Сергей Дубянский - Кирилл и Ян (сборник)
— Ну, в принципе… Товарищ полковник, — старлей повернулся к сидевшему рядом и внимательно слушавшему разговор офицеру. Валера сразу и не обратил внимания на его погоны, — кстати познакомьтесь, это начальник колонии.
Коля до этого решивший, что профессиональный разговор его не касается и скучающе смотревший в окно, обернулся, чтоб рассмотреть самого главного начальника. Увидев прямо перед собственным носом протянутую руку, автоматически пожал ее.
— Что вам сказать, ребята, — как-то совсем не по-военному начал полковник, — солдата я, конечно, могу вам дать, но во время работы вы сами должны следить за всем. Солдат, он что? Он же не будет с вами по прессу лазить, а ночью промзона и так закрыта. Там просто никого нет.
— Да? — удивился Валера, вспоминая пресловутых рязанцев, — а когда же они успевают поснимать все?
— Народ тут ушлый, — улыбнулся старлей, — они все успеют, если хоть чуть отвернуться. Так что смотрите в оба.
— Так нужен солдат? — полковник, похоже, не любил оставлять нерешенных вопросов.
— Нет, — вздохнул Валера.
На этом разговор закончился. Как по команде, внимание всех переключилось на окно, за которым с равными промежутками возникали фонари, выхватывая из предрассветного сумрака занесенные снегом домики, голые деревья… Больше ничего разглядеть не удавалось, потому что автобус хоть и медленно, но двигался дальше, пока наконец не остановился перед конторой.
Полковник, не прощаясь, поднялся на крыльцо, а главный инженер повел наладчиков к КПП. Как и вчера, открылась дверь. Здоровый краснолицый прапорщик внимательно изучил документы, подозрительно оглядел фигуры визитеров, выискивая несвойственные человеку выпуклости, но так ничего и не сказав, нажал кнопку. Больше их никто не останавливал, только двери синхронно открывались и закрывались, увеличивая пропасть между двумя несоизмеримыми мирами.
Мимо, в полном молчании, маршировала колонна безликих людей в бушлатах и одинаково надвинутых на лоб шапках-ушанках. Главный инженер чуть отстал, что-то объясняя часовому, и Коля вдруг почувствовал себя беззащитным перед этой серой мощью. А что, если они сейчас развернутся и бросятся на штурм двери, смяв непонятных штатских, как букашек?..
— Смотри, как они глядят на нас, — прошептал он, прижимаясь к Валере плечом, словно ища защиты.
— А ты б как глядел, просидев тут лет десять?
— Жалко мужиков.
— Ты сначала зайди в оперчасть и узнай, за что все они тут, а потом посмотрю, как тебе жалко будет. Я когда в Димитровграде был, тоже как ты думал, а мне показали дела моих слесарей. Ребята, хоть на доску почета вешай: один девчонку тринадцатилетнюю изнасиловал, а другой парня на улице из-за сигареты прирезал. Понимаешь, здесь они, как звери в зоопарке. Кажется, подошел бы и погладил тигра — такая милая кошечка…
Основная часть колонны скрылась за углом здания, оставив лишь толстый серый хвост, больше не внушавший страха; к тому же вернулся главный инженер.
— Ну что, ребята, пошли?
Миновав несколько грязных, покрытых льдом корпусов, они втиснулись в низкую зеленую дверь. В цехе стоял запах металла и машинного масла. Коля, наверное, еще не чувствовал его так остро, а для Валеры он давно стал родным. Если на секунду прикрыть глаза, то можно ощутить себя на обычном заводе, среди обычных людей…
— Все, ребята. Я пошел, — главный инженер протянул руку, — если что, знаете, где мой кабинет. Вечером зайду, чтоб выпустить вас обратно. Работайте.
В яме под прессом уже горела переноска и шесть человек молча сидело на корточках, заворожено глядя, как в литровой банке булькает мутная темная жидкость.
— Это что за сборище? — Валера заглянул в люк.
Люди испуганно вскочили, но увидев штатского, расслабились.
— Начальник, холодно ж, а мы тут с семи часов. Надо пацанам погреться, чайку попить, — сказал Вася.
Валера узнал его по отсутствию переднего зуба (в остальном, все они были одинаково одетые, налысо постриженные, с серыми землистыми лицами).
— Кончай базар. Работать надо.
— Так мы сейчас; вот, только… — засуетился Вася, — это ж чай, начальник.
Откуда-то появились кружки. К банке потянулись жадные руки… Выпрямившись, Валера повернувшись к Коле.
— Натуральные саботажники, ведь пока идет монтаж, у них ни плана по выработке нет, ни дневного задания. Они до конца срока готовы сидеть в яме и хлебать чафир. Лафа, да и только!
Коля лишь молча хлопал глазами. Что он мог ответить, если не понимал ценностей мира, в котором они оказались? Перед ним стояли свои задачи, требовавшие решения.
— Не сопрут? — спросил он, видя, как Валера вешает куртку на кусок проволоки, торчащий из стены.
— Куртку не сопрут, — Валера покачал головой, — куда в ней тут идти? А продать некому.
— Ну да… — Коля повесил свою рядом, оставшись в свитере и «рабочих» джинсах.
Из-под пресса один за другим стали вылезать «слесаря». Их глаза смотрели на чужаков с таким наглым презрением, что Коля усомнился, возможно ли вообще управлять людьми, у которых в каждом движении, в каждом плевке или судорожной затяжке сквозило неукротимое упрямство и полное пренебрежение к жизни. Да они на все пойдут! Что для них какая-то поганая медная трубка?..
Наконец из ямы появился последний заключенный, даже на первый взгляд странным образом отличавшийся от остальных. Нет, не одеждой или прической, и даже не тем, что казался гораздо старше прочих, а именно взглядом, спокойным и равнодушным, казалось, утратившим все человеческое. Коля никак не мог от него оторваться, а старик, вроде не замечая этого, продолжал созерцать свою неведомую даль.
— Работы надо закончить максимум за неделю, — объявил Валера, — управитесь раньше, походатайствую о поощрениях. Всем ясно?
— Начальник, мы ж не фраера — мы не подведем, но если ты нас кинешь, так мы знаем, где тут чего открутить. Он что у нас первый, пресс этот? — Вася довольно ухмыльнулся.
— А вот пугать меня не надо. Все равно я вас не боюсь.
При этих словах «тренера» Коля зажмурился, представив, как зеки сейчас кинутся на них, но к его удивлению никто даже не сдвинулся с места.
— Итак, — продолжал Валера, — я вам тут не братан, не адвокат и не исповедник, а начальник; такой же, как ваш отрядный, поэтому без глупостей. Для начала ставим привод.
Он обернулся, делая знак крановщику. Где-то под крышей лязгнуло, и мощная ферма, казавшаяся частью цеховых опор, двинулась вперед.
— Один останется внизу стропить, остальные — наверх. Сейчас покажу, что надо делать, — не дожидаясь ответа, Валера стал ловко карабкаться по дрожащей металлической лестнице.
Коля подумал, что на траверсе и так тесно для шести человек, поэтому если еще он влезет туда, то будет только мешаться. Заложив руки за спину, он молча наблюдал, как медленно раскачивается тяжелый крюк.
…А если он опустит его мне на голову? Ведь ему ничего не стоит. Наверняка крановщик тоже какой-нибудь убийца, а тут производственная травма с летальным исходом… На всякий случай Коля отошел в сторону, а старик, оставшийся за стропальщика, продолжал невозмутимо сидеть на корточках, не обращая внимания на происходящее. Коля подумал, что не знает, в какой форме отдают здесь приказы, а крюк уже замер в ожидании, повернув в его сторону гордо задранный нос.
…Ну и черт с ним!.. — разозлился Коля, скорее на себя, чем на зека. Надев валявшиеся на полу рукавицы, он сам протянул стропы под приводом, накинул петли на крюк, подсунул деревянный брусок, чтоб не ободрать краску и молча махнул крановщику. С ним все обстояло проще, чем с этим стариком, демонстративно не желавшим работать.
Перекошенная массой маховика конструкция, оторвалась от земли, а старик продолжал безучастно сидеть, разглядывая пол. Это не просто раздражало, а бесило — …ладно, не хочешь работать, так хоть смотри, что делается у тебя над башкой!.. — подумал Коля.
Привод уже висел над прессом, направляемый десятком рук, когда он все-таки подошел к старику, решив культурно объяснить, что его приставили сюда не разглядывать бетонный пол, а заниматься монтажом, но вдруг почувствовал, что произнести это не поворачивается язык; и, вообще, пресс — такая ерунда, по сравнению… по сравнению с чем? Один взгляд на Васю и остальную команду вызывал в Коле определенный страх, а от старика, вроде, исходило внутреннее тепло, не подтвержденное, правда, никакими внешними проявлениями. Странное ощущение чужой заботы мгновенно убивало желание устраивать «разборки».
— Как вас зовут? — спросил он, хотя это и не имело для него никакого значения.
Старик поднял голову. Посмотрел ничего не выражавшими глазами и молча ткнул в бирку, пришитую на груди.
— Но ведь «2862» не ваше имя, правда?
Старик не ответил, снова склонив голову, превратившись в большую нахохленную птицу.
