Кейт Мортон - Забытый сад
Она провела уже почти двадцать четыре часа в этом Лондоне тысяч киносерий и тысяч историй. Когда Кассандра наконец очнулась от навеянного разницей во времени сна, то обнаружила, что в квартирке никого нет, а полуденное солнце бросает на ее лицо косой узкий луч сквозь ряд соседних домов.
На маленьком стуле рядом с диваном лежала записка от Руби:
Скучала без тебя за завтраком! Не хотела будить. Ешь всё, что найдешь. Бананы в вазе для фруктов, в холодильнике еще что-то осталось, хотя давно не проверяла — может быть несъедобно! Полотенца в шкафчике в ванной, если захочешь принять душ. Я в музее до шести вечера. Обязательно заскочи и посмотри выставку, которую я провожу. Покажу тебе кое-что оч. — оч. интересное! Прием.
P.S. Приходи днем. Все утро дурацкие встречи.
«Обязательно» и «интересное» были подчеркнуты тройной чертой.
Так и вышло, что в час дня, с урчащим животом, Кассандра оказалась посередине Кромвель-роуд, ожидая, пока машины прервут свое бесконечное движение по венам столицы и она сможет перейти на другую сторону.
Музей Виктории и Альберта, огромный и величественный, возвышался перед ней, плащ полуденной тени быстро скользил по его каменному фасаду. Гигантский мавзолей прошлого. Она знала, что внутри много этажей-слоев истории. Тысячи предметов вне времени и пространства, тихое эхо радостей и горестей забытых жизней.
Кассандра наткнулась на Руби, когда та объясняла группе немецких туристов дорогу в новую музейную кофейню.
— Честно говоря, — громко прошептала Руби, когда толпа побрела прочь, — я обеими руками за кофейню в здании, я люблю кофе ничуть не меньше других, но ничто так не действует на нервы, как люди, которые проносятся мимо моей коллекции в поисках Святого Грааля, кексов без сахара и импортного лимонада!
Кассандра улыбнулась несколько виновато, надеясь, что Руби не услышит, как урчит у нее в животе от вкуснейших запахов, исходящих от кафе. Вообще-то она шла именно туда.
— В смысле, как они могут упустить возможность взглянуть прошлому в лицо? Как они могут?
Руби хлопнула ладонью по рядам набитых сокровищами стеклянных шкафов, составлявших ее коллекцию. Кассандра покачала головой и сдержала урчание.
— Я не знаю.
— Ладно, — драматически вздохнула Руби. — Итак, ты здесь, а обывателей и след простыл. Как ты себя чувствуешь? Смена часовых поясов не слишком мешает?
— Хорошо, спасибо.
— Спала нормально?
— Диван очень удобный.
— Можешь не врать, — хохотнула Руби, — хотя я ценю заботу о моих чувствах. По крайней мере, комки и вмятины не дали тебе проспать весь день. Не то мне пришлось бы звонить и будить тебя: я не позволила бы тебе пропустить мою выставку. — Она просияла. — Все еще не могу поверить, что Натаниэль Уокер когда-то жил в том же самом поместье, в котором стоит твой дом! Может быть, он видел его, ну, знаешь, черпал вдохновение. Может, даже бывал внутри.
С горящими круглыми глазами Руби взяла Кассандру под руку и повела в один из проходов.
— Идем, тебе понравится!
С легким беспокойством Кассандра приготовилась изобразить уместно восторженную реакцию вне зависимости от того, что Руби стремилась показать ей.
— Ну вот, пришли. — Руби победно указала на ряд эскизов в шкафу. — Что ты о них думаешь?
Кассандра открыла рот от удивления и наклонилась вперед, чтобы лучше разглядеть. Изображать восторг не было необходимости, выставленные рисунки одновременно поразили и взволновали ее.
— Но где они… Как ты… — Кассандра покосилась на Руби, которая хлопала в ладоши, не скрывая радости. — Я и понятия не имела, что они существуют!
— Никто не имел, — весело сказала Руби. — Никто, кроме владелицы, и смею тебя уверить, она крайне долго не уделяла им ни малейшего внимания.
— Как ты их раздобыла?
— По чистой случайности, дорогая. По чистой случайности. Когда мне впервые пришла в голову идея выставки, мне не хотелось попросту снова раскладывать старый викторианский хлам, который переставляли с места на место десятки лет. Так что я послала маленькое секретное объявление во все профессиональные журналы, какие только вспомнила. Очень простое, оно гласило: «Возьмем взаймы интересные предметы искусства конца девятнадцатого века. Выставим с любовью и заботой в лондонском музее». Чудеса, но мне начали звонить уже в день публикации первого объявления. Большинство звонков, конечно, были ложными тревогами, небесными пейзажами двоюродной бабушки Мейвис и все такое, но в куче навоза нашлись и жемчужные зерна. Ты удивишься, сколько бесценных предметов сохранилось, несмотря на полное отсутствие заботы.
Кассандра подумала, что и с антиквариатом дело обстоит так же. Лучшие находки — те, о которых забыли на десятилетия и которые избежали энтузиазма «мастеров на все руки».
Руби снова посмотрела на эскизы.
— Они из лучших моих открытий. — Она улыбнулась Кассандре. — Незаконченные эскизы Натаниэля Уокера, кто бы мог подумать? В смысле, наверху у нас есть небольшое собрание его портретов и еще зал в Тейт-Британии, но, как я полагала, как все полагали, больше ничего не сохранилось. Считалось, что все остальное было…
— Уничтожено. Да, я в курсе. — Щеки Кассандры горели. — Натаниэль Уокер славился тем, что уничтожал ранние наброски, работы, которыми был недоволен.
— Значит, ты можешь представить, что я почувствовала, когда та женщина протянула мне их. За день до того я проехала всю дорогу до Корнуолла и бродила из дома в дом, вежливо отказываясь принять различные предметы, которые явно ни на что не годились. Честно говоря, — Руби закатила глаза к потолку, — ты удивишься, узнав, что люди считают подходящим. Когда я подъехала к очередному дому, мне казалось, что еще немного, и я брошу свою затею. Это был один из прибрежных домиков с крытой соломой крышей и мне ужасно захотелось слинять, когда Клара открыла дверь. Забавное маленькое существо вроде персонажа Беатрис Поттер,[16] старая курица-наседка в фартуке домохозяйки. Она провела меня в самую крошечную и заставленную гостиную на свете — моя квартирка по сравнению с ней особняк — и настояла, чтобы я выпила чаю. Я бы в тот момент предпочла виски, после такого-то дня, но плюхнулась на подушки и приготовилась смотреть, на какой совершенно бесполезный предмет она собирается потратить мое время.
— И она дала тебе их.
— Я сразу поняла, чьи это рисунки. Они не подписаны, но на них есть оттиск Уокера. Видишь, в левом верхнем углу? Клянусь, меня аж затрясло, когда я его увидела. Чуть не опрокинула на них чашку с чаем.
— Но откуда они у нее? — спросила Кассандра. — Где она их взяла?
— Сказала, что нашла в вещах матери, — ответила Руби. — Ее мать, Мэри, въехала в дом вместе с Кларой, когда овдовела, и прожила в нем до самой смерти в середине шестидесятых. Обе были вдовами и, полагаю, приятной компанией друг для друга, поскольку Клара с радостью угостила беспомощного слушателя рассказами о дорогой мамочке. Прежде чем я ушла, она заставила меня подняться по чертовски опасной лестнице, чтобы взглянуть на комнату Мэри. — Руби наклонилась к Кассандре. — Ну и удивилась же я! Мэри уже сорок лет как умерла, но в комнате все осталось так, словно она может прийти домой в любую минуту. Страшновато, но мило: узкая односпальная кровать, идеально заправленная, на прикроватном столике — газета с наполовину заполненным кроссвордом на верхнем листе. А дальше под окном, маленький запертый сундучок — вот мучение! — Руби пальцами пригладила растрепанные седые волосы. — Право слово, пришлось собрать всю силу воли, чтобы не рвануть через комнату и не раскурочить замок голыми руками.
— Она открыла сундук? Вы увидели, что внутри?
— Увы, нет. Я оставалась кроткой и сдержанной, а через пару мгновений хозяйка увела меня. Пришлось довольствоваться эскизами Натаниэля Уокера и уверениями Клары, что больше ничего такого в вещах ее матери нет.
— Мэри тоже была художницей? — спросила Кассандра.
— Мэри? Нет, домохозяйкой. По крайней мере, большую часть жизни. Во время Первой мировой трудилась на военном заводе, но, думаю, потом работу оставила. Ну, то есть в некотором роде оставила. Она вышла за мясника и остаток дней готовила кровяную колбасу да драила разделочные доски. Уж и не знаю, что хуже!
— И все же, — нахмурилась Кассандра, — как, черт побери, они попали к ней в руки? Натаниэль Уокер славился скрытностью в отношении своих работ, его эскизы невероятно редки. Он никому не дарил их, даже почти не подписывал контракты с издателями, которые хотели сохранить авторское право на оригиналы, а ведь то были законченные произведения. Представить не могу, что заставило его расстаться с этими незаконченными работами.
