Анна Бялко - Обман
Спустя неделю моя новая школьная жизнь совершенно наладилась и настолько успела войти в свою колею, что я, пожалуй, начала ею слегка тяготиться. Не так, как в первые дни, когда я боялась сделать лишний неправильный шаг и мне все казалось непостижимым, а, пожалуй, где-то даже наоборот. Теперь я, как заправский педагог, узнавала своих подопечных на переменках в детской толпе и даже делала им какие-то замечания, пила с Ниной чай в учительской, когда у нас совпадали дырки в уроках (на школьном языке это называлось «окна»), пару раз даже ответила что-то довольно резкое на замечания директрисы и удостоилась недовольно поднятых бровей... Но все это было до жути одинаково и однообразно. Потихоньку подкрадывалась мысль, что новая жизнь, пожалуй, будет не многим интереснее старой... Еще одним открытием, и не сказать, чтоб приятным, стало для меня наличие выходных. В прошлой, Арининой, жизни дни не делились на будни и праздники: я была свободна всегда, а Валька работал без выходных. Теперь же оказалось, что после шести дней школьной суетливой беготни внезапно наступают выходные – полтора пустых дня, когда делать ну совершенно нечего. Разве только унылые дела по хозяйству. Но хозяйство в этой каморке было для меня малопривлекательно, да и хватало его все равно ненадолго. Идти гулять? На улицах холодно и неинтересно, а в магазинах без денег нечего делать. Да и не стоит мне в моем нынешнем виде идти в магазины, к которым я привыкла. Могут не пустить. А и пустят – еще знакомых там встретишь... Поговорить тоже не с кем, разве с мамой... Но это было малоразвлекательно, она все чаще норовила воспитывать меня и призывать к порядку. Кроме того, по выходным к ним традиционно приходила в гости я, вернее, Марина, то есть Арина с мужем, тут не до душеспасительных бесед. Даже телевизор по выходным исхитрялся показывать какую-то абсолютную муть. Так что я скоро обнаружила, что все полтора дня с нетерпением жду понедельника, когда можно будет прийти на работу и снова погрузиться в монотонную круговерть.
Некоторое разнообразие наступило, когда однажды вечером у меня в квартире раздался внезапный телефонный звонок, и я, задрюченная проверкой тетрадей (сочинение в шестом классе), не подумав, схватила трубку...
– Марина Михайловна? – раздался оттуда капризный, незнакомый и чем-то заранее недовольный женский голос.
– Д-да, – неуверенно призналась я, судорожно соображая, кто бы это мог быть и что теперь делать.
– Ну что же вы нам не звоните? Каникулы закончились, время идет. Я жду, жду... Вы обещали сразу после каникул созвониться. Это не дело...
Тут мне удалось сообразить, что это, должно быть, тот самый дополнительный урок с оболтусом за восемь долларов, основной источник Марининых доходов. Она, правда, говорила, что они уезжают куда-то к морям и позвонят по возвращении сами. Ну вот, кажется, и позвонили.
– Олеся Андреевна, – удачно вспомнила я мамашкино имя, – мне казалось, вы уезжали на каникулы.
– Ну да, – ничтоже сумняшеся ответила та. – Но мы уже два дня, как вернулись.
– Ну и прекрасно. Когда у нас будет следующий урок?
Марина предупреждала меня, что никакого постоянного расписания нет, каждый урок оговаривается отдельно и часто переносится, и что не дай бог не согласиться – враз уволят. Мне вообще не нравилась вся история, подумаешь – восемь долларов, но Марина прямо дрожала над этим уроком. В конце концов мы договорились на четверг, в пять часов. Ужасно неудобно, там еще педсовет, если и кончится вовремя, придется бежать бегом, а они обычно затягиваются, надо будет отпрашиваться, опять директриса косо посмотрит. И наплевать на нее, да больно все вместе противно.
Но мне повезло. Директриса уехала куда-то в РОНО, и педсовет в этот день вообще отменили. Поэтому я даже домой успела зайти. Толку из этого вышло, впрочем, немного, потому что есть дома было нечего – я думала пообедать в школе, а переодеваться мне было не во что – школьный костюм все равно был самым приличным из всей Марининой одежды. Вот получу зарплату – куплю себе нормальные штаны. Интересно, что в школе действительно никто, кроме физкультурника, в брюках не ходил. Что это у них – дресс-код или просто директрисины заморочки?
За десять минут до назначенного времени урока я подходила к высокому, новой застройки зданию, где проживал мой незнакомый ученик-оболтус. Дом был, пожалуй, похож на наш с Валькой, только, как говорится, труба пониже, дым пожиже. И вахтерша противнее. Долго-долго цеплялась ко мне, выясняя, в какую именно квартиру мне надо и зачем. Наша никогда себе такого не позволяла. Хотя, конечно, я там тоже была не училкой по вызову за восемь долларов...
Лифт, этаж, дверь, блондинистая мамаша в пеньюаре... «Здравствуйте, проходите...» Недовольная гримаса. Интересно, и что ей уже не так? Я только-только вошла.
Лучше б я никогда туда не ходила. Это оказался кошмар. То есть абсолютный. Марина говорила – оболтус, но чтоб такое... Никакие выражения, кроме матерных, тут не уместны.
Шестнадцатилетний болван, тупой и избалованный, уверенный в своей безнаказанности и вседозволенности, которому на фиг не нужно никаких правил, не только русского языка, но и вообще по жизни. А зачем? Ему и так все купят. Он меня не слушал, откровенно хамил, зевал и кривлялся, а я должна была с милой улыбкой что-то такое ему талдычить про запятые...
Я, конечно, такого не ожидала, поэтому и растерялась поначалу. Растерянности моей хватило примерно на полчаса, после чего я решила, что с этим делом пора завязывать.
– Я вижу, друг мой, ты сегодня не в настроении, – заявила я, закрывая учебник. – Поэтому мы на сегодня закончим. К следующему разу сделаешь то-то и то-то. А сейчас – урок окончен.
Ученичок пробубнил что-то вроде того, что нефиг на него мою работу сваливать, но вид у него был слегка обескураженный, поэтому я решила, что счет один-один. На выходе мамашка, морщась, как от кислого, протянула мне мой несчастный конверт, и я, не глядя, сунула его в сумку. Только дома я обнаружила там вместо восьми долларов шесть. Стерва. И когда только успела вытащить за «недоданное» время. А как насчет прибавки за вредность?
Видит Бог, я бы завязала с этими уроками в тот же день. Черт с ними, с восемью долларами! И хотела заявить об этом Марине, но не могла дозвониться, а на следующий день забыла, а потом мне в школе выдали аванс, и это был караул.
То есть полный караул. То есть я такого даже во сне не могла представить. А я, дура, так еще ждала этой первой настоящей зарплаты! Думала, брюки куплю приличные... Какие брюки? Того, что я получила, не хватило бы даже на еду, причем по Марининым, а не по моим прежним меркам. Даже если представить, что аванс – это лишь треть всей зарплаты. И действительно выходило, что восемь урочных долларов – очень даже большие деньги.
Только поэтому я решила заткнуться на время в тряпочку и попробовать еще раз. Пожалела я об этом сразу же, как только вошла в треклятую квартиру. Этот раз пришелся на пятницу, и у оболтуса в комнате – будто его самого было мало – сидело еще трое таких же, и все они с интересом меня разглядывали.
– Олеся Андреевна! – повернулась я к мамашке, которая, к счастью, еще не успела уйти в глубины квартиры. – Как это понимать?
– А что тут понимать? – пожала она плечиками. – К Вовочке пришли друзья. Вы позанимаетесь, они его подождут. Немножко послушают, им тоже будет полезно, правда, ребята?
Ребята ответили дружным радостным гоготом. Идти в эту клетку с тиграми было совершенно немыслимо. И вообще, какого черта! Я взвилась.
– Значит, так, Олеся Андреевна, – обратилась я к мамашке тоном, каким обычно ставила на место нерадивых продавщиц в бутиках. Такие, правда, встречались мне нечасто. – Я вижу, вы не до конца понимаете всю серьезность, я бы даже сказала, трагедию вашего положения. Тем хуже для вас.
Тут я развернулась и гордо направилась к двери. Опешившая мамашка – черт, прямо приятно было смотреть – потрусила по бесконечному коридору за мной.
– А что, что такое, Марина Михайловна? Какая трагедия? – голос был растерянный, я бы даже сказала, заискивающий. Ну точно как продавщица. А может, она ей и была в прошлой жизни? Тем более надо держать тон.
– Трагедия, – сурово продолжила я, глядя на нее сверху вниз, хотя была того же роста, – в том, что сейчас ноябрь. Даже конец ноября.
– Ну и что? – не поняла она.
– В это время вы уже не найдете ни одного приличного преподавателя для вашего, – тут я сделала легкую презрительную гримасу, – мальчика. Все стоящие педагоги набирают учеников для подготовки в институты с сентября. То есть, конечно, многие берут потом и с июня, для экспресс-подготовки, но это, – и я снова смерила ее взглядом, – не ваш случай.
Я остановилась, вздохнула, пожала плечами, – а мамашка глядела мне в рот, как зачарованная, – и продолжила:
– Ваш мальчик не может грамотно написать двух слов. И плохо обучаем. И, если уж об этом зашла речь, обучаться в принципе не желает. Я понимаю, что вы можете заплатить за поступление сколько угодно. Вы и заплатили бы, и заплатите, будьте спокойны, но это – сочинение. Письменный экзамен. Его надо хоть как-то написать. А он не сможет. И никто его за месяц этому не научит.
