Фэнни Флэгг - На бензоколонке только девушки
С днем рождения
Пойнт-Клиэр, Алабама
Каждое утро Сьюки наполняла птичьи кормушки. Морить голодом синих соек ей не хотелось, но она скучала по мелким птичкам. Они не летели и к тем кормушкам, которые предназначались им. Ну может, иногда одна-две прилетали поклевать зернышек, выпавших на землю, но синих соек было все равно больше. Мистер Нэдлшафт из магазина «ПтицыНам» сказал, что у всех эта напасть, но никто пока не нашел от нее избавления.
Сьюки вернулась с заднего двора и услышала, что в кухне звонит телефон. В трубке раздалась песня – в исполнении Ленор:
– Я знаю одну малышку, у которой тридцать первого большой день рождения.
Сьюки хотелось спеть в ответ: «А вот и нет», но она не стала.
– Что мы в этом году будем делать, хочу я знать? Ты уже подумала? Я-то наметила, куда нам надо пойти.
– Мама, я подумала и ничего в этом году делать не хочу. Пропустим.
– Что? Пропустим твой день рождения? Не глупи.
– Я не глуплю. Хочу просто быть с Эрлом и провести с ним тихий вечер дома.
– Тихий вечер дома? В день рождения? Сьюки, что вообще с тобой такое? Ты, что ли, пьешь? Клянусь, ты день ото дня все страннее. Можешь тихо сидеть дома с Эрлом когда хочешь, но день рождения ты не пропустишь, ради всего святого. Да и вообще это не только твой день. Я тебя родила. Так что не вынуждай меня заявиться и устроить тебе трепку. Кроме того, я уже написала уморительнейший стих и положила его на музыку. «Розы красны, зеленеют листы, сорок восемь часов – и вот она ты!» Ну и так далее, долго.
Тысяча остроумных ответов немедля пришла Сьюки в голову, но что толку? Что бы она ни сказала, эта женщина вознамерилась длить ложь вплоть до своей могилы.
– Сьюки, ты меня слушаешь?
– Да, мама.
– Думаю, в этом году надо устроить вечеринку у меня на пирсе.
– Ясно. Ты будешь готовить?
– Конечно, нет. Всё закажем. И давай начинай думать, кого хочешь позвать.
Наверное, придется и дальше подыгрывать матери. Она пока не понимала, как ей быть, и ссориться с Ленор ей все еще не хотелось. Опять придется отпраздновать неправильный день рождения. О господи, ну дела.
Сьюки оказалась в странном положении. Она была признательна Ленор за то, что та ее удочерила, но вместе с тем знала, что она – не Симмонз, и притворяться дальше было нелегко. Сьюки мотало между благодарностью к Ленор и желанием ее убить, но, как говорил доктор Шапиро, это естественно. И тем не менее слушать, как Ленор без умолку болтает про то, до чего она гордится, что у Сьюки маленькие изящные симмонзовские ступни, давалось ей с трудом.
У самой Ленор уже давно не было никакой симмонзовской ступни. Она просто не догадывалась об этом. Ленор с ее суетностью до очков не снисходила, и потому, когда Сьюки возила ее по магазинам и Ленор просила показать туфли шестого размера, она тихонько шла на склад и просила ту же модель, но седьмого с половиной. Такая вот маленькая святая ложь, но Сьюки знала, что только так Крылатая Ника не устроит скандала и не расскажет всем, что у них все неправильно. Стоило Ленор во что-то поверить, ее не разубедишь.
Ленор также считала, что совершенно самодостаточна, но и это не было правдой. Ленор не ездила бы на сеансы водной терапии, если бы дала установить у себя ванну с калиткой.
– Это для инвалидов, – сказала она, после чего упала, выбираясь из своей ванны, потеряла сознание, чуть не сломала бедро и в итоге загремела в больницу. Очнувшись в палате, Ленор подумала, что умирает, обзвонила всю семью и сказала, что, если они хотят видеть ее живой, пусть немедленно приезжают. – Я сомневаюсь, что доживу до утра, – заявила она.
Дети побросали дела и помчались домой из колледжа, а Бак и Банни прилетели аж из Северной Каролины. На следующий день, проснувшись живой, Ленор обратила взор на Сьюки и сказала:
– Сьюки, звони Джо Эллен и скажи ей, чтоб пришла сюда и сделала мне прическу, а еще вели санитарам полить тут цветы.
В тот вечер, когда все уехали домой, Сьюки спросила ее:
– Мама, ты понимаешь, сколько наделала неприятностей? Всех напугала своим звонком до полусмерти. Картер чуть не разбился по дороге сюда, лишь бы не опоздать.
Ленор ответила:
– Так это же удача, что я выжила, а вот если бы померла, они бы все тут понадобились. – После чего добавила: – Боже милосердный, Сьюки, такое ощущение, что тебе жалко, что я не умерла.
– Я не это имела в виду, мама, и ты это знаешь.
Но Ленор не слушала.
– Мне что-то не нравится эта палата. Сьюки, сходи вниз и попроси что-нибудь с видом получше.
Авария
Пуласки, Висконсин
Работа на автозаправочной станции – штука всерьез небезопасная. Бензин легко воспламеняется. Колпаки слетают и могут ударить в лицо. О перегретый двигатель можно обжечься. Покрышки могут рвануть, если их перекачать. А капотом при невнимательности можно перебить себе пальцы.
Фрици сто раз говорила девчонкам, чтоб не отвлекались ни на что, когда работают. Пока на станции произошла всего одна авария. И разумеется, не без участия мужчины.
Тула вся трепетала: Арти Ковалиновски, симпатичный дылда из школы Пуласки и звезда футбола, приехал из армии на четырехдневную побывку. И – восторг-восторг! – позвал ее в пятницу вечером в кино. Он-то не знал, что Тула все средние и старшие классы исписывала свои девичьи дневники словами «миссис Арти Ковалиновски» и каждую ночь смотрела о нем сны. Но вот он впервые позвал ее на свиданье, и она была на седьмом небе. Тула еще даже не сходила на это свиданье, но уже слышала звон подвенечных колокольцев и начала сочинять себе наряд. Что-нибудь такое из белого тюля, думалось ей.
В тот вечер, в четверг, она несколько часов мыла голову и не раз, пытаясь отбить запах бензина, выскребала машинное масло из-под ногтей и подбирала облачение. Наутро, не желая поцарапать ни один свеженакрашенный ноготок, явилась на работу в здоровенных толстых рабочих перчатках.
И настолько она весь день была в тумане, что Фрици с трудом заставляла ее вообще хоть что-то делать. И Туле не понравилось, когда ближе к вечеру на станцию въехал громадный черный «шеви» 1936 года с барахлившей коробкой передач. Тула хотела отложить его до завтра, но Фрици не позволила. Тула была старшим механиком, и пришлось ей, ворча, вкатываться под машину на деревянной тележке, но перчаток она все равно не сняла.
Тула была отличным механиком, но в тот день думала только о своем свиданье с Арти Ковалиновски, а потому, лежа под машиной, открутила не тот клапан, и на нее вылилась пинта грязного масла пятилетней давности – прямо на лицо.
Она так заверещала, что мамуля услыхала из дома. Первой добежала Гертруд и выволокла ее за ноги из-под машины – Тула фыркала и плевалась черным маслом.
А потом устроила такой вой, что приехали пожарные и полиция. Через пять минут она все еще истерила, а они вели ее, капающую маслом, в дом, чтобы там как-то отмыть.
Пять часов вечера, до свиданья – два. Она знала, что Арти уедет на следующий день и другой возможности может не выпасть никогда.
Но масло пропитало все: волосы, ресницы, попало в нос и уши. Даже после часа оттираний лицо у нее было странного серого оттенка. Они с мамулей трижды вымыли ей голову с «Оксидолом», но и после этого от нее воняло старым, испорченным маслом. Тула взглянула в зеркало и поняла, что все впустую. Не может она пойти так.
– Я похожа на дохлую крысу, – сказала она.
Через полчаса Арти Ковалиновски стоял у театра Пуласки, ожидая свою барышню, и тут вместо нее явились Фрици и Гертруд. Тула пригрозила, что убьет обеих, если они проболтаются, и они сказали просто:
– Тула не придет.
Он расстроился, но они все равно зашли вместе внутрь, купили попкорн и посмотрели фильм «Китти Фойл»[43] с Джинджер Роджерз, а потом и мультик.
Пока они смотрели фильм, Тула сидела дома наверху, в громадной ванне на гнутых ногах, отмачивала волосы и оплакивала свою судьбу, жалуясь мамуле и Софи.
– Я умоляла Фрици, чтоб дала мне сделать эту работу завтра, но она же вся из себя начальник. Не разрешила. Сказала: «Нет, надо сделать сегодня». Ненавижу ее. Просто ненавижу.
– Ладно тебе, Тула, она ж тебе сестра. Ты ее не можешь ненавидеть. Это грех.
– Мне плевать. Арти Ковалиновски – единственный парень, которого я взаправду любила, а из-за нее я упустила единственное свиданье с ним. Он теперь, может, встретит другую девушку, а я останусь в старых девах. И это все она виновата.
Вернувшись вечером домой, Гертруд и Фрици поднялись к Туле; та, увы, по-прежнему смотрелась серо.
– Мы тебе попкорн принесли, – сказала Гертруд. – И Арти велел тебе передать, что ты разбила ему сердце, не придя.
