Николай Тихонов - Роман-газета 1968-24 Тихонов Н. Книга пути
В открытых окнах медленно поднимающегося вверх вагона виднелись лица его друзей из Бирмы, Индии, Цейлона, и на этих лицах, мужских и женских, были написаны все чувства — от настоящего испуга до простого удивления. И они смотрели на него, как будто ждали, что он объяснит им, что происходит.
Он видел вдалеке какие-то сараи, постройки с красными крышами, телеграфные столбы, дорогу, бегущую неизвестно куда.
Тут слева раздался тихий, но искренний смех, удивительно четко прозвучавший в тишине раннего утра. Он взглянул, еще ничего не понимая. На маленькой пустой деревянной платформе стоял аккуратный, в высоком белом тюрбане и в черном сюртуке так хорошо знакомый ему индийский писатель и ученый из Амритсара и смеялся тихим, хитрым смехом.
Вагон действительно медленно поднимался вверх, но ему было видно, почему это происходит. Никакого чуда не было.
Вагон отцепили от поезда и отвели на запасный путь, потому что надо было менять вагонную тележку. Кран приподнял вагон медленно вверх, и железнодорожники начали ставить его на новые катки, чтобы он мог идти по широкой колее прямо в Москву. Остальной состав поезда дальше пограничной станции не шел. Пассажиры пересаживались в другой поезд. Вот и все...
Сеяджи засмеялся и сейчас, вспомнив то венгерское утро. Глаза Сеяджи закрыты, но все равно сна не будет. Он съест все лепешки, которые заменяют бетель, приносят освежение, снимают усталость. Можно вспоминать до утра.
Что только не вспомнится в бессонную ночь в старом Мандалае! Особенно когда тебе уже исполнилось восемьдесят лет. Подумать только — восемьдесят лет!
МОСТ У АТТОКА
(Рассказ)
С юности началось мое увлечение Востоком. Я изучал историю, географию, историю войн. Я хотел быть одновременно и военным историком, и археологом, и путешественником. В детских играх я воображал себя идущим в караване Пржевальского где-то в пустынях глубинной Азии, я писал стихи про Индию, где были строки, обращенные к ее знаменитым городам:
Я к вам приду, колодцы между пагод,Слоны святынь священных Гатских гор,Я к вам приду, хотя бы только на год,К вам, Беджапур, Бенарес и Эллор!
Я мог рассказывать про магратские войны, про восстание Нана-саиба, огромное народное движение, про пуштунские битвы с англичанами, про осаду Серингапатама, про Махабхарату и Сивапурану, древнейшие эпосы Индии, про джунгли и Гималаи, про красоты Кашмира и походы Бабура, основателя Могольской династии. Для чего мне нужно было все это держать в памяти?
Я рассказывал, когда был школьником, про Индию своим маленьким друзьям, и, чтобы им не было скучно, я сам рисовал картинки. На них были изображены города, люди, индийские пейзажи. У меня не было настоящего волшебного фонаря. Фонарь, вернее его подобие, я сделал сам. Я взял коробку, прорезал в ней квадрат, перед этим квадратом я ставил картинку обратной, чистой стороной к маленьким зрителям, сзади устанавливал кухонную лампу и гасил остальной свет. Лампа освещала картинку, и перед зрителями являлись густо нарисованные пейзажи и города, слоны и люди. И все-таки трудно было уговорить моих друзей слушать мои лекции об Индии. Тогда я давал им по две, по три копейки, чтобы они сидели и не разбегались. А мне так много хотелось им рассказать о далекой, чудесной стране.
Я вырос, и выросли мои знания об Индии. Прошло много лет. Уже Индия разделилась на две страны: Индию, или Бхарат, и Пакистан. В состав Пакистана вошла западная часть провинции Пенджаб с древним славным городом Лахором. В этот-то город на конференцию прогрессивных писателей были приглашены советские писатели. Я поехал с этой делегацией. Мы прилетели в Ташкент, зеленый оазис, Париж Средней Азии, город, который я знаю хорошо и который дорог мне по воспоминаниям. Потом мелькнули зимние просторы Зеравшанской долины, черные, со снегом, глыбы Гиссарского хребта, мы опустились в теплом Термезе, чтобы-резко взметнуться в небо и перелететь Гиндукуш.
Потом мы проехали долгими дорогами Афганистана. Нас встретил южный зеленый Джалалабад, потом потянулись каменистые петли Хайберского перевала. Все, что я знал с детства, теперь вставало передо мной, как живая, настоящая, не прикрашенная никакой романтикой жизнь. Я как бы узнавал знакомые места. И они были почти такими, какими я их воображал. Все вокруг было новым, и вместе с тем у меня было ощущение, что я возвращаюсь в места, в которых я уже бывал. Имена рек, гор, долин, городов не были чужими. Я узнавал хребты, потоки, вершины. Я знал историю этих долин.
Мы въехали в вечерний Пешавар. Наши две машины остановились на пустынном дворе гостиницы. Номера в этой гостинице были расположены в одноэтажных флигелях. Был час вечернего чая. Надо было решать, как ехать дальше: поездом, самолетом, машинами? Нас, делегатов, было пять человек. Машины были посольские, из нашего посольства в Кабуле. Они могли идти и до Лахора, но это далеко. Сомнение решили шоферы. Они сказали: ехать, конечно, можно и ночью, но бензина не хватит. Где бы тут бензин прикупить? А где его прикупить в Пешаваре вечером в воскресенье — мы этого не знали. Нас никто не встретил, да и некому было нас встречать. В то время ни нашего посольства, ни торгпредства в Пакистане не было. К нам подошел молодой пакистанец. Открытое, живое лицо, веселые глаза, быстрые, точные движения. Он вступил в разговор, извинившись, что никем не представлен, но он хочет нам помочь, если мы испытываем, как приезжие, какое-нибудь затруднение.
— Где бы нам купить бензина? — спросили мы у него, когда он узнал, кто мы, и мы узнали, что он местный житель, студент университета и очень хорошо относится к советским людям.
— Купить бензин нельзя, он выдается по карточкам, но зачем вам покупать бензин где-нибудь на рынке? Вы официальные гости. Бензин даст...
Мы его не поняли, то ли какой-то важный чиновник, то ли сам губернатор должен дать: он — студент — все это устроит, но надо, чтобы кто-нибудь на нашей одной машине с ним поехал к этому важному человеку.
Два человека из нашей делегации отправились с ним. Мы, оставшиеся, начали совещаться. Одни были за то, что, если достанут бензин, ехать ночью, другие колебались. Весь день я жил во власти воспоминаний. Все, что было мной прочитано об этих краях, проходило передо мной. Каждое место окрашивалось по-своему. И вдруг из всей этой разноцветной кутерьмы выплыли слова: Аттокский мост. Аттокский мост! Есть такой. Это мост на Инде, там, где полноводный Кабул впадает в Инд. Мост этот двухэтажный — для простого транспорта и для железнодорожного. Важнейший мост, скрепляющий переправу, венчающий стратегическую дорогу. Проехать его просто так ночью рискованно. Места около него нелюдимые, мрачные, пустынные. Стоит ли ехать? Да, я вспомнил отчетливо. Из глубины старых страниц встал Аттокский мост во всей своей черной тяжести. Ехать ночью по этим местам с плохой репутацией — стоит ли? Я подумал — не надо ехать. Я все рассказал товарищам. Они согласились. Мы взяли номера в гостинице, чтобы переночевать и ехать рано утром.
— А если товарищи достанут бензин? — спросил один из нас.
— Объясним товарищам про Аттокский мост, — сказал я.
— А что, если все это ваше воображение? — осторожно заметили мне.
Другой собеседник сказал:
— А можно проехать другим путем.
Тут, улыбнувшись, я твердо заявил, что другого пути нет и что теперь я окончательно вспомнил, что мост вооружен пушками. Не стоит ехать в ночное время. Мало ли что? Такие времена, такие дороги. Кроме нас, нет советских людей в Пешаваре...
Мы стояли в номере у окна, полуприкрытые полосами цепкого плюща, обвивавшего стены снаружи. Мы видели пустой двор и нашу машину.
Вдруг мы увидели неожиданно появившегося человека, который шел, пересекая двор, по направлению к тому флигелю, где был ресторан. Мы увидели его со спины, этого тяжелого, сильного сложения человека. Он был в куртке защитного цвета, в таких же штанах и в высоких сапогах. Он чем-то напоминал ответственного работника где-нибудь на Сыр-Дарье. Правда, мы не видели его лица. Но он сам обернулся к нам. Собственно, он нас не мог видеть из-за плюща, он повернулся к нашей машине и, оглянувшись во все стороны, направился к ней.
Красный посольский флажок как раз развернулся. Золотая звездочка, серп и молот были отчетливо видны. Человек остановился, как будто его пригвоздили к земле. Он смотрел на машину и не мог сдвинуться с места. Потом он сделал шаг вперед огромным усилием воли, снова остановился и вернулся к машине. Теперь он подошел ближе. Красный флажок с золотой звездочкой гипнотизировал его. Он отходил, снова возвращался, смотрел, пожимал плечами, скорей испуганно, чем удивленно, поправлял, крепко ли сидит на голове небольшая мерлушковая шапочка, что-то бормотал, опять застывал на месте. Он просто не верил своим глазам. Но кто он, этот необычный гость, откуда он взялся?
