Сергей Саканский - Наблюдатели
Она сморит на розу, которую я купил для Жени, глаза наливаются вопросом, будто слезами… Застукала. Попробуй, объясни… Мужчины все же должны время от времени дарить цветы своим женам, на случай, если поймают вот так…
Но вопрос не успевает вылиться наружу: медленно открывается дверь подъезда, оттуда высовывается гроб… Нет, это детская коляска. Такая дорогая: навороченная… Как они говорят. Эта сучка живет этажом выше. Сначала она орала, как резаная, когда ее саму вывозили на двор в коляске, потом было несколько лет затишья, но мало-помалу на небесах разрасталась уже новая музыка.
Ломали целку. Прыщавые парни порой ошибались этажом, что-то гугниво мыча, тычась широкими лбами в мою дверь. Топали по потолку телячьи ноги, гулко долбили басы, барабаны, будто там постоянно кого-то ебут.
Потом все стихло. Теперь опять орет как резаная, но только ее дочка, новое отродье, которое через несколько лет затишья врубит свой новый музон, и новые ебунцы затопчутся перед моей дверью, а я буду старым, слезливым лауреатом Нобелевской премии… Почему-то мне кажется, что я буду жить очень долго: пожалуй, доживу до эпохи, когда будут ломать целку и у внучки той, которую сейчас тут выносят в гробу.
28
Как в наше время происходят похороны замечательных людей? Организуют какую-то комиссию, держат тело в открытом доступе, в вестибюле академии… Микров сердито, как Муссолини, косится на Санечку Майскую, молодую мать, которая, вытаскивая на улицу коляску, замешкалась в дверях. Хоть бы помог, дубина!
Я придерживаю дверь. Санечка, благодарно улыбаясь, опустив глаза… На улице ненастье, но ребеночку все равно нужен воздух. Так, постоят здесь, под козырьком…
Может, мне и не надо будет ни о чем хлопотать? Прямо из морга привезут в институт, оттуда – на кладбище.
Микров замечает в моей руке подарочную коробку.
– Это кому?
– Подруга.
– Какая?
– Маша Лисовская.
– Когда?
– Завтра.
– Дай-ка посмотреть.
Я холодею. Впрочем, и так холодно.
– Дома покажу. А у тебя по какому поводу цветок?
Ужас! Зачем спросила? Теперь он свяжет мою «ревность» со своей.
– Подарили. По поводу закрытия темы курей.
– Тема курей закрыта?
29
Бог мой, заврался совсем… Мне хочется размозжить голову своей жене или кому-то, кто прячется под ее оболочкой… И я протягиваю ей розу, высоко подняв ее над головой, будто это какая-то убийственная дубинка. Эту розу я хотел укоротить, упаковать… А потом скормить ее моей девочке по лепестку, всем ее дырочкам…
– Тема курей, видишь ли…
30
Едем в лифте. Как же это будут в этом лифте спускать гроб? Раньше он всегда целовал меня в лифте, и я начинала отбиваться, потому что на этаже мог кто-то стоять, и вот, открываются двери, а там пожилой профессор целует и мнет свою молодую жену…
Нет, конечно, глупости! Гроб несут по лестнице.
31
Входим в наш дом. Как бы суметь замочить этого пришельца, наблюдателя из центра Галактики, из созвездия Стрельца?
Она ставит розу в уродливую красную вазу, красное в красное: роза красит вазу, ваза красит розу… Мне кажется, будто оба предмета горят.
Эх, знала бы ты, как я прикалываюсь, что я творю с этими цветами и моей другой девочкой…
32
Входим в наш дом. Скоро уже только мой. Микров сразу берет стакан, быстро идет с ним в свою комнату. Мне надо обязательно что-то сделать с коробкой, чтобы утвердить ложь. Я открываю коробку, ставлю водочку в холодильник. Бутылка кажется мне очень теплой, как будто там кипит и клокочет яд. Ну да, коробка лежала в машине, прямо под обогревателем, теплый ветер дул мне в колени…
Я достаю куколку, которую мне подарил Жан, которую я искусно прятала в одной из кухонных банок. Кладу ее в коробку. Снова завязываю ленту и тут же слышу его шаги…
33
– Ну-с, и что у нас там в коробочке? – спрашиваю, потирая руки. Будто это и впрямь мне интересно. А водка греет мое горло. И все, происшедшее сегодня, проваливается вместе с ней, будто водка толкает прошлое волшебным поршнем вдоль моего пищевода…
Она разворачивает коробку, там лежит куколка. Страшно. Почему-то я чувствую страх, когда вижу эту куколку. И, кажется, я уже когда-то где-то видел ее…
34
Кукла в коробке выглядит, будто Микров в гробу. Мне жутко. Кукла лежит в той же коробке, где минуту назад лежал яд.
Яд!
Неужто я действительно собираюсь сделать это?
35
– Что с тобой? Ты побледнела прямо на глазах!
– Это похоже на гроб.
И она вдруг делает то, чего давно не делала: обвивает мою шею руками, встает на цыпочки и прижимается ко мне.
Всхлипывает.
Так она всегда делала, когда я уезжал в командировки. На пороге расставания…
Однако! Только что произошло доказательство. Я подумал эту мысль, насчет трупа и гроба, а она возникла в ее мозгу.
Получатся, что инопланетянин сидит во мне, и генерирует мысли в ее головушке. Надо срочно принять стакан. И закусить.
Мягко снимаю ее руки с плеч, отталкиваю. Открываю холодильник, беру кусочек сыра.
Странно…
– Что это за бутылка? Откуда в нашем холодильнике этот амброзий для бомжей?
36
– Взяла для сантехника, – говорю, не сморгнув глазом.
Почему Жан подарил мне эту куклу? Что он имел в виду? Может быть эта кукла – и есть я?
37
Пью в кабинете водку. «Привет!» Ну-ну. Она пошла в ванну. За стеной мирно журчит вода.
Где же находится этот чертов паук? Ловлю себя на том, что ощупываю свою грудь…
38
Я приняла решение. И теперь все потечет по воле волн… Этих волн, которые создают мои руки и ноги… Этих счастливых волн…
39
Она лежит в ванной – это розовое распаренное туловище, обитель непостижимой космической тайны… Это лучше бы исследовать, а не уничтожать, как тех курей, в Гражданскую…
Из-под воды торчат ее пальчики с аккуратным педикюром, они шевелятся, будто печатают какие-то слова на некой карикатурной клавиатуре для ног…
ФВА… ОДЖ…
Дальше, за клочьями пены, словно в разрывах облаков, просматривается ее далекое тело: лесистые икры, ляжки с венозными реками, еще севернее – пологое плоскогорье живота, вулканы грудей, м-да… Метафора разворачивается непроизвольно, наверное, во мне погиб великий стилист.
Мне всегда хотелось лизать эти пальцы, да и вообще делать с ее телом гораздо больше, чем я делал, но мешал стыд… А теперь мне стыдно от моих желаний, а тело это вызывает лишь ужас и отвращение.
Она улыбается. Видит траекторию моего взгляда и понимает его по-своему…
– Хочешь сейчас?
С чего бы это вдруг? Когда в последний раз она сама предлагала, тем более – в ванной?
Она смотрит на меня, сощурившись, проводит ладонями под водой по ляжкам, по животу, останавливается на грудях и ласкает их круговыми движениями. Соски мелькают меж ее пальцев, видно, что они набухли. Она закусывает губу и закатывает глаза.
И говорит:
– Мамочка!
Как всегда говорит во время своего оргазма. Это она намекает, что хочет действительно крикнуть Мамочка! – здесь и теперь.
Я нагибаюсь, трогаю руки ее и груди, груди трогаю сквозь руки… И мне приходит в голову неожиданно удачное решение. Она картинно высовывает язычок и смотрит на меня с блеском в глазах. Другого случая не будет. Я улыбаюсь, осматриваю ее, наверное, чтобы лучше запомнить, наклоняюсь и целую на прощанье, и медленно прижимаю ко дну. Она улыбается под водой, из ноздрей выскакивают два маленьких пузырька. Это будет не долго, не больно…
Она смотрит из-под воды, очень уже далекая за облаками. Все еще улыбается, но уже несколько ненатурально, вымученно, как я с цветочницей, там, наверху… Интересно, как я выгляжу из ее глубины?
40
Я думаю, что он шутит. Шутит-утит… Но нет, ведь он меня и вправду утит. Вместе с моим утенком, который у меня внутри…
От Жана…
Это я брежу: нет у меня никакого утенка.
Ты ведь так шутишь, Микров? Помучаешь, а потом трахнешь.
Мой садист…
Ну, хватит уже. Я вижу твое лицо из-под воды: так нас видят рыбы. Долго же я могу не дышать. Но не бесконечно, милый!
Хватит! Я бьюсь, что есть силы, вода волнуется, лицо мужа плывет, он превращается в чудовище.
Он и есть чудовище. Я поняла: ты с далекой планеты гость. Вот почему моя девочка, моя маленькая Юлечка такая была…
