Михкель Мутть - Международный человек
“Нам пора на самолет”, — заерзал Орвел.
“Конечно, вы же проверяете, не отстал ли кто от группы, — любезно улыбнулся Рудольфо. — Как в старое доброе время. MaZana”, — махнул он кому-то рукой. И, танцуя тарантеллу, направился к трапу самолета.
Фабиан смотрел на убегающую стартовую полосу. Самолет взмыл, и за окном потянулась дымка облаков.
Ему хотелось увидеть Эйфелеву башню и Берлинскую стену, Храм Сегуна и пирамиды — все, все, все.
Прибытие домой
Через три часа они были в Хельсинки.
“Считайте, мы дома”, — усмехнулся Рудольфо.
Их встретил референт по финско-эстонским культурным связям, и они нырнули в его машину.
“Скорее в порт, — сказал Рудольфо после слов приветствия. — У нас очень мало времени. Паром отходит через полчаса”.
Референт недоуменно спросил, какой паром он имеет в виду. Выяснилось, что за это время расписание изменилось и они не успевали на часовой паром. Это означало, что пресс-конференция, назначенная на шесть часов вечера на Певческом поле, отменяется, потому что следующий паром отходил в восемь часов. Но Рудольфо даже слушать не хотел об отмене пресс-конференции. Он попросил отвезти их в общество культуры и начал звонить в Таллинн.
Застав Коэрапуу, он отдал распоряжение, чтобы за ними прислали “Водяного”. Выяснилось, что катера нет.
“Где катер? — возмутился Рудольфо. — Мы завершили „Миссию“ и хотим скорее воссоединиться со своими семьями”.
“Пакс уплыл с шлюхами в залив”, — ответил Коэрапуу.
“Я уволю вас”, — отрезал Рудольфо и положил трубку.
Он позвонил в аэропорт, но самолет на Таллинн только что вылетел.
Затем позвонил Коэрапуу и сообщил, что ему удалось арендовать частный катер одной фирмы, у которого мощный мотор, и что он сам за ними прибудет. Настроение у Рудольфо снова поднялось. И он принялся читать эстонские газеты.
“Видишь, — бросил он Фабиану и указал на название „Блестящая победа внешней политики“. — Это о нас”, — сказал он.
И финские газеты трубили в том же духе.
В три часа они отправились в порт.
“Почему на носу нет эстонского флага?” — рассердился Рудольфо и отказался садиться на катер.
“Флаг на носу того катера, на котором Пакс со своими шлюхами катается, — объяснил Коэрапуу. — Я решил, что надо торопиться, и не стал искать по городу подходящий флаг”.
Через два с половиной часа они были в Таллиннском порту. Их встречала только одна машина.
“Я могу и пешком пойти”, — сказал Коэрапуу.
“А где вторая машина?” — удивился шеф.
“Антс чинит фары, — ответил шофер Пеэтер. — Уже второй день”.
“Немедленно на Певческое поле”, — скомандовал шеф.
Фабиан не поехал с ними, его энергия была на исходе.
Произошедшие перемены
Уже поворачивая ключ в двери своей квартиры, он понял, что предчувствие его не обмануло: Миранды нет. На столике перед зеркалом лежала записка, в которой она сообщала, что уезжает с цирком, дававшим в Таллинне представления, потому что “хочет увидеть мир”. Эту новость Фабиан воспринял со странным облегчением, ибо неопределенное положение кончилось. Следующий шаг он должен был сделать сам.
Когда Фабиан на следующий день пришел на работу, Муська ему сообщила, что шеф велел сразу к нему зайти. Конечно, это было в духе шефа — даже в такое утро, как сегодня, когда “Миссия” по большому счету была выполнена, они не могли долго отсыпаться. От секретарши шефа Мийли он узнал, что Рудольфо явился на работу раньше него и два часа разговаривал с Америкой. Коэрапуу якобы побледнел с лица.
“Шеф звонит уже в счет 2001 года”, — вздохнул он.
Фабиан зашел в кабинет. Шеф, продолжая говорить по телефону, жестом пригласил его сесть.
“Ну? — улыбнулся он ослепительно и положил трубку. — Почему такой невеселый? Ведь мы теперь знамениты, как кинозвезды, из нас делают национальных героев. Глядишь, получим на грудь орден Якоба Хурта второй степени”. И шеф весело рассмеялся.
“Это ведь все большой блеф”, — ответил ему Фабиан.
“Ну-ну, полно, — упрекнул его Рудольфо. — Это такой же блеф, как все остальное в нашей жизни, да и во всем мире. Такова жизнь”.
“От меня жена ушла, — сказал Фабиан понуро. — Пока мы занимались государственными делами и возвращали Эстонию в мир, она туда и сбежала, уехала вместе с цирком „Барселона“, дававшим здесь представления”.
“Вот как, — коротко произнес шеф. — Я надеюсь, что хотя бы с каким-нибудь акробатом или силачом?” — спросил он после деликатного минутного молчания.
“Нет, с чистильщиком львиных клеток, — ответил Фабиан. — Она сказала своей подружке, что уедет с кем угодно, лишь бы попасть за границу”.
Рудольфо задумчиво кивал, потом спросил:
“Подожди, что ты сказал?”
“Лишь бы попасть за границу”, — повторил Фабиан.
Шеф недоуменно покачал головой.
“Честное слово, я не понимаю. Неужели все еще бытуют такие настроения?”
Фабиан ничего на это не ответил.
“Ах да, — сказал Рудольфо через некоторое время. — Моя жена тоже сбежала. — И после паузы продолжил: — Беда только в том, что ты еще довольно молод и женишься второй раз. А может, и третий. А вот женюсь ли я — это вопрос”.
“Но зато ты есть тот, кто ты есть, — произнес Фабиан. — У тебя исключительный статус, и этому многие завидуют”.
“Да, — произнес Рудольфо. — Если быть честным, то я его, пожалуй, не променяю на твою молодость. — Он погладил подбородок. После чего мягко улыбнулся: — Человек вообще не стареет так быстро, как принято считать. То есть он бы не старел, если бы окружение постоянно не напоминало ему об этом. Сейчас оно просто заставляет человека рано почувствовать себя старым. Мне не нравится наш век, — продолжал он. — Если я чего-то еще и жду от истории, так это поворотов, которые она совершит, перестав творить культ детства и молодости. Я понимаю, почему это поветрие захлестнуло весь мир. Но оно не может длиться до бесконечности. Я говорю так не потому, что я сам такой старый, а потому, что человечеству в целом это просто не полезно”.
“А нужна ли тебе жена?” — спросил Фабиан перед уходом.
“Ах да, — нахмурил Рудольфо брови. — Знаешь, у меня не было времени об этом подумать”.
И он направился к двери променадным шагом, чтобы отдать распоряжения Мийли.
Расставания
Фабиан шел по коридору в сторону своей нижней канцелярии. Где-то прозвучал истерический смех Мяэумбайта. Фабиан вошел в дверь, на которой красовалась вывеска “Опман-везирь. Коэрапуу”.
Роман листал какие-то бумаги и едва взглянул на вошедшего Фабиана. Он показался Фабиану каким-то странным. С ним явно что-то случилось.
“Хорошо, что застал меня, — сказал Коэрапуу. — Я увольняюсь. Это дело решенное”.
Он сообщил это не бравурно, с пеной у рта, как раньше, а совершенно нормальным голосом, поэтому Фабиан подумал, что это серьезно.
“Почему же?” — только и спросил он.
“Теперь они и у меня хотят взять очистительную присягу, что я не был связан с КГБ. Естественно, я был связан! Все, кто в то время работал на таких местах, были так или иначе связаны. Но разве это можно назвать сотрудничеством?! Большинство этих сопляков, которые здесь сейчас чванятся и бьют себя в грудь, делали бы это куда более рьяно. Уж они бы из кожи вон лезли, чтобы сделать карьеру. В этом я почти не сомневаюсь. Им повезло с датой рождения — поэтому теперь никто не узнает, как бы они вели себя в других условиях. Сейчас быть патриотом проще простого. Мой год рождения — мое несчастье”.
Из его объяснений Фабиан понял, что присяга — это всего лишь предлог, Коэрапуу вменяют в вину, что он недостаточно быстро развивал материальную базу канцелярии и что он добывал денежные средства по сомнительным каналам.
Но и это было предлогом, на самом деле его хотели выжить, потому что на его место нацелился Армин Эбра из политического отдела.
“Эбра, этот маленький шакал!” — подумал Фабиан.
“Ну что ж, пусть берут его на работу, — махнул Коэрапуу рукой. — Его или кого-нибудь другого, идейного и чистого. Посмотрим, как он будет справляться, как быстро прогорит. Приходит другое правительство, и значит, другие работники. Что ж, пусть приходит Эбра, — горько усмехнулся Коэрапуу. — Старые воровали. Новые еще больше будут воровать, — был уверен он. — Старые были коррумпированы, новым тоже этого не избежать. Только они будут хитрее, тоньше. Видел, как они даже умных людей одурачили. Кем этот новый патриот был бы раньше? Был бы в каком-нибудь институте младшим научным сотрудником или в школе завучем по внеклассной работе. Наверное, таскал бы домой писчую бумагу. Или копирку. Больше ведь нечего было воровать. А теперь они у пирога. Уж они свое возьмут. А я, дурак, все верил, что есть еще люди, для которых своя рубашка не ближе к телу!”
“Что ж ты так? — не мог не спросить Фабиан. — Почему же ты о себе не позаботился?”
“Не знаю, — досадовал Коэрапуу. — Я из другого теста сделан”, — сказал он, криво усмехаясь.
