Хироюки Ицуки - Капли великой реки
Новейшая революция информационных технологий лишь продолжает этот процесс. Я ничего не имею против компьютеров, только вот, когда везде одни компьютеры, не утратим ли мы что-то очень важное, если не станем больше ценить такое человеческое общение, при котором можно услышать живой голос собеседника, — то, что называют мэндзю?
Где слова — там и голос, где голос — там и ритм. Ритм неразрывно связан с дыханием. У каждого это по-своему, все мы разные. Печатное слово, в общем-то, унифицировано. А вот человеческий голос, манера говорить — это уникально.
Посредством унифицированных печатных знаков, через такого абстрактного посредника, как человеческий язык, мы тоже можем прикоснуться к истине и вере, а то, что таким путём воспринять не удастся, нам передаст живой человеческий голос, полный теплоты взгляд или вздох — я уверен, что важны оба пути.
Слова очень важны, и при этом слова — ещё не всё. Мне бы хотелось не склоняться ни к одной из этих двух крайностей, пусть для нас будет ценно и то и другое. Правильный и красивый язык имеет большое значение. Но очень много значит и звучание голоса — речь может показаться шероховатой, но от этого она ещё выразительнее. Необходимо прилагать усилия, чтобы научиться говорить на стандартном японском языке правильно и красиво, и в то же время нужно стремиться к тому, чтобы связанный с вашими собственными корнями местный диалект не стал предметом насмешек и презрения, чтобы его не использовали как дешёвый аттракцион.
Чем больше я размышляю о том, что наш век — это век, когда слова лишь скользят по поверхности и не имеют силы, тем больше я стремлюсь хоть как-то вернуть реальный смысл своим собственным словам. Вернуть своим словам весомость и значимость — вот чего бы я действительно желал.
МЕЧТАЯ СПУСТИТЬСЯ С ВЕРШИНЫ ДОСТОЙНЫМ ОБРАЗОМ
Часто говорят, что японцы не привязаны к определённой религии, в них нет истинной набожности: устраивают свадьбу по христианскому обряду, на Новый год совершают паломничество в синтоистский храм, а умерших хоронят по буддийскому обряду. Однако я с этим не согласен.
Истоки религии, должно быть, лежат в страхе перед природой и в изумлении перед тайнами мироздания. «Как величественны эти горы!», «Какая чудесная сила у этого растения!», «Отчего это времена года сменяют друг друга и каждый сезон дарит свои плоды?» — на чувстве почитания и преклонения зиждется основа религиозной веры. В жизни японца это чувство глубоко укоренено. Это выражается в таких формах, как культ покровителя путников божества Досодзин,[57] или культ оберегающего детей бога Дзидзо,[58] или фаллический культ, это хорошо проявляется в поклонении солнечному божеству О-Тэнтосама.
Однако в XIX веке образованные люди назвали всё это анимизмом, к которому относились с той же брезгливостью, что и к гусеницам. Они презирали смешение буддийских и синтоистских культов, считая такой подход характерным для людей, находящихся лишь на пути к религиозному развитию. Им, вероятно, казалось, что без строгого единобожия невозможна религия Нового времени. Но так ли это на самом деле? Наоборот, если понимать слово «религия» в его исконном смысле, то по сравнению с народами Западной Европы, имеющими долгую историю научных исследований, склонность к рациональному мышлению и трезвому анализу, как раз японская нация явно выказывает свою религиозность.
В настоящее время происходит стремительное распространение компьютера. Известно, что мир компьютера устроен как двоичная система, постоянно задаётся вопрос: плюс или минус, да или нет? Здесь совершенно нет места избыточным эмоциям. Реакция типа: «Yes, but…» («Да, но…») или неопределённость, когда трудно ответить либо да, либо нет, здесь невозможна в принципе. Иными словами, компьютер — вещь очень сухая. Он совершенно иссушен. И тот мир, к которому мы стремились в течение пятидесяти лет, прошедших после войны, тоже очень сух.
Всё это время «влажное» не жаловали. Взять, например, романсы энка. Ведь в основном в них на печальную мелодию положены слова о расставании, слезах, грусти и тоске, и среди просвещённых интеллектуалов эти песни в первую очередь считаются образчиком «влажного», осуждение их весьма типично. О них произносятся лишь слова порицания: «выжимание слёз», «мелодрама», «сантименты». Считается, что ритм важнее мелодии, а смех важнее слёз. Получается, что смех — это критический подход, это интеллектуальный юмор, а слёзы — это Средневековье, это несовременно. Романсы энка, долг и чувство «гири-ниндзё», «влажное», «феодальное», «несовременное» — всё это стало мыслиться как образы из одного ряда. Но мне видится в этой тенденции какой-то ущербный модернизм.
Изначально человек наделён богатыми эмоциями и ощущениями. Чтобы сильно радоваться, нужно сильно грустить. Если человек не умеет горько плакать, разве сможет он весело смеяться? Мечты — это оборотная сторона разочарований, и только тот, кто столкнулся с глубоким разочарованием, способен удержать в руках настоящую мечту. Свет и тьма противостоят друг другу, но тот, кто видит лишь что-то одно, непременно заходит в тупик.
Вот и современное общество, развивавшееся таким образом, что положительным оказалось всё сухое, «не влажное», натолкнулось сейчас на стену. В эпоху, когда сама Европа, являющаяся родиной и прародительницей всей этой философии, находится в сомнениях и метаниях, быть может, одна лишь Япония ещё только собирается двигаться по пути к обществу современного типа.
За такие слова меня могут поднять на смех: «Ну и шуточки — мы, стало быть, до сих пор не живём в современном обществе! Что ты такое говоришь, неужели у нас до сих пор феодализм?» Но в Японии определённо есть сферы жизни, не подвергшиеся модернизации, и их немало. Модернизируя их, нам предстоит преодолевать и ту стену, на которую наткнулась модернизация в Европе. Правой рукой боремся с модернизацией, левой рукой боремся с тем, что осталось немодернизированным. В том и трудность японской ситуации, что всё приходится делать одновременно. Однако я считаю, что мы должны осознавать, что и современное общество, к которому мы изо всех сил стремимся, на самом деле отягощено серьёзными проблемами. Выглядевший столь современно, город Кобэ оказался уязвимым перед лицом землетрясения, и символично то, что старые, традиционные деревянные дома и модерновая эстакада скоростной дороги рассыпались в один и тот же миг.
ИСХОДНАЯ ТОЧКА — РАКОВОЕ ЗАБОЛЕВАНИЕ: ЧТО ОТСЮДА МОЖНО УВИДЕТЬ?
Есть, к примеру, такая болезнь — рак. До последнего времени считалось, что, поскольку раковая опухоль наносит вред человеческому организму, нужно её подавлять, однако на уровне молекулярной биологии эти воззрения уже устарели. Руководитель онкологических семинаров в Саппоро и величайший авторитет в области раковой патологии Кобаяси Хироси опубликовал в газете статью следующего содержания. Пятьдесят триллионов клеток, из которых состоит человеческий организм, неизбежно стареют. Кроме того, они повреждаются под влиянием ультрафиолета и вредных химических веществ. По мнению Кобаяси, возникновение рака может быть связано с работой по поддержанию жизнедеятельности таких вот состарившихся и повреждённых клеток.
Не только человек, но и все живые существа состоят из клеток. Поддержание жизни состоит в том, что вновь и вновь происходит деление клеток, старые клетки разрушаются и умирают, рождаются новые. Если есть старые и повреждённые клетки, деление которых затруднено, то рядом с ними появляются добровольные помощники, которые из лучших побуждений пытаются поддержать эти клетки. Они самозабвенно стараются защитить ослабевшие клетки, энергично делятся и множатся. В довершение всего процесс становится неостановимым. Процесс нельзя остановить, и он становится неконтролируемым. Состояние, при котором размножение клеток неограниченно и неуправляемо, и есть рак.
Поэтому можно сказать, что механизм возникновения рака имеет в широком смысле две разновидности: поломка педали газа и педали тормоза. В первом случае усиленно проявляется фактор роста клеток, и его становится невозможно взять под контроль — это состояние, когда педаль газа нажата до упора и застряла в этом положении. Второй вариант — поломка в генах, контролирующих рак, и это состояние неисправного тормоза.
В обоих случаях возникновение рака провоцируют свои собственные клетки, намерения у которых самые добрые. Поэтому мне кажется принципиально ошибочным подход, заключающийся в том, чтобы раздавить и уничтожить болезнь, сжечь её дотла радиацией. Рак — это несчастные клетки, которые с горьким плачем несутся сломя голову, вопреки всем правилам движения. Они мчатся и вопят: «Кто-нибудь, остановите!»
Ведь, если в семье есть трудный подросток, не говорить же из-за этого: «В колонию его!» Раковые клетки — такие же члены нашей семьи. Если кто-то из родных с воплями несётся без тормозов, вся семья должна как-то его выручать. Точно так же, если в вашем теле ваши собственные клетки превратились в раковые и творят безобразия, надо постараться каким-то образом вернуть их к порядку. Если думать только о том, как бы их вырезать или сжечь, по-моему, толку не будет. То, что необходимо, — это силы для сдерживания бунта клеток и для контроля над ними, силы для того, чтобы вынудить их сбросить скорость. Я стою за подход к лечению рака, основанный не на подавлении, а на спасении.
