Ирина Глебова - Качели судьбы
Пришла ему повестка к следователю, который вёл дело Вячеслава Ларионова. Климову и Ларионову устроили очную ставку. Предполагалось, что Ольгин муж может опознать в нём, Всеволоде, того человека, с которым он застал свою жену. Сева впервые увидел Ларионова. Короткий ёжик стриженых волос отливал медью, голубые глаза глядели отрешённо, красивое лицо казалось мрачным и безжизненным. Он недолго глядел на Всеволода, отвёл взгляд, покачал головой:
— Нет, это не он. Тот был выше, без бороды и волосы светлые.
— Вы, Ларионов, так хорошо разглядели любовника своей жены? — спросил следователь. — Ведь бороду за полтора месяца легко отрастить.
— Разглядел, конечно, я не очень, но вижу, что не этот, — упрямо повторил Ларионов, уже не глядя на Севу.
Когда арестованного увели, молодой следователь, лет на пять постарше Всеволода, закурил, предложил собеседнику и сказал, разгоняя ладонью дым у лица:
— Неприятная процедура, извините. Но ведь вы встречаетесь с его женой?
— Да, — ответил Всеволод. — Но встречаться мы стали уже после её ранения, а не до. И насчёт бороды, тут проверить просто: я не сбриваю её с самой осени.
Он вдруг разозлился на себя за эти оправдания и добавил раздражённо:
— Впрочем, это всё ни к чему, ведь никакого любовника не было, он врёт, смягчая свою вину.
— Это Ларионова так говорит вам?
— Да. Её муж пришел в тот вечер пьяный, набросился на неё. Вы же знаете, он работал в ресторане официантом, оттого и вечно бывал пьян.
— Да, — согласился следователь. — В тот вечер он был нетрезв, но не настолько, как пытается представить дело его жена. И насчёт гипотетического или реального любовника… на столе в комнате остались лежать очки с линзами плюс две диоптрии. Никто у Ларионовых, даже родители, такие не носят. Оправа красивая, современная.
— Мало ли чьи… — протянул Всеволод, смешавшись, потому что по наитию вновь вспомнил Сергея: высокий, светловолосый, слегка близорукий — очки очень идут ему…
Следователь заметил его состояние, сказал мягко:
— В вашу личную жизнь, Климов, я вмешиваться не вправе, да и не хочу. Но будте осторожны: женщина, способная довести мужчину до попытки убийства… Думайте…
Думать об этом Всеволод не хотел. Всё ерунда, он верит Оле! И она его любит. И он…
Вскоре после того, как они начали жить вместе, он спросил у Ольги, где её дочь.
— Родители Славки забрали, — ответила она беспечно.
Он уже знал, что, выйдя второй раз замуж, уехала из города Олина мать. Понятно, что бабушка с дедушкой, пока она была в больнице, взяли малышку к себе. Но сейчас она почти поправилась, и он рядом. Но Ольга тряхнула кудряшками:
— Пусть там поживёт, ей там хорошо. И нам вдвоём разве плохо? Мешать будет.
Прильнула к нему, неуловимым движением распахнув блузку и открыв упругие торчащие груди с уже затвердевшими сосками, побежала пальцами по его телу — от плеч вниз…
От следователя Сева шёл и думал, что им с Олей пора пожениться, взять девочку, жить так, чтоб никто ей глаза не колол. Мало что ли ей досталось, а он вновь её компрометирует. Правда, Ольга говорит, что пока не состоится суд, ей развода не дадут. Но это, в конце концов, формальность. Можно уже сейчас жить не как любовники, а как семья. Девочку взять…
Лёжа в постели и глядя, как Оля раздевается, Сева сказал:
— Давай заберём Кристинку. Она ведь очень по тебе скучает, я думаю. Да и ко мне ей пора привыкать.
Но Оля не поддержала тему, со смехом сдёрнула с него простыню, всем телом, как ручеёк, заструилась по нему. Но Всеволод вновь, уже не первый раз, почувствовал: она об их будущем думает не так, как он. Почему? И как? От этого ощущения пришла тоска и скованность, а Ольга уже билась в страстных конвульсиях и вдруг закричала:
— Ты что, не можешь! Козёл! Тебе сколько лет, семьдесят!..
Сева, стиснув зубы, оттолкнул её, встал и, прихватив футболку и брюки, ушёл на кухню. Он сидел и курил, когда в халатике появилась Оля. Совсем девчоночка с виноватым личиком. Упала на колени, обхватила руками его ноги и положила на них голову, стала шептать:
— Прости, Севочка, ты самый хороший! Я же в такие минуты себя не помню, я как сумасшедшая бываю! Ты лучше всех!
Подобное случалось и раньше, но именно после этой ночи Сева впервые подумал: «Она, похоже, не хочет выходить за меня замуж. Так какого чёрта я настаиваю!» И неожиданно для себя — а, может, и не так уж неожиданно, — испытал облегчение. И впервые трезво оценил: Ольгу устраивают подобные их отношения и даже, похоже, начинают надоедать.
Могли бы они расстаться спокойно? Кто знает. Но тут Всеволод получил записку. Достал её из почтового ящика утром, идя на работу. «Если не бросишь эту суку поганую, схватишь перо в бок!» А вечером, возвращаясь после работы и затянувшегося собрания уже затемно, он был во дворе своего дома окружён группой парней, повален и избит ногами. Сквозь ругательства расслышал фразу о последнем предупреждении. Разве мог он после этого отступиться, оставить Ольгу? Это выглядело бы как трусость.
Вечерами они редко сидели дома. Ходили в бары, кино, изредка в ресторан. Но вскоре зарплаты Всеволода стало катастрофически не хватать, и девушка начала водить его в компании. Чаще всего это были молодёжные вечеринки, где парни и девушки после приличной выпивки тасовались, как хотели. Оля чувствовала себя там, как рыба в воде. Сева понимал — это её приятели, её круг общения. Сам он туда плохо вписывался, но изо всех сил старался этого не показать и как только мог, уводил Олю. И думал: «Ничего, когда поженимся, всё это прекратится. Будем навещать моих друзей».
После их последней ссоры, после избиения во дворе, Ольга стала нежна и ласкова, как в первые дни. У него сердце начало оттаивать. И когда она предложила пойти в одну компанию, сказав робко: «Там будут и женатые», — он согласился с радостью, так хотелось сделать ей приятное.
Двадцать минут в электричке Оля оживлённо рассказывала о подруге: у той медовый месяц, а сама она из коммуналки, муж студент — жить негде. А тут такая везуха — ещё одна подруга уезжает отдыхать на юг и сдаёт Катьке с Витькой свою дачу аж на всё лето! Вот туда они и едут.
Дачный посёлок назывался «Научный». Это был настоящий городок: ровные мощёные улицы, добротные дома-коттеджи, невысокие интеллигентные заборы, ухоженные садики. Севе очень понравилось. Он поверил, что и компания здесь будет иная.
В дачном дворе уже дымил углями мангал, суетились парни, девушки накрывали стол под яблонями. После полудня солнце стало так припекать, что сначала девчонки разоблачились до купальников, потом и ребят сагитировали остаться в плавках. В таком виде и отправились задними дворами к обрывистому берегу реки. Всеволод плавал отлично, никто из парней не мог с ним соперничать. Одетый, он не выглядел сильным, скорее изящным. Но на песчаном пляже его обнажённое тело оказалось мускулистым, приятно-смуглым, разворот плеч мощным, стройные ноги крепкими и упругими. Даже Ольга, казалось, впервые разглядела его как следует.
— Севочка, — шепнула она ему, — все тобой любуются, ты самый красивый!
Они уже хорошо выпили, шумно веселились, и Севе были приятны и Олин шепоток, и взгляды девушек, и анекдоты парней, и вообще все эти ребята.
Сидели в саду допоздна, но потом разговоры и смех стали увядать, и хозяйка Катя предложила всем идти спать. Спать и вправду хотелось. В доме было две комнаты, Сева думал — одна для девушек, другая для парней. Но Катя сказала:
— Ты, Лёля, ложись с Севочкой на диване, мы с Витей тут, на матрасе, на полу. И Лене с Толиком есть ещё матрасик.
И убежала во вторую комнату расквартировывать других гостей.
Сева хотел лечь одетым, но побоялся, что утром брюки окажутся сильно мятые. Он остался в футболке и плавках, и тут же к нему под одеяло нырнула Олечка в одной комбинации. Он обнял её, шепнул: «Спокойной ночи», и почти сразу заснул, не слыша, как укладываются другие.
Просыпался он медленно: какой-то звук неумолимо вползал в сознание, тело словно обдувал лёгкий навязчивый сквознячок. Вот он открыл глаза и сощурился: комната была тускло освещена, а по груди и плечам его гладили Олины руки, быстро и горячо касались её губы и она приговаривала:
— Проснись, Севочка, я не могу, проснись!
Шум доносился от пола. Сева повернулся в ту сторону и испуганно отпрянул. Там, на матрасе, голые, вцепившись друг в друга катались, постанывая, Катюша и Виктор. Парень впился губами, причмокивая, в один сосок женщины, его рука терзала другой её сосок, животы вжимались один в один, её ноги обхватывали поясницу парня и пятки колотили по его телу. Вдруг Виктор выпрямился и, стоя на коленях, стал резкими бросками посылать себя вперёд — всё быстрее и быстрее… Сева не мог оторвать от них взгляд, а сердце бешено колотилось. Но вот он почувствовал, что Оля спускает с него плавки. Он внезапно пришёл в себя, повернулся к ней. Ему казалось, он сейчас её оттолкнёт, может даже ударит! Но он увидел её огромные молящие глаза, голое тело с торчащими грудями… И зарычал по-звериному, и обхватил судорожно, и вошёл — нет, вонзился в неё, продолжая хрипло стонать и в бредовом мороке слышать её крики и всхлипы… Когда все кончилось и он лёг на спину, в висках больно стучало, сам он был опустошён и апатичен, думать о том, что произошло, не хотелось. Но Оля, восторженно прижимаясь к нему, шептала:
