Ирвин Шоу - Пестрая компания (сборник)
Уже через несколько секунд Уайтджек негромко похрапывал, его обветренное лицо совсем по-детски покоилось на сгибе локтя. На воздухе в тени казармы туземный мальчишка гладил пару выгоревших на солнце брюк, мыча себе под нос какую-то диковатую мелодию. С расположенного в двухстах ярдах от казармы летного поля то и дело доносился рев моторов взмывающих в послеполуденное небо или совершающих посадку самолетов.
Стаис устало закрыл глаза. С того момента, как он оказался в Аккре, он только спал или просто валялся на койке, пребывая в мечтах. Иногда он с интересом слушал рассказы Уайтджека.
— Привет, — сказал Уайтджек два дня тому назад, когда Стаис первый раз вошел в казарму. — Куда направляешься?
— Домой, — ответил Стаис с застенчивой улыбкой. Он всегда очень смущался, когда говорил об этом. — Лечу домой. А ты куда?
— Только не домой, — ухмыльнулся Уайтджек. — Мне совсем в другую сторону.
Стаис очень любил слушать Уайтджека. Уайтджек говорил об Америке, о Голубых горах, где он когда-то служил в лесном ведомстве, рассказывал о том, как хорошо стряпает мама и о своих огромных псах, которые отлично брали и ещё лучше держали след. От сержанта он узнал, что охотиться на оленей с борта среднего бомбардировщика не стоит. Это слишком опасно, так как в долинах неожиданно возникают сильные нисходящие потоки. Уайтджек рассказал о приятных, спокойных, ни к чему не обязывающих пикниках с другом по имени Джонни Моффат и девушками с лесопильни в соседнем городке.
…Стаис не был в Америке вот уже девятнадцать месяцев, и повествования Уайтджека приближали его к дому, придавая тому живую реальность.
— В моем городе жил один человек по имени Томас Вулф, — сказал тем утром без всякой видимой связи Уайтджек. — Он был здоровенным парнем и однажды укатил в Нью-Йорк, чтобы стать писателем. Может быть, ты о нем слышал?
— Да, — ответил Стаис. — Я читал две его книги.
— Ну и я тоже читал его знаменитую книгу, — сказал Уайтджек. — А жители нашего города вопили, что его следует линчевать. Но прочитав книгу, я увидел, что он описал наш город точно и по справедливости. Когда его привезли к нам мертвым, я спустился с гор и пошел на его похороны. К нам приехало множество важных шишек из многих мест, начиная от Нью-Йорка и кончая Чапел-Хилл. День был страшно жарким, парня я никогда не видел, но, прочитав книгу, я считал обязательным для себя побывать на его похоронах. И на кладбище явился весь город. Все вели себя тихо и достойно, хотя всего за пять лет до этого что есть мочи требовали его линчевать. Это было очень впечатляющее зрелище, и я очень рад тому, что проводил его в последний путь.
А в другой раз, балансируя между сном и бодрствованием, он слушал, как низкий голос, слегка растягивая слова, говорил:
— …мама берет куропатку, освобождает её от костей, затем чистит большую, сладкую картофелину, кладет на неё ломтики бекона и помещает в куропатку. Куропатка запекается три часа, и при этом мама регулярно поливает её растопленным маслом… Тебе надо будет её, как-нибудь попробовать…
— Да, — согласился Стаис, — обязательно.
В списке пассажиров Стаис стоял далеко не первым. Поток устремившихся в Америку полковников оккупировал все места в летящих на запад «Си-54», и Стаису приходилось ждать. Но это было даже хорошо. Ему нравилось лежать, вытянувшись в удобной койке, и предаваться приятному ничегонеделанию. После Греции это был вполне заслуженный отпуск и, кроме того, он хотел явиться домой и предстать перед мамой лишь после того, как перестанет выглядеть старым, усталым человеком. В пустых казармах было тихо, и несмотря на транзитную неразбериху, жратва была хорошей, а в армейской лавчонке можно было прикупить не только кока-колу, но даже и шоколадный коктейль. Остальные члены экипажа, с которыми летал Уайтджек, были молоды и целыми днями торчали на пляже. По вечерам они ходили в кино или всю ночь резались в покер с такими же как они юнцами из других казарм, в то время как Уайтджек — отличный рассказчик — без всякой навязчивости развлекал Стаиса, когда тот обретался в пограничном пространстве между снами и явью. Уайтджек был специалистом в области аэрофотосъемки и в то же время являлся воздушным стрелком в эскадрилье, занятой разведкой и картографированием. Вместе со своей эскадрильей Уайтджек побывал на Аляске и в Бразилии, возвращаясь в США в промежутках между экспедициями. Сейчас сержант направлялся в Индию, и ему очень хотелось выговориться. Он летал на «Митчелле» и предполагалось, что вся эскадрилья вылетит из Натала одновременно. Однако в то время, когда его машина, ожидая построения, кружила над аэродромом, два «Митчелла» потерпели на взлете аварию и сгорели у него на глазах. Остатки эскадрильи задержали в Натале, и самолет Уайтджека летел через океан в Аккру в одиночестве.
Лежа в койке и слушая дикие завывания мальчишки-негра за стеной, Стаис размышлял о двух «Митчеллах», сгоревших в трех тысячах миль отсюда на узкой полоске земли между джунглями и океаном, и о других погибших в иных местах самолетах. Он мечтал о том, как дома, сидя в кресле, будет смотреть на маму. Он вспоминал о красивой девушке из Вены, с которой познакомился в Иерусалиме, и о самолете «ДиСи-3», планирующего в сумерках подобно небесному ангелу на неровное, затерянное в горах Пелопонесса, пастбище…
Стаис уснул. Тело его покоилось на удобной койке с чистыми простынями в тихой казарме, а дух снова витал над Афинами. На высоком холме сверкали белизной древние руины, в небе ревели истребители, а Латроп сообщал в шлемофон: «… сто ярдов…, пятьдесят…», после чего машина вздымала в синее небо Греции. Затем он вдруг оказывался в воздухе над Плоешти на высоте каких-то пятидесяти футов. Мимо них сыпались горящие обломки десятков «Либерейторов», а Латроп говорил: «Сегодня они оставили на земле всех новичков… Воюют только ветераны…»…
После этого Стаис оказался в воде неподалеку от белоснежного песчаного пляжа Бенгази. Ремни парашюта стягивали тело с такой силой, что болели все мышцы. Рядом с ним в ленивых волнах колыхались тела его товарищей… Но вот море исчезло, и Стаис оказался в сине-зеленых лесах Миннесоты. Его отец толстый коротышка — тихо спал на ковре из еловых игл. На смену лесу снова появились Афины. Афины…
— Не знаю, что случилось с лейтенантом, — услышал Стаис, пробуждаясь от сна. Голос был ему не знаком. — Он проходит мимо нас по полю с таким видом, будто мы вовсе не существуем.
Стаис открыл глаза и увидел Новака. Сын фермера из Оклахомы, присев на край койки Уайтджека, что-то втолковывал сержанту высоким, почти девичьем голосом.
— Все ребята начали жутко волноваться, — говорил он. — Я думал, что людей лучше, чем лейтенант не бывает… Но теперь… — Новак пожал плечами. — … теперь, если он вдруг тебя случайно замечает, то начинает рычать так, как будто он сам генерал Джордж Паттон.
— Возможно, это всё потому, — сказал Уайтджек, — что он видел как горел в Натале лейтенант Броган…Ведь он дружил с Броганом с того времени, когда им было всего десять лет. Со мной, наверное, случилось бы то же самое, если бы я вдруг увидел, как гибнет машина Джонни Моффата…
— Нет, дело не в этом, — Новак подошел к своей койке и извлек из тумбочки блокнот. — Всё началось в Майями четыре недели тому назад. Неужели вы этого не заметили?
— Заметил, — неохотно протянул Уайтджек.
— Вам следует с ним об этом поговорить, — сказал Новак, приступая к сочинению письма. — Вы с ним хорошие приятели. Ведь нам скоро предстоит драться, и нет ничего хорошего в том, что лейтенант отказывается замечать свой экипаж. Может быть, он просто все время пьян?
— Нет, лейтенант вовсе не пьян, — ответил Уайтджек.
— В таком случае, поговорите с ним, сержант.
— Может быть, я так и сделаю, — Уайтджек сел на койке, прикрыв нижнюю часть тела полотенцем. — Может быть, и поговорю… — повторил он, глядя с несчастным видом на свой плоский живот. — В армии я стал похож на жирную свинью, — сказал Уайтджек. — В тот день, когда я принимал присягу, окружность моей талии была всего двадцать восемь с половиной дюймов, Теперь же она — тридцать два и три четверти. Да, армия… Возможно, мне не стоило в неё вступать. Лица моей специальности от призыва освобождались, и кроме того я остался единственным кормильцем больной матери.
— Так почему же ты решил встать под знамена?
— А… — улыбнулся ему Уайтджек, — выходит ты проснулся? Ну и как, сержант? Самочувствие улучшилось?
— Чувствую себя отлично. Итак, почему ты решил вступить в армию?
— Что же… — Уайтджек в задумчивости поскреб подбородок. — Я долго ждал. Сидел в своей горной хижине и изо всех сил старался держаться подальше от радио. Я ждал…ждал и, наконец, не выдержал. Я спустился в город к маме и сказал: «Знаешь, мама, ждать я больше не могу и поэтому записываюсь в армию».
