Курт Воннегут - Сейчас вылетит птичка!
Жизнь Ларри, как это часто бывает с холостяками, но в ярко выраженной степени, была расписана по минутам, и женщинам, как таковым, в этой жизни отводилось совсем мало времени. Время для очередной фаворитки он ограничивал, если быть точным, вечерами по понедельникам и вторникам. Уроки, ленч с друзьями, репетиции, парикмахер, два коктейля со мной — все делалось строго по графику, от которого он никогда не отклонялся больше чем на несколько минут. Студия его тоже была именно такой, какой он хотел ее видеть, то есть местом для всех его занятий, в ней было все, что ему требовалось, и наоборот — в ней не было ничего, с его точки зрения, лишнего. Возможно, в ранней молодости он и помышлял о женитьбе, но со временем женитьба стала невозможной. Если раньше у него и оставалось хоть сколько-то времени и пространства, куда втиснуть жену, теперь втискивать ее было абсолютно некуда.
— Привычка — вот в чем моя сила! — как-то заявил Ларри. — Они бы с радостью захомутали Ларри, так? И переделали его на свой лад, да? Прежде чем заманить меня в ловушку, меня надо выкурить из моей колеи, а это невозможно. Уж так я эту уютную колейку люблю. Привычка — Aes triplex.
— Это как? — спросил я.
— Aes triplex — тройная броня, — последовал ответ.
— А-а. — Куда лучше подошло бы выражение Aes Kleenex, бумажная броня, но в то время ни он, ни я этого не знали. То была полоса Эллен Спаркс, она совершала восхождение к вершине, на которой восседал Ларри — на смену свергнутой пару месяцев назад Беатрикс Вернер. Увы, от предшественниц Эллен мало чем отличалась.
Я сказал, что ничего не имею против женщин и привел в качестве примера студенток Ларри, включая Эллен. Да, я был не против — с безопасного расстояния. Когда Ларри, шествуя через очередной амурный цикл с фавориткой, переставал быть отцом и плавно переходил в более интимное качество, отцом становился я. Отцом, скажем прямо, анемичным и малоубедительным, но девушки доверяли мне свои тайны и испрашивали моего совета. Консультант из меня был еще тот, потому что ничего умнее, чем «да ладно, какого черта, молодость дается один раз», я придумать не мог.
Это же я сказал и Эллен Спаркс, умопомрачительной брюнетке, которую едва ли могли огорчить мысли о деньгах или нехватке таковых. Во время разговора голос у нее был вполне приятный, но стоило ей запеть… казалось, голосовые связки перебираются в носовые пазухи.
— Гундосый варганчик, — комментировал Ларри, — исполняющий итальянские арии с вайомингским акцентом. — Но продолжал с ней заниматься, потому что Эллен очень даже радовала глаз, не задерживала плату за уроки и даже не замечала, что Ларри менял стоимость занятия в зависимости от того, сколько ему в данный момент требовалось.
Я как-то спросил, с чего это ей взбрело в голову стать певицей, и она сказала, что опера — ее страсть. Этот ответ ей казался вполне уместным и достаточным. Видимо, Эллен просто хотелось вырваться из домашней тюрьмы и посорить денежками там, где ее никто не знает. Возможно, она сложила в шляпу бумажки с надписями: «музыка», «театр», «живопись» и так далее — и вытянула «оперу». При этом к своей миссии она подходила куда серьезнее многих. Например, одна девица на папенькины денежки сняла себе люкс и для расширения кругозора подписалась на несколько общественно-политических журналов. Каждый день она по часу с религиозным рвением подчеркивала в них все, что считала достойным внимания. Перьевой ручкой стоимостью тридцать долларов.
Итак, играя роль нью-йоркского отца Эллен, я выслушал ее заявление — как до этого ее предшественниц — о том, что она любит Ларри и что, как ей кажется, он отвечает ей взаимностью. Она говорила мне это с гордостью: как же, еще и полгода не прожила в Нью-Йорке, а на нее положил глаз такой знаменитый человек. Вкус победы был вдвойне приятен, потому что, как я понимал, в родных краях ее умственные способности оценивались весьма низко. Потом Эллен сбивчиво поведала мне о сокровенном: вечера за бокалом вина, мудреные беседы об искусстве.
— По понедельникам и вторникам? — спросил я.
Она встрепенулась.
— Вы что, подглядываете за мной?
Месяца через полтора она осторожно заговорила о женитьбе — кажется, Ларри вот-вот сделает ей предложение. Еще через неделю пришло время выпуска. Я как раз заглянул к Ларри выпить с ним мой вторничный коктейль — и увидел Эллен за рулем ее желтой машинки на другой стороне улицы. По осанке — она сидела ссутулившись и чуть откинувшись на спинку сиденья, демонстративно горделивая и в то же время совершенно потерянная, — я сразу все понял. Я решил, что лучше ее сейчас не трогать, — в конце концов, этой старой историей я был сыт по горло. Но она заметила меня и нажала на клаксон — да так, что у меня волосы встали дыбом.
— Эллен, привет. Закончился урок?
— Давайте смейтесь надо мной.
— И не думаю. Почему я должен над вами смеяться?
— Вы же его друг! — с горечью сказала она. — Мужчины! Вы все знали про других, да? Знали, чем у них все заканчивалось и чем все закончится у меня!
— Я знал, что многие студентки к нему были привязаны.
— А потом отвязаны. Но есть одна девушка, от которой ему не отвязаться.
— Эллен, он очень занятой человек.
— Он сказал, что его карьера — очень ревнивая любовница, — проговорила она осипшим голосом. — А мне куда деваться?
Мне тоже показалось, что фраза Ларри была не очень корректна.
— Эллен, может, оно и к лучшему. Вы заслуживаете кого-нибудь помоложе.
— Это подло. Я заслуживаю его.
— Даже если проявите глупое упрямство и захотите заполучить его — ничего не выйдет. Его жизнь настолько закаменела от привычек, что в ней просто нет места для жены. Легче заставить труппу «Метрополитен-оперы» петь в рекламных роликах.
— Я еще вернусь, — мрачно заявила она, включая зажигание.
Когда я вошел, Ларри стоял ко мне спиной. Он готовил коктейль.
— Слезы? — спросил он.
— Ни капелюшки, — ответил я.
— Вот и здорово, — заключил Ларри. Я не понял, что именно он имеет в виду. — Когда они льют слезы, я всякий раз чувствую себя подлецом. — Он воздел руки к небу. — Но что делать? Моя карьера — ревнивая любовница.
— Знаю. Она мне сказала. Равно как и Беатрикс. Равно как и Джейнис, и Эдит. — Я заметил, что список имен доставил ему удовольствие. — Кстати, Эллен сказала, что тебе от нее не отвязаться.
— Правда? Ну, это неразумно. Что ж, поглядим.
Еще в то время, когда Эллен была совершенно счастлива и рассчитывала через пару недель вывезти апробированную нью-йоркскую знаменитость в Баффало, я по-отцовски пригласил ее отобедать в свой любимый ресторан. Место ей понравилось, и после ее разрыва с Ларри я периодически на нее там натыкался. Обычно ее сопровождал кто-то, кого она, на наш с Ларри взгляд, вполне заслуживала — кто-то ближе к ее возрастной категории. Не только к возрастной: ее спутники, как и она сама, были какими-то добродушными пустышками, в итоге обеденный час проходил за вздохами, долгими паузами и общей туманной атмосферой, которую при желании можно принять за любовь. Уверен, что Эллен и ее очередной спутник пребывали в состоянии, которому можно посочувствовать: им нечего было сказать друг другу. С Ларри такой проблемы не возникало в принципе. Само собой разумелось, что беседу ведет он, а если он умолкал, наступившая тишина была призвана произвести особый эффект, она была прекрасна, и Эллен полагалось эту тишину запомнить и ни в коем случае не прерывать. Когда ее кавалеры погружались в изучение чека, Эллен, прекрасно понимая, что я за ней наблюдаю, начинала ерзать и бросать презрительные взгляды: мол, я знавала мужчин поинтереснее. Тут она была права.
В те разы, когда мы оказывались в ресторане одновременно, она не отвечала на мои кивки, и я — если честно, мне было абсолютно плевать — решил, что не хочет, не надо. Скорее всего она считала, что я — соучастник сговора, который организовал Ларри с целью ее унизить.
Со временем она перестала привечать молодых людей, ближе подходивших ей по возрасту, и отдала предпочтение обедам в одиночестве. Наконец, по совпадению, удивившему нас обоих, она обнаружилась за соседним со мной столиком и несколько раз кашлянула, прочищая свое белое горлышко.
Мне было неловко сидеть, уткнувшись в газету.
— Батюшки, кого мы видим, — произнес я.
— Как дела? — спросила она холодно. — Все посмеиваетесь?
— Просто умираю от хохота. Садизм, понимаете ли, на подъеме. Его уже легализовали в Нью-Джерси, на очереди — Индиана и Вайоминг.
Она кивнула.
— В тихом омуте черти водятся, — загадочно заявила она.
— Это вы обо мне, Эллен?
— О себе.
— Понял, — сказал я озадаченно. — Вы хотите сказать, что невооруженным глазом всю вашу глубину не разглядишь? Я согласен. — Это была правда. Поразительно, как мало можно было увидеть в Эллен — в интеллектуальном смысле — невооруженным глазом.
