Эфраим Баух - Завеса
«Не хватало, чтобы душа Тюринга вселилась в меня», – в ужасе отгонял эту мысль Берг и постился несколько дней.
Боясь себе признаться, он ощущал компьютер и вправду, как связанное с ним дитя, которое ждет его указаний, чтобы раскрыть свои возможности, и понимал, что находится лишь в самом начале пути. Он верил и боялся этой уверенности в том, что именно каббалистические штудии и открытия на протяжении тысячелетий были провозвестниками компьютерного мира.
Древние каббалисты тщились обнажить символический шифр всего сущего, и Берг ощущал эту отягчающую душу жажду заглянуть за край Завесы.
Завеса эта, в понимании хасидов, ткется синим пламенем, и прикрывает Престол Его славы. Все души призрачными прообразами как бы вплетены эту Завесу. Прообразы – на иврите «парцуфим» – лики души являются источниками ее скрытой жизненной силы. Душа не исчезает, она рождается, приходит и уходит из тела, но жизненная ее сила вечна.
Экран компьютера подобен листу чистой бумаги, девственность которой взывает к самым незамутненным и чаемым истокам человеческой души, ибо является частью Завесы.
Но вот, на ней начинают чертить линии, знаки, скорее, коды, называемые буквами и цифрами. И через них ткется текстура, Священный текст, обозначающий сети для души человеческой и суть судьбы. Текст начинает жить сам по себе. Душа человека приникает к нему, но не более, хотя жаждет до смертной истомы слиться с ним.
Надо успокоиться, думал Берг, ощущая дрожь во всем теле, надо снизить чаяния, чтобы не впасть в отчаяние.
Приходя в себя, он понимал, пусть ненадолго, что подобен компьютерному наркоману, который неизвестно какими путями находит себе подобных, – каких-то, главным образом, американцев, не знающих иврита, слетающихся к мастерской в полночь на мерцание экрана, как бабочки, благо Вайсфиш изготовил для Берга копии ключей к замкам. Американцы добывали требуемые детали. Слово «чип» беспрерывно носилось в воздухе. Компьютер, насыщаясь программами, совершенствовался на глазах. Они предлагали Бергу новый компьютер, но он суеверно держался за старую потертую коробку.
Американцы рассказывали то ли быль, то ли анекдот, бытующий среди программистов: объясняют приехавшему в Америку русскому ученому-программисту, как работает машина, играющая в шахматы. Он слушает с большим недоверием, и вдруг в ужасе восклицает: «Да кто же разрешает вам делать такие вещи?!» А ведь в этом что-то есть. Конечно же, мечта каждого программиста создать программу, побеждающую весь мир. И нам, вероятно, придется с этим смириться. Ну, одолеет компьютер человеческий мозг. Одни в испуге начнут пугать человека потерей власти над миром. Другие будут из кожи вон лезть во имя компьютерного воспитания, компьютерной войны, компьютерных правительств. Реакция и тех, и других, слишком поспешная и несправедливая, нагонит страху, приведет к панике.
Из всего этого идея компьютерной войны казалась Бергу наиболее близкой к осуществлению и весьма его занимала.
И все же, после этих, казалось бы, невинных и даже легковесных разговоров, Берг не мог уснуть ночью. Ему и самому казалось, что он зарвался, что слишком забежал вперед, не зная куда, и вот, обернется, а там – пустота, срыв в безумие.
Помощь приходила всегда с неожиданной стороны. Американцы принесли ему статью, опубликованную еще в 1943 году неврологом Уорреном Мак-Кулохом и математиком Вальтером Питсом, «Логический расчет идей, властвующих над нервной деятельностью». За два года до появления компьютеров они уже говорили о клетках человеческого мозга – нейронах, которые работают по принципу включения и выключения, как в двоичной системе машины Тюринга: включение – 1, выключение – 0. Статья в свое время произвела впечатление разорвавшейся бомбы: еще бы, открыт ключ к искусственному мышлению. Но, конечно же, это был слишком ранний забег, слишком громадный отрыв от реальности в неизвестное, коварное и мстительное пространство.
Это могло показаться странным, но, прочитав эту статью, Берг немного успокоился. Если мышление, думал он, явление биологическое, что же тогда такое – мышление кремниевой памяти компьютера? Особое ли это сознание, тайно заложенное в него Святым, благословенно имя Его, до поры до времени, которое, вероятно, ныне постепенно открывается человеку?
В компьютере каждая цепочка ячеек, хранящих информацию, расположена в строгом физически ограниченном месте магнитной ленты. Техник под микроскопом видит и говорит: именно здесь находится такая-то память. Он может ее извлечь, как берут, к примеру, книгу с определенной полки в библиотеке. Опыты ученых еще в 50-е годы привели к выводу, что в мозгу человека нельзя локализовать определенные элементы памяти. Она находится везде. Все клетки мозга действуют все время вместе. Нет специфических мест для специфической памяти. Любое действие вводит в работу миллионы нервных клеток, в то же время включенных и в другие действия. Факт, что информация находится во всех клетках коры мозга, потрясает по сей день.
Берг понимал, что, оказавшись в конце дороги, ведущей в тупик, ученые приняли компьютерную модель Фон-Ньюмана, и даже не осмеливались моделировать нейроны – клетки мозга.
Берг же осторожно думал о том, что нейроны – это корни Божественного начала, быть может, те самые искры, осколки «большого взрыва» по учению великого каббалиста рабби Ицхака Лурия, осевшие в мозгу, который является алмазом в короне Вселенной, высшей сфере, так и называемой в Каббале «короной» – сфирой «кетер».
Думая в этом направлении, Берг начинал усиленно молиться, пытаясь отогнать непозволительную, даже преступную мысль: можно ли рисковать в усилии – перекрыть игрушку Фон-Ньюмана – поиском пути к нейронам, подступиться к глубочайшей тайне Создателя мира? Не то же самое ли это, что пытаться увидеть Его в лицо, что даже запрещено было пророку Моисею на Синае? Не случится ли то, о чем предупреждал рабби Акива: примешь мраморные глыбы за воду и погибнешь?
Надо было осторожно отступить назад, умерить пыл.
Берг вспомнил программу Самюэля, как далекое начало, первый пробужденный в нем Вайсфишем интерес к компьютеру.
Берг вышел из своего закутка, протирая натруженные глаза и, словно бы впервые, видя Вайсфиша, непривычно притихшего, ковыряющегося в очередной стиральной машине, и даже с каким-то испугом поглядывающего на Берга, как некогда доктор Франкенштейн смотрел на свое творение, вышедшее из-под его контроля. Именно, в этот миг Берга внезапно осенила идея: ведь гораздо проще, чем программу шахматной игры разработать программу «морского боя», любимого занятия нерадивых школьников во всем мире.
Он ввел в компьютер две одинаковые, разработанные им, программы «морского боя», и хотя догадывался о результате, был до глубины души потрясен, проиграв машине.
Тень доктора Франкенштейна витала над этой, казалось бы, развалюхой, называемой мастерской, даже без всякой вывески, в одном из закоулков городка Бней-Брака.
Программа усложнялась. Память уже не в силах была свести столь огромный, расползающийся груз сведений. И тут происходил внезапный скачок, тот самый, открытый в древности великим каббалистом Авраамом Абулафия – «скачок» из одной сферы ассоциаций в другую, невероятно расширяющий сознание, как, например, скачок из сферы природной в духовную, могущий в некий миг привести к границам сферы Божественной. Этот скачок соединял отдаленные нити в нечто ясно сотканное, ведущее вглубь, и душа таяла от страха и наслаждения на грани собственного исчезновения.
В такой, обрывающий душу, миг, когда чудится, слышишь шелест ангельских крыл, Берг просто бежал от компьютера, из мастерской, словно сбрасывая с себя, как пламя, слишком объявшее его наваждение. Быстро шел по улицам, отряхиваясь, как пес, попавший под обвал неизвестно откуда обрушившихся на него вод. Замирал за углом, вглядываясь в светящиеся окна синагоги. Не входил, а как бы виновато прокрадывался внутрь. Истово молился, чувствуя с облегчением, что с каждым в тысячелетиях отточенным сочетанием слов приходит в себя. Прекрасно отчужденный от души канонический текст спасал от чересчур личностного эмоционального срастания ее с потрясающей до корней волос близостью Святого, благословенно имя Его.
Успокоившись, возвращался домой, укачивал ребенка, а на бумаге опять же чертил буквы, цифры, линии, напевая на ломаном русском песенку, которую отец ему пел в младенчестве, убаюкивая:
Мы поедем в Палестину,Там дадут нам десятину.Мы увидим с корабля —Там хорошая земля,Ой-лю-ли и ой-ля-ля —Там хорошая земля.
Минутная стрелка Истории
Отец был недоволен. Он видел, что с сыном происходит что-то непонятное, и догадывался, кто на него плохо влияет. Ему давно нашептывали о злом гении Вайсфише, но тот хорошо платил сыну за работу. И еще ему сказали, что стиральные машины, по сути, чинит лишь его сын.
