Каори Экуни - Божественная лодка
— Не стоит занимать оборонительную позицию. Я не буду… — сказала она, и затем резко сменила тему. — У тебя такой красивый сарафанчик! Как у современной монахини…
Я не поняла, что это значит — «сарафанчик, как у современной монахини», и в ответ вежливо улыбнулась. Этот тёмно-синий сарафан купил мне Момои. На Сатико сегодня, как всегда, рубашка в клетку.
Они — очень добрые люди.
Я вышла на задний двор и закурила. На заднем дворе — морозно, на газоне пятна старой сухой травы, возле двери сложены картонные коробки. Ещё светло, но готовящееся к закату солнце окрасило небо в еле заметный сиреневый цвет. Я сделала глубокий вдох и почувствовала себя такой одинокой!
Я так хочу уйти отсюда! Из этого бара… Из этого города… Это всё — уже не для меня! Скоро будет два года, как я живу здесь.
•— Я думаю о переезде, — сказала мама. — Конечно, как мы с тобой договорились, это будет после того, как ты окончишь школу.
Вместо завтрака она налила себе ещё чашку кофе. Утром она плохо выглядит.
— Хорошо, — Я сохраняю спокойствие. — Я ведь всё равно уйду в общежитие. А если придётся пропустить вступительные экзамены в этом году, то буду жить в комнате у хозяев «Хару» и работать у них в баре.
Мама делает глубокий вздох.
— Соко!
У неё уставшее лицо. Я подумала: «Вот хитрая… Специально делает вид, что устала».
— Соко, это не тот город, где мы должны жить… — сказала мама.
Теперь я сделала вид, что удивилась:
— Город, где мы должны жить?! А что, разве такой город где-нибудь есть? Мы же с тобой не люди, а «вороны-путешественницы»! Мне уже надоели такие путешествия!
— Такой город есть, — сказала мама. — Я же тебе говорила. Когда-нибудь мы встретим папу! Твой папа — это и есть наш настоящий дом!
Мама опять за песни про папу!!!
— Мам, ты просто с ума сошла, — в сердцах сказала я. И как всегда, в этот момент мне стало больно от тоски и безнадёжности. Мне страшно захотелось пожалеть её, и я сама себя поправила:
— Там, может быть, должна жить ты, мама! Но вовсе не должна жить я! Я хочу жить в реальном мире. Как все нормальные люди! Извини, мне пора идти, я могу в школу опоздать.
Я теперь в третьем классе средней школы[40]. До лета мне надо подать сведения, чем я собираюсь заниматься после окончания.
Сегодня утром была утренняя линейка в спортивном зале. В коридоре, соединяющем старое здание школы со спортивным залом, всегда очень приятно: прямо рядом видны зелёные деревья и трава у подножья ближней сопки. Мне нравится этот свежий зелёный цвет!
— Смотри, вон Савада-сэнсэй! — показала Ёрико. Учитель шёл по дорожке вдоль автостоянки. Я увидела знакомый замшевый пиджак. Он — внештатный преподаватель, поэтому он не присутствует на утренней линейке.
— Это тебе, сувенир! — Не успел начаться учебный год, ещё до занятия в студии я получила от него тоненькую книгу в подарок. — Другим ребятам не говори, это — секрет!
Меня взволновал подарок. Говорят, учитель на весенних каникулах ездил в Нью-Йорк.
— В музее современного искусства как раз в то время, когда я был в Америке, проходила выставка Боннэра. Это альбом с репродукциями Боннэра в мягком переплёте.
— Ой, мне правда можно взять эту книгу себе?
Учитель улыбнулся и утвердительно кивнул. Про этот альбом я, естественно, никому не скажу. Ни маме, ни Ёрико. Он станет моим сокровищем.
Узкий переход, как муравейник — полон учеников, которые постоянно снуют в разных направлениях.
•Всё утро я играла на фортепиано. Сидя за инструментом, я хотя бы могу оставаться хладнокровной и сохранять спокойствие. У меня так было с детства. Если мне что-нибудь не нравилось, я садилась за пианино. Играла и играла, по нескольку часов.
В тот день, когда Он ушёл, я целый день просидела за фортепиано. Если я переставала играть, я начинала плакать. Я играла и не могла остановиться, а Момои пристально наблюдал за моей игрой. Молча. По его лицу невозможно было понять, что он чувствует.
Я не могу удержать Соко. Я поняла это. Так же, как и Момои не мог удержать меня.
— Какие у тебя большие ладони! — однажды сказал мне Он. — Я так люблю твои руки!
Мне всегда хотелось спрятать от мужских глаз мои неуклюжие руки, я стеснялась их. Но Он нежно приложил их к своим губам и сказал:
— Как эти руки быстро бегают по клавиатуре, с какой силой умеют нажимать клавиши, какие красивые звуки могут извлекать из инструмента, сколько чудесных красок придать мелодии… Я всё про них знаю…
Мы с Ним всегда ходили, взявшись за руки. Мои руки любили Его руки.
Наша с Ним маленькая Соко…
«Ну и что, что общежитие? Почему ты против?»
Наверное, Он бы так отреагировал на её решение. Потом бы добавил: «Я считаю, что можно разрешить»… Наверное, Он обнял бы меня сзади и шепнул бы эти слова на ухо. Чтобы я смогла успокоиться и вернуть себе самообладание.
•С самого начала я знала: что бы в результате ни получилось, у меня на душе всё равно будет плохо.
Я поужинала в «Хару» и уже собиралась идти домой, как мама сказала:
— Если ты во что бы то ни стало хочешь жить в общежитии, то я разрешаю. Может, так будет лучше…
При этом у неё было совершенно обычное выражение лица. Я немного удивилась… Хотя, сказать по правде, её слова меня ничуть не удивили, но я всё же переспросила:
— Правда, можно?
Мама на это ничего не ответила, но добавила:
— Хорошо, если ты сдашь экзамены и поступишь.
Сразу я даже не нашлась, что ответить, и стояла в растерянности. Ведь в последнее время я привыкла всё время спорить с ней и отвечать что-нибудь в пику её словам…
Я только и смогла сказать: «Спасибо!» Мама слабо улыбнулась, но вместо радости моё сердце сдавила грусть. С самого начала я знала: что бы в результате ни получилось, мне всё равно будет тяжело на душе. Я впервые не приняла мамину точку зрения. Она впервые изменила своё мнение и согласилась с моим. Кроме того, я пришла к выводу, что мама понимает, что ей будет трудно… Я наверняка ещё буду жалеть об этом… Нет-нет… Неужели я уже начала жалеть?! Итак, я ухожу в общежитие… Я буду жить без мамы. Зачем? После того, как мама мне разрешила, пришла моя очередь упрекать себя? Общежитие… Одна… Без мамы… Зачем я это всё затеяла?!
•Дзуси — очень зелёный город. На дворе май. В это время года даже за окном нашего скромного дома, построенного из дешёвых материалов, такая роскошная влажная зелень деревьев и трав!
Сегодня утром, когда я проснулась, как всегда в последнее время для меня на столе уже был собран завтрак. У Соко часто бывают нулевые уроки, и она очень рано уходит в школу. Я ей говорю, что у меня нет аппетита и ничего не надо готовить, но она хочет, чтобы я ела что-нибудь «кроме чашки кофе», поэтому оставляет для меня еду. Например, яйцо или овощной салат… Сегодня на столе было почищенное яблоко. Вернее, из яблока был сделан яблочный заяц.
Интересно, где Он сейчас?
Закурив сигарету, я медленно втягиваю дым. Мои мысли о Нём.
Где Он? Что Он сейчас делает?
Я подумала, может, мои ожидания уже напрасны… Без Него, без Соко… Как же я смогу прожить совсем одна?!
Глава пятнадцатая
2004 год. Токио
Какое ясное апрельское утро! Сегодня — ровно месяц, как Соко уехала из дому.
В жизни так неожиданно происходит смена декораций, и нам не дано знать, когда именно она произойдёт.
— Вот ты говоришь, смена декораций… А ведь не обязательно, что эта смена сулит несчастья… Она, наоборот, приносит новые радости, — улыбаясь, пытается приободрить меня Сатико. Конечно, для неё перемены, наверное, всегда приятны. — Ёко-сан, вот вы теперь остались одна, Соко выросла, и теперь пора пожить для себя, подумать о собственном счастье. — От этих слов хозяина бара мне уже делается тошно…
— О собственном счастье? Я уже нашла его. И с тех пор я счастлива…
— Не переживайте! Соко — такая дисциплинированная девочка…
Наши постоянные посетители, Вакацуки-сан и Коно-сан, в один голос уверяют меня в том, в чём я и так уверена… Я и без них знаю, что у неё всё в порядке. Она, как и её отец, так же умна и к тому же обладает невероятной силой воли.
Но… Я не могу надеть на лицо приветливую «официантскую» улыбку и в глубине души продолжаю думать о ней.
Соко ведь не привыкла жить одна. Как она там? Наша с Ним дочка. Наша маленькая Соко. Мой ребёнок, появившийся на свет поздно ночью. Моя Соко, доставившая мне столько радости… Я вспоминаю, как, когда мы жили в Такасаки, я отводила её в детский сад. По дороге лицо её всё больше и больше становилось беспомощным, и когда мы заходили в садик, она всегда начинала реветь. Она цеплялась за мои ноги, не желая, чтобы я уходила. Моя любимая доченька… С тех пор как она уехала, в нашей квартире стоит такая тишина, будто все умерли… В доме нет ни красок, ни звуков — воздух и тот застыл на месте.
