Алла Борисова-Линецкая - Дневник горожанки. Петербург в отражениях
В начале XX века Россия была слабой страной. Мы окрепли, выросли в супердержаву. И до самой смерти Сталина жили в страхе, что Америка начнет войну, — это был синдром первых немецких атак 41-го года. Как Перл-Харбор для американцев. Я знаю людей, которые жизнь положили, ожидая американского вторжения с Аляски. Туполев в свое время честно сказал Сталину, что не сможет построить ракету, которая долетит до Америки и не будет перехвачена. Но нашелся человек, который сказал: «А я смогу». И работы начались, деньги пошли… Сталин умер. А отцу сообщили, что ракета сможет достичь Америки.
— Отец никогда не думал, что война возможна?
— Отец искренне считал, что у нас скоро настанет замечательная жизнь, гораздо лучше, чем в США. И тогда зачем воевать? Он хотел вкладывать деньги в экономику, сельское хозяйство. Какая там война, когда экономика России составляла 1/3 американской… Да и отношения со Штатами мы начали строить как раз в 60-е годы. Мы, наконец, увидели друг друга. Те же лица, те же глаза… Отцу, помню, представили Рокфеллера, и он был просто поражен. Все говорил: «Надо же, выглядит совсем как мы!». И даже захотел его потрогать.
— Они с Эйзенхауэром хорошо понимали друг друга?
— Абсолютно! Оба даже слышать не могли о войне. И все время обсуждали, как вести себя с военными, которые что в СССР, что в США все время просили денег.
Что такое пропаганда
— Вам приходилось много ездить с отцом. Никогда не хотелось его поправить, как-то повлиять?
— Мне было 20 лет тогда… Все-таки разница в возрасте. На людях я никогда не возражал отцу, а вот потом мы много гуляли и беседовали.
— Он был строг?
— Да нет, он был очень мягким человеком, любил людей, но, знаете, когда занимаешь такой пост, не всегда нравится, когда тебе возражают. Иногда спорили до хрипоты. О Лысенко, например. Я пытался доказать, что генетика существует, а он был убежден, что его советники лучше знают, что ее быть не может. Он меня тогда чуть из дому не выгнал.
— Но ведь сколько курьезов нам известно! Например, в гостях у премьер-министра Великобритании он, стоя у камина и беседуя с женой премьера, сказал (вы сами рассказывали на лекции): «А вы знаете, сколько ракет нужно, чтобы разнести весь ваш остров? Не знаете? А я знаю… И мы можем это сделать!»
— Ну, я тогда понял, что это тоже такой прием дипломатии. И кстати, этот разговор потом сыграл свою роль.
— А знаменитая история с ботинком в ООН?
— Знаете, что самое интересное? Вот я вам сейчас объясню, что такое пропаганда. Вы видели своими глазами, как Хрущев стучал ботинком по столу в ООН? Нет? И никто не видел. Потому что этого не было. Я вам могу рассказать, что было. Идет рутинное совещание. В какой-то момент журналисты окружили отца, и кто-то наступил ему на ногу. Ботинок слетел. А он же был полным человеком и нагибаться не стал. Ботинок поставил рядом, на стол. И в какой-то момент захотел вмешаться в обсуждение. Начал махать этим ботинком, привлекая внимание. Вот и все. Но что интересно: мой лондонский издатель попросил найти этот исторический ботинок, я нашел пару, в которой он уезжал тогда в США, и отдал. И потом вдруг выяснилось, что это не тот ботинок. На снимке другой. Оказывается, в Нью-Йорке тогда было жарко, и ему купили какие-то сандалии, американские, наверное. Вот в них он и был.
— И где они сейчас?
— Сгнили. Сын в них копался во дворе дома, ну и где-то они в земле…
Возвращаясь к ленинским заветам?
— Как складывался ваш американский путь?
— С какого-то момента мне стало интересно то, что происходит в стране и в мире. Взял отпуск в институте и написал книгу «Пенсионер союзного значения». И меня пригласили на конференцию в Гарвард. Шел 89-й год, и КГБ не желал меня выпускать даже на неделю. Через Горбачева все же удалось выехать. И я после этого получил приглашение от института Кеннеди в качестве почетного «fellow». А я тогда английского не знал, полез в словарь и увидел, что fellow — это приятель. Ничего не понял, конечно. И уже потом, когда приехал, увидел, что уже готова квартира, офис, зарплата. Там я работал в течение семестра. Я не собирался жить в США. Но дела нашего министерства развалились, и я остался.
— Возвращаясь к вашим воспоминаниям об отце… Какой период кажется вам наиболее интересным?
— Знаете, он был увлекающимся человеком, и каждый период был ему интересен. Вот, например, децентрализация. Он начал готовить эту реформу, и если бы она удалась, у нас рыночные отношения появились бы значительно раньше. Мне обычно говорят на это: «Нет, он не смог бы на это пойти» Не уверен. Да, он был убежденным коммунистом, но мог бы, скажем, заявить: «Возвращаемся к ленинским заветам». И все в порядке. Ведь он активно искал, думал, что делать. Лазил, например, в шахты в Югославии, все пытался понять, что это за демократический социализм такой. Ведь он и партийное руководство пытался превратить в современных менеджеров.
— Но менять систему он бы не стал.
— Ну что такое система? Ведь дело не в названии, дело в том, что система должна работать лучше. Трудно домысливать несостоявшуюся реформу, но, может быть, в 70-е мы бы с нашей нефтью и экономической реформой обогнали бы Америку?
— История не терпит сослагательного наклонения.
— Да, это верно.
2002
Сергей Хрущев: «Что бы Израилю ни говорили, он будет действовать по-своему»
После Дня поминовения павших солдат Израиля и жертв террора в стране отмечают Йом ха-Ацмаут — День независимости Израиля, день, когда была подписана Декларация независимости, в которой были сформулированы основные принципы существования еврейского государства. О будущем Израиля мы решили побеседовать с уважаемым экспертом, первую половину жизни прожившим в СССР, вторую в США, — с сыном Никиты Сергеевича Хрущёва, Сергеем Никитичем.
Впервые я встретилась с ним в 2002 году. Дело происходило в Америке, в Иллинойском университете, куда он приехал читать лекцию. Его выступление было живым, непосредственным, и речь сына бывшего первого секретаря ЦК КПСС ничуть не портил английский с сильным русским акцентом. Но это неудивительно — язык Хрущёв выучил довольно поздно. Тогда он рассказал мне об отце, о своих путешествиях с ним и о книге, которую он тогда готовил в память об отце.
Интересно, что с 1991 года Сергей Никитич, в прошлом разработчик проектов крылатых и баллистических ракет, доктор технических наук, участвовавший в создании ракеты-носителя «Протон», увлёкся совсем другим делом. Он начал заниматься тем, в чём непосредственно участвовал его отец, — темой холодной войны. С той разницей, что сын увлечён ею в научном плане — как историк. В этом статусе он был приглашён в университет Брауна и остался в США. Живёт в городе Провиденс, штат Род-Айленд, имеет российское и американское гражданства.
Сейчас Сергей Никитич ушёл в отставку из университета Брауна, где много лет был почётным профессором, но всё равно продолжает преподавать. Недавно выпустил трилогию о Хрущёве, добавив к прежним работам новую книгу — о реформах отца.
А мы говорили с ним об отношениях Израиля с двумя великими державами — Америкой и Россией (как известно, первой страной, признавшей Израиль, была Америка, а второй — СССР).
Геополитика диктует
— Сергей Никитич, история отношений Советского Союза и Израиля отнюдь не была безоблачной. Каким было отношение вашего отца к Израилю? Как в своё время Никита Сергеевич прореагировал на Суэцкий кризис?
— Ну, что касается эмоционального отношения к этой стране, то оно было положительным — отец считал, что Израиль имеет право на существование, как и любое другое государство. Он не раз и очень тепло вспоминал о своих встречах с Голдой Меир. Она тогда была послом в Москве.
Но в политике всё определяют не эмоции, а национальные интересы. Вы помните знаменитое высказывание британского премьер-министра Бена Дизраэли, что «у Британской империи нет ни друзей, ни врагов — её политику определяют национальные интересы». И сейчас любой успешный политик руководствуется этим нехитрым правилом.
Вы помните, конечно, что Советский Союз был единственной страной, которая помогла в создании Израиля. В 1947 году, когда Израиль переживал первую войну за независимость, ни США, ни Британия ничем не помогали ему. А махровый антисемит Сталин, вопреки резолюции ООН, решил тайно поставить израильтянам оружие — в том числе передал им шесть самолётов-истребителей «Харрикейн» английского производства, поставлявшихся Советскому Союзу во время Второй мировой войны. Когда они появились в небе над Израилем, арабов охватила паника. В итоге они сбили четыре самолёта, но не знали, что у израильтян осталось всего лишь два таких же, и согласились на прекращение огня. Так Сталин помог им победить в той войне.
