежевый пуловер, джинсы, черные сапожки. Она сидит на подлокотнике дивана и разговаривает с Алексисом, который остался стоять, прислонившись к стене. Она рассказывает про контракт, про заключение долгосрочного договора, про лавину просмотров на YouTube. Алексис молчит, он хмур, замкнут, но Кассандра не отступает — ее так просто не собьешь, она упряма и невероятно напориста. Незаметно кивает отцу, что означает: не бойся, папа, «все под контролем» — это ее любимое выражение, «у меня все под контролем». Через десять минут она окаменеет, оглушенная разразившимся громом. Она испытает стыд за отца, чудовищный стыд, и заплачет от ярости, но вечером, мучась от бессонницы, будет думать уже не о нем и не об Алексисе, а об Ингрид, спящей рядом с ней. Кассандра встретила другую девушку. Это случилось уже месяц назад, и уже месяц, как любовь пронзила ее, перевернула… Прошло достаточно времени, чтобы понять, что она покинет свою прежнюю подругу. Но Ингрид она ничего не сказала: та подала документы в Нью-Йорк на престижную магистерскую программу по экономике, сейчас финальная стадия отбора, она упорно шла к ней с сентября — сейчас не время для разрыва.

Алексис кусает губы. Он слышит все, что Кассандра говорит про альбом, про успех, про планы на будущее, но это не о нем, а о ком-то другом, о каком-то парне, которому все по силам. Он думает о песне, которую написал вчера, «Save me from eternity», о зияющем разломе, который проходит в его душе — и в Рождество стал еще глубже. Он думает, что жизнь обманула его, поманила, притворилась хорошей, — больше он никогда, никогда не попадется на удочку. И все-таки очень скоро он поверит в жизнь: хватит нескольких слов, чтобы все разительно изменилось.

Перед Паксом три человека, важнее которых для него нет никого на свете, он смотрит на них — и сердце сжимается, западает куда-то в легкие.

Не хватает воздуха.

— Пакс? — тревожно спрашивает Эми. — Тебе нехорошо? Скажи хоть что-нибудь!

Все сказано