Трейси Шевалье - Тигр, светло горящий
Глава шестая
После энергичных трудов по тушению пожара наступила неловкая пауза. Но вскоре Филип Астлей взял на себя обязанности по поднятию настроения.
— Друзья, вы пришли на спасение цирка Астлея, и я навсегда останусь вашим должником, — сказал он, стараясь держаться прямо, хотя давалось ему это нелегко — слишком много сил было потрачено в течение последнего часа. — Произошло прискорбное, катастрофическое событие. В этом доме хранились фейерверки для празднования дня рождения его величества короля через два дня. Но мы можем восхвалять Господа, что пострадал лишь один человек, а благодаря вашим героическим усилиям не претерпела ущерба никакая другая собственность. Не будет нарушена и деятельность цирка. Напротив, представление состоится сегодня вечером в обычное время — в половине седьмого; билеты все еще продаются в кассе. Если вы не видели представления, то, значит, пропустили зрелище куда как более захватывающее, чем этот пожар. Я вам чрезвычайно благодарен, мои соседи, неустанно работавшие, чтобы этот несчастный случай не превратился в трагедию. Я…
Он продолжал в том же ключе. Одни слушали его, другие — нет. Одним нужно было услышать слова, другие хотели только сесть, выпить, поесть, обменяться новостями или лечь спать. Люди стали бродить вокруг, ища друзей и родню.
Дик Баттерфилд стоял за спиной Филипа Астлея, а потому имел возможность понять, какие выгоды предоставляют ему обстоятельства. Например, когда он услышал, что Филип Астлей сообщает живущему на этой улице человеку, что он немедленно собирается восстановить дом, ему пришла на ум груда кирпичей на Кеннингтонской дороге — они лежали там и только ждали, когда их используют. Через часок-другой, пожалуй, следует отправится в паб, где обычно обедает кирпичник, и поговорить с ним. А до этого хорошо бы заглянуть на лесопилки, что стоят на берегу реки. Дик улыбнулся про себя, но его улыбка тут же исчезла, когда он заметил, как Чарли с другими парнями пинает головешки на улице. Баттерфилд схватил своего сына, удержав его от этой игры.
— Думай головой, идиот! Как посмотрит на такие игрища человек, который только что потерял свою собственность? Нашел себе развлечение!
Чарли глупо усмехнулся и отошел в сторонку, подальше от отца и парней, с которыми только что играл. Хотя он ни за что никому не признался бы в этом, помогать отцу было для него хуже, чем острый нож. Дела, которыми промышлял Дик Баттерфилд, требовали некоторого обаяния, и даже Чарли понимал, что такового у него нет и никогда не появится.
Когда тушение пожара закончилось, Мейси потащила Джема к толпе, собравшейся вокруг Филипа Астлея, чтобы оттуда смотреть на Джона, который стоял рядом с отцом, — лицо его было черно от сажи.
Некоторые из любителей предаваться размышлениям, когда еще не рассеялся дым, уже говорили друг другу, что поскольку генеральным управляющим цирка был Джон Астлей, то именно ему, а не его отцу следовало произносить зажигательные речи. Старик Астлей не смог остаться в стороне и позволить своему сыну играть первую скрипку, шептали они. Пока он будет тут всем заправлять, его сыночек будет выпивать и не пропускать ни одной цирковой юбки, вот как, например, сейчас — уложил себе в постель мисс Лауру Девайн, лучшую танцовщицу на канате в Европе. Зрелище в окошке, увиденное продавщицей клубники, стало уже достоянием общественности. Слухи по Ламбету распространялись быстро. Монеты этой чеканки пускались в оборот каждый час. У продавщицы клубники была одна такая с головкой мисс Девайн, и, даже передавая ведра, старуха показывала ее соседям.
До Мейси этот слух не дошел, а потому она с прежней страстью взирала на Астлея-младшего, смотревшего куда-то вдаль, пока его отец рассыпался в благодарностях. Человек проницательный обратил бы внимание, что за черной маской сажи на лице Джона скрывается растерянность — то ли он был ошеломлен тем, что случилось с королевским фейерверком и цехом, то ли просто очень устал.
Когда Филип Астлей закончил и люди стали подходить, чтобы выразить ему сочувствие или выдвинуть гипотезы относительно возможной причины возникновения огня, Мейси набрала в грудь побольше воздуха и протиснулась через толпу к Джону.
— Мейси, ты что делаешь? — окликнул ее Джем.
— Оставь ее, — услышал он голос. — Если она хочет выставить себя идиоткой, ничего с этим не поделаешь.
Джем повернулся и увидел Магги, стоящую рядом с ним.
— Привет, — сказал он, забыв на мгновение о своей глупенькой сестре.
Он не переставал удивляться тому радостному чувству, которое охватывало его каждый раз, когда он видел Магги, хотя и пытался скрыть свое удовольствие и удивление.
— Мы видели, как ты выскочила из сада. Как ты?
Магги потерла руки.
— Ой, мне сегодня будут сниться эти ведра. А вообще здорово, правда?
— Я сочувствую мистеру Астлею.
— Ну ничего страшного с ним не случится. В понедельник он добавит к своему шоу представление, основанное на этом взрыве, а на заднике там будет все вот это. — Магги сделала круговой жест рукой. — А благодаря фейерверкам все будет как по-настоящему. А потом на коне прискачет Джон Астлей и начнет гарцевать.
Джем уставился на сестру рядом с Джоном — она стояла так, словно кол проглотила: такой вид у нее был всегда, когда она нервничала. За Мейси он не видел лица Астлея, а потому не знал, как тот реагирует на его сестру. Он мог только догадываться об этом по румянцу на лице Мейси, когда та развернулась и проскользнула назад к нему и Магги.
— Он такой храбрый! — сообщила она. — И вел себя со мной как настоящий джентльмен. Вы знаете, он обжег руку, потому что был слишком близко к огню, когда заливал его водой, но даже не остановился и не посмотрел, что с ним, — только сейчас и увидел. Я…
Лицо Мейси стало пунцовым, когда она вспомнила о собственной отваге.
— …Я предложила ему забинтовать руку, но он сказал, чтобы я не беспокоилась, что мне лучше вернуться к семье, потому что они будут волноваться за меня.
Теперь Джему было видно лицо Джона Астлея. Тот разглядывал хрупкую фигурку Мейси, голубые глаза светились почти сверхъестественным светом на покрытом сажей лице, отчего мальчику даже стало не по себе. Джем посмотрел на Магги, которая пожала плечами и взяла Мейси под руку.
— Все это очень хорошо, мисс Пидл, но мы должны доставить тебя домой. Смотри — вон твои родители. Ты же не хочешь, чтобы они видели, как ты глазеешь на мистера Астлея, а?
Она подтолкнула Мейси к Томасу и Анне, которые появились из дыма, ставшего теперь густым, как зимний туман. Волосы миссис Келлавей были растрепаны, слезы ручьем катились из глаз, отчего ей все время приходилось протирать их платком.
— Джем, Мейси, вы тоже здесь были? — спросил Томас.
— Да, папа, — ответил Джем. — Мы помогали передавать ведра.
Келлавей кивнул.
— Что ж, это по-соседски. Напоминает мне о том случае, когда сгорел сарай у Вайтманов в прошлом году, а мы все делали то же самое. Помнишь?
Джем хорошо помнил тот пожар на окраине Пидлтрентхайда, но тут все было иначе. Он помнил, что в Пидлтрентхайде их вода почти никак не влияла на огонь, который разбушевался так, что, добравшись до сена, взметнулся к самым верхушками стоящих неподалеку дубов. После этого остановить пламя было уже невозможно. Он помнил ржание лошадей, оставшихся в стойлах, и запах их горящего мяса, помнил вопли мистера Вайтмана, которого приходилось держать, чтобы он, как дурак, не бросился в огонь за своими животными. Он помнил, как рыдала во время всего этого треска и криков миссис Вайтман. А Рози Вайтман — девчонка, с которой он и Мейси играли иногда на речушке Пидл, ловили угрей и собирали водяной кресс, — смотрела на пожар широко открытыми от ужаса глазами. Вскоре стало известно, что она играла в сарае со свечками, и Рози убежала из Пидл-Вэлли. С тех пор о ней больше не слышали, но Джем иногда вспоминал ее — думал, что могло стать с такой девчонкой, как Рози? Мистер Вайтман потерял свой сарай, лошадей и запас сена, и им с женой пришлось отправляться в работный дом в Дорчестере.
Пожар у мистера Астлея уничтожил только фейерверки, тогда как пожар у Вайтманов был настоящим адом, погубившим целое семейство. Король так или иначе станет на год старше, увидят его подданные фейерверк в день его рождения или нет. Джем даже иногда задумывался, как это Филип Астлей тратит столько времени и энергии на вещи, которые почти ничего не привносят в этот мир. Если Томас Келлавей и его товарищи по цеху перестали бы делать стулья, скамьи и табуретки, то пришлось бы сидеть на полу. Если бы Филип Астлей закрыл свой цирк, то что изменилось бы? Но Джем ничего подобного не мог сказать своей матери. Он никогда и подумать не мог, что она способна так полюбить цирк. Даже сейчас она не сводила своих слезящихся глаз с Астлеев.
