Дж. м. Ледгард - Погружение
Он нашел тряпку, чтобы прикрыть лицо. Закрыл глаза и увидел лапки лебедя в ледяном пруду, снизу, отбрасывающими льдинки. Белые лебеди на севере, черные на юге. Он почувствовал, что ныряет в бассейн в Найроби, а потом выбирается на воздух. В горячке он плыл в гавань северного островка, выглядевшего сверху так, как будто его обрезали острой ракушкой. На открытом всем ветрам острове росло всего несколько деревьев, пучки травы да вереск, а на горизонте виднелся темный холм соседнего острова. Каменистая гавань была завалена корзинами для рыбы и оранжевыми пластиковыми садками, которые встречаются во всех рыбацких гаванях северной Англии и Шотландии. А в конце гавани стояло узкое здание универмага, выстроенное из песчаника, – небоскреб «Утюг», чьи большие яркие окна так отличались от всего остального в этом диком и суровом краю, похожем на Новую Атлантиду.
Наступило всеобщее оцепенение. Лодка медленно разрезала воду. Они подходили к Рас-Камбони: Кения была недалеко. Как быстро бы он добрался на хорошем катере отсюда до Ламу. Он бы принял душ, а потом провел вечер как свободный человек в отеле «Пепони», поужинал бы на веранде с видом на море. Краб, салат из манго, вино со льдом. К несчастью, это все фантазии.
Они обогнули полуостров и пристали к выгнутому полумесяцем пляжу, который ничем не напоминал гавань Новой Атлантиды.
Итальянцы зовут эту деревню Камбони, ну а британцы – Залупой. Некоторые здания здесь маленькие, со сверкающими на солнце крышами, крытыми оловом, другие высокие, как в Ламу, и на их плоских крышах установлены пологи, ярко раскрашенные по сомалийской моде. Его развязали. Ткнули стволом в спину, и он спрыгнул вниз и побрел в своем кикои к берегу по грязной воде.
Иногда он шел сам, иногда его приходилось толкать. Он останавливался и падал. Смеялся. Слушал сам себя, как птица слушает свою последнюю песню, не понимая, откуда этот шум. Его смех напоминал какое-то кудахтанье. Неужели это и правда он? Он чувствовал себя оскорбленным.
В переулках Камбони валялись камни разрушенных домов. В открытой сточной трубе текла мутная вода, воняющая дерьмом. Кое-где двери были тщательно отделаны в африканском стиле, а другие дверные проемы просто завесили тряпкой. Целые семьи ютились в одной комнате. Все затихали, когда боевики проходили мимо, – как мальчики, игравшие в настольный футбол на улицах Кисмайо. И все это повторялось, как в бесконечном лабиринте, пока они не вышли на песчаную площадку перед зданием в колониальном итальянском стиле, стоявшем на краю деревни, перед самыми дюнами, как домик из детской сказки.
* * *В первую ночь после выхода из Исландии «Пуркуа па?» ворочался на заметной волне. Дэнни лежала в койке и слушала Пятую симфонию Брукнера в наушниках высокой четкости. У изголовья горела лампочка, простыни были белыми и хрустящими: она всегда привозила собственное постельное белье.
В каюте пахло соляркой, и ее тянуло в сон. Она представила себе, что Гренландское море – это оркестровая яма, в которую может провалиться вся Лос-Анджелесская филармония. Звук изменился и походил теперь на песню кита вод водой.
* * *Дом был выстроен по плану Энрико Прамполини, художника-футуриста, который писал фрески на почтамте Ла-Специи. Какой-то колониальный чиновник в Турине захотел отметить самую южную точку Итальянской империи. Когда дом только построили, можно было сидеть в шезлонге, пить коктейль и любоваться на Индийский океан. В холле сохранился девиз на стене и какие-то детали часов. Все остальное разворовали, кроме самого дома. Ровный бетонный пол, ступеньки, огромный камин, который зажигали один раз в году, орнамент на штукатурке и арлекиновская клетка плиток, так характерная для полихроматизма Прамполини. В доме было много воздуха, а на узорчатом полу лежал песок. Во дворе толпились овцы и козы. При первом взгляде на желтую глину становилось понятно, куда сливается содержимое выгребных ям. Все мужчины спали в одной комнате, женщины и дети – на крыше.
Его провели в комнату, где молился, стоя на коленях, Юсуф Афганец. Закончив молитву, Юсуф хлопнул в ладоши, подошел к каждому из боевиков и поцеловал в лоб. Джеймс стоял между Саифом и Касабом: Юсуф его не узнал. Он прошел в соседнюю комнату, которая раньше была столовой. Сейчас там толпились новые рекруты. Самая обычная сцена: везде оружие, сидят на патронных ящиках, как в мечети в Кисмайо, в центре стоит еда: макрель и спагетти. В комнате были телевизор и видеомагнитофон, подключенные к автомобильному аккумулятору. Юсуф не понимал публичных зрелищ. Телевидение и популярная музыка были под запретом. В лагерях Аль-Каиды в Афганистане демонстрировали голливудские боевики – Джон Рэмбо, сражающийся вместе с воинами Аллаха против русских, но эти дни прошли. Зато у них были диски собственного производства с записью казней и взрывов в Сомали и Ираке. Исключение делалось для классических диснеевских фильмов. Юсуф любил «Белоснежку», «Дамбо» и прочее. Любимым его мультфильмом был «Бэмби».
Народу в комнате было полно, и все это напомнило ему школу. Новые рекруты были совсем юными, а старые вели себя как старшеклассники – шикали на новичков, раздавали затрещины. Интересно, кто из них захочет подорвать сам себя? Как они оправдывают самоубийство? (Он хотел задать эти вопросы Саифу, но удобного случая не представилось.)
Настроение у всех было приподнятое. Даже Касаб улыбнулся и сел ближе, когда Юсуф включил «Бэмби». Они остановили фильм на одной из песен. Руки Джеймсу развязали и смазали запястья какой-то мазью там, где в них врезалась веревка. Ему дали ручку и бумагу и велели записать слова. Потом проиграли песню несколько раз. Он записал и отдал бумагу.
Я несу тебе песню,И я пою по дороге,Потому что я хочу, чтобы ты знала,Что я ищу любовь.Я несу тебе песню,Надеясь, что ты поймешь,Когда посмотришь на меня,Что я ищу любовь.
Фильм снова поставили на паузу ближе к концу, на сцене лесного пожара, когда Бэмби чуть не упал в пламя, и его подхватил отец, Великий князь леса. Джеймс записал:
«Это человек. Он снова пришел. На этот раз их много. Мы должны бежать в лес. Вперед, за мной!»
Юсуф стоял перед замершим экраном, на котором горел лес, и объяснял, как надо понимать этот фильм. Крестоносцы – это люди. Лес – мангровые болота, где верные будут в безопасности. Юсуфа не волновало, что они смотрят американский фильм. Для него он был чист и нес религиозное знание.
Джеймс оглядел комнату. Боевики казались зачарованными. Что-то за этим крылось. Скоро он понял. Лица сидящих заливали яркие цвета диснеевского мультика – те же розовые, голубые и зеленые тона, которые преобладали на портретах джихадистов: птицы, порхающие над тюрбанами, букет цветов в руке, винтовка на плече, а на заднем плане обязательный лес, васильково-голубое небо и ярко-желтое солнце, вытащенное то ли из того же «Бэмби», то ли из китайских обоев для рабочего стола. Это было искусство, а не просто захватывающая история. Крестоносцы жгли государство ислама, а Бэмби был невинным воином, как и они на видеозаписях мученичества.
* * *Открыли окна. Снаружи звенели москиты, из деревни доносилась музыка. Касаб вдруг разозлился и послал двух мальчиков, чтобы те велели ее выключить. У одного на ремне висела граната. Послышались крики и плач, а через пару минут мальчики вернулись с разбитым радиоприемником.
Кричал раненый ослик, вокруг него суетились, смазывали ружья, а потом остался только шум прибоя.
Местные ловили желтого тунца неводом под полной луной. Они шли вброд, а кое-где и плыли, вооруженные сетями и острогами. Женщины на пляже собирали раковины каури, которые продавали кенийским торговцам. Те, в свою очередь, нанимали мальчишек, впаривавших раковины туристам по всему кенийскому побережью.
Пляжи Сомали – лучшие в Африке. А этот был совсем диким, очень красивым, с белейшим песком, и обрамляли его глядящие на восток дюны. Звезды отражались в океане, черепахи откладывали яйца, на мелких местах ходили огромные зубастые рыбы, а мангровые деревья удерживали вместе сухую землю. На берег накатывали волны прибоя, но само море оставалось тихим. Теплое, как кровь, и полное жизни. Он представил, как крабы торопливо бегут в свои норки. Сколько их здесь? Сколько было таких путешествий? Он видел кучу панцирей и костей – помойка, скопившаяся за десять тысяч лет человеческого существования.
Дул южный ветер. Он поднимал коврики с пола, шелестел бумагой и переворачивал страницы открытого молитвенника. С улочек деревни летела пыль. Нечистоты из домов стекали на пляж – уже не молочно-мутные, а зеленые от водорослей. Заливали лодочку из красного дерева, лежащую на борту.
