Сад Лиоты - Риверс Франсин

Весь вечер Лиота перечитывала письма мужа и плакала, особенно над письмами с фронта. Когда они познакомились с Бернардом, он был жизнерадостным молодым человеком, но его оптимизм отступил перед жестокой реальностью войны. К полуночи она настолько устала, что не могла продолжать чтение и оставила непрочитанные письма на столе в гостиной.

Всего пятьдесят три письма. Когда на следующий день Лиота дочитывала их, ей казалось, что она слышит голос молодого Бернарда, смело глядевшего в будущее. Одну за другой она пересмотрела все двадцать девять поздравительных открыток. Внизу каждой из них она читала:

«С любовью, всегда твой Бернард… Я бы и дня не смог прожить без тебя… Ты свет моей жизни… Навеки твой, милостью Божьей… С любовью… с любовью…»

Возможно, когда-нибудь ее дети тоже прочитают эти слова. Тогда они поймут. Вот доказательство того, что Бернард Рейнхардт всегда любил ее, даже в те годы, когда он мрачно напивался, испытывая приступы глубочайшей депрессии и замыкался в своем молчании.

О, Господи, пусть в этот день будут сняты все выдвинутые против меня обвинения. Пусть мои дети откроют глаза и наконец поймут, почему все сложилось так, а не иначе. Им не нужно знать всей правды, Господи, чтобы правда не сокрушила их. Позволь им знать ровно столько, чтобы они смогли отбросить все горькие чувства по отношению ко мне и понять, что в сложившихся обстоятельствах я сделала все, что было в моих силах.

Лиота разложила письма небольшими аккуратными стопками.

Она предположила, что Эйлинора будет придерживаться собственного мнения. Будет цепляться за старое, рваное, но такое привычное лоскутное одеяло, сшитое из воображаемых переживаний. Обрывки разговоров, недомолвки, намеки — словом, лоскутки правды, но никоим образом не вся правда целиком.

Отступи, Эйлинора, отступи на шаг и посмотри со стороны.

Перевязав стопки писем ленточками, Лиота собрала их все вместе и принялась выкладывать остальные веши из последней коробки. Какие еще богатства хранятся там? Она извлекла на свет Божий вышитую бисером театральную сумочку, кружевной воротничок с пуговками из жемчуга, молитвенник в потертом кожаном переплете и папку с рисунками пратетушки Джойс. Она посмотрит их вместе с Энни.

Почти на самом дне коробки она нашла три белых носовых платка, завернутых в салфетки. Один из них по краям обшит кружевом, другой — ажурный — целиком сплетен из тончайшей нити, на третьем красовались изумительно вышитые чудные незабудки. Работа ее матери. Тончайшая. Ей ни разу не хватило духу воспользоваться ими, сама эта мысль казалась ей кощунственной. Лиота брала каждый платок в руки и, восхищаясь им, думала об Энни. Как творческий человек, ее внучка непременно оценит мастера, потратившего на свою работу время и силы. Будет справедливо, если она станет обладательницей этих прекрасных вещей.

На самом дне лежали две стопки одежды. В одной из них были сложены вещи маленького Джорджа: пара поношенных джинсовых штанишек, протертых до дыр на коленках; рубашка с зелеными, красными и голубыми полосками; ковбойская шляпа и пара ботинок. В другой — детские вещи Эйлиноры: голубое платьишко со складками и оборочками; отороченный розовыми ленточками корсаж и белый воротничок с цветочным орнаментом, который вышила мама Рейнхардт.

Вместе с платьицем лежала пара белых застиранных кукольно-крошечных туфелек с ремешком для новорожденной малышки.

Лиота положила дорогие, милые сердцу тряпки на колени и заплакала.

6

Лиота подошла к входной двери, глянула в смотровое окошко и видела, что на крыльце стоит Корбан Солсек. Почему он вернулся? Сегодня уже среда? Не может того быть. Энни пообещала, что в следующий раз приедет в понедельник. По вторникам, четвергам и пятницам у нее вечерние занятия в художественной школе.

Она открыла дверь и заметила в руках гостя тетрадь на пружинке.

— Вы пришли на несколько дней раньше, если я не ошибаюсь?

— Я хотел бы поговорить с вами, миссис Рейнхардт. Если, конечно, у вас найдется немного времени.

— Думаю, найдется пара свободных минут. — Лиота открыла дверь пошире. — Ну, что же вы, заходите, — добавила она, заметив его нерешительность. Взглянув на его плотно сжатые, сложенные в тонкую нить губы, она поняла, насколько важен для него этот визит и как многого он ожидает. Однако не похоже, что он нервничает, скорее, досадует на что-то, сердится. Сбросил бы с себя эту ношу или что там у него.

Возможно, он собирается сообщить ей, что она старая и бесполезная клюшка и что у него нет времени на ее зряшные дела. Жаль. Мог бы многому научиться у нее, если б захотел. Хотя, следует признать, и она могла бы извлечь какую-нибудь пользу из общения с ним, если бы, конечно, ее не раздражало напускное всезнайство несносного юнца. Каждый раз, глядя на высокомерное выражение его лица, ей неудержимо хотелось надрать ему уши.

— Можем мы присесть? — спросил он, остановившись в гостиной.

Очевидно, что бы там ни было в его голове, за две-три минуты выяснить это не удастся.

— Уж не собираетесь ли вы записывать, молодой человек?

— Если вы не возражаете.

— А что если я скажу, что возражаю?

Желваки на его скулах задвигались.

— Тогда не буду записывать.

— Нет. Сдается мне, что вы подождете, пока доберетесь до дома или где вы там обретаетесь, и затем все запишете, причем так, как вам покажется наиболее выгодным.

— Послушайте, — мрачно заметил он, — вы более чем откровенно дали мне понять, что я вам не нравлюсь. И я никак не могу взять в толк почему.

— Правда? Тогда небольшая подсказка. У вас манеры, как у напыщенного индюка.

Корбан оторопел и уставился на нее, приоткрыв рот.

— Я бы не присудил вам звание мисс Хорошие Манеры.

Лиота рассмеялась. Она закрыла входную дверь, взглянула на него еще раз и снова усмехнулась.

— Что тут смешного?

Бедный мальчик разве что не зарычал. Лиоте стало очень смешно. Она с трудом дошла до кресла и, усевшись, вытерла выступившие слезы одноразовым бумажным платком.

— Так, ладно, не могу не отметить, что впервые с тех пор, как ваша тень замаячила на моем пороге, вы высказались искренне.

Корбан обескураженно смотрел на хозяйку дома, не зная толком, как отреагировать на ее слова.

— По крайней мере, уж то неплохо, что вас можно вогнать в краску, — безапелляционно заключила она.

Он покачал головой и присел на краешек дивана.

— Может, будет лучше, если я немного расскажу о себе?

— Лучше, если вы сразу объясните, чего хотите.

Странно, с чего он вдруг забеспокоился? Он просто помогал старой женщине, разве не так? Лиота обратила свой спокойный взгляд прямо на Корбана, и молодому человеку показалось, будто она видит его насквозь, как никто другой, видит что-то такое, о чем он сам не подозревал.

— Говорите по существу, мистер Солсек.

— Я студент университета в Беркли. И сейчас пишу курсовую работу по социологии, тезисы которой мне нужно подтвердить социологическим портретом, который я должен составить.

— Только одним?

Он кивнул:

— Профессор поставил это условие как обязательное.

— Какова же тема вашей работы?

— Я разработал программу социальной помощи пожилым людям, численность которых возросла в нашей стране.

— Может быть, это программа их уничтожения?

Он очень постарался не обидеться. Она, разумеется, знает, как его поддеть.

— Хорошо, — усмехнулась Лиота и поморщилась. — Что это за программа?

— Она предусматривает строительство жилых комплексов для престарелых людей в густонаселенных районах. Программа имеет две цели: оказание помощи людям старшего поколения и обновление старых кварталов в центральной части города. Правительство может выделить средства и выкупить некоторые здания в старом фонде, которые в свое время были отданы под офисы и гостиницы. Затем следует провести их реконструкцию и построить комфортабельные квартиры, создать развитую инфраструктуру и обустроить прилежащую к этим домам территорию. За квартиры, предоставляемые в подобных домах, жильцы будут вносить всю сумму и оставаться там до конца жизни. На одном этаже зданий разместятся медицинские центры. На другом, например, будет создана зона отдыха и развлечений. Разумеется, я говорю коротко, тезисами. Квартиросъемщикам в таких домах будут предоставлены все услуги, какие только предусмотрены в данных жилых комплексах.