Виталий Кривенко - Экипаж машины боевой
С трудом приподнявшись я спросил:
– Кто едет?
– Я еду, – ответил Хасан.
– А сколько время?
– Одиннадцать.
– Юра, хорош орать, спать мешаешь, – пробубнил сонным голосом Туркмен.
Я перелез через спящих пацанов, и запрыгнул в командирское сидение.
– Горы проехали?
– Да, час назад.
– Давно едешь?
– Не, час где-то. Как только горы проехали я сел, а Туркмен спать завалился.
– Не устал? А то давай я поеду.
– Нет, нормально, сиди отдыхай.
Я одел шлемофон, общий эфир молчал, я погулял по волнам и выловил голос Америки, они вещали на каком-то азиатском я зыке, я снял шлемофон и протянул Хасану:
– На переведи, что там болтают.
Хасан надел его, через пару минут снял и бросил мне на колени:
– На узбекском трещат, ничего интересного. Рассказывают, про обстрел наливников где-то за Гератом.
– Знаешь левую волну, на которой пацаны сидят?
Хасан снова надел шлемофон и покрутил настройку.
– Ну, че там? Дай послушаю, – снял с него шлемофон, и напялил его на себя.
В эфире шел диалог между танкистами и второй ротой.
– Фазан, заганы чарса на 411-й, у нас вашэ галяк, – донеслось с эфира.
– Кто это?
– Качи-вачи.
(Качи-вачи – это водила на 411-м БТРе, по нации он грузин, прослужил полтора года и был «дед».)
– О, салам Качи-вачи. Где вы находитесь?
– Васмой от комбата.
– О, далеко. Когда колонна станет, зашлите кого-нибудь.
– Нэштяк, сдэлаем.
– Качи-вачи, ответь 472-му. Это Юра, – подключился я к разговору.
– О, Юра, салам.
– У нас возьмите, мы третьи от комбата.
– О, спасыбо Юра, канэчно к вам блыже, я чижа заганю.
– Ну, бывай.
– Чего грузин хочет? – спросил Хасан, когда я снял шлемофон.
– Чарса просит. Он с Фазаном договаривался, но танкисты же впереди колонны идут, к ним пока доковыляешь, а мы через пять БТРов от них.
– Да пусть заходят, жалко что ли.
Сзади что-то стукнуло по БТРу, нас слегка качнуло, я аж вздрогнул.
– Кто сзади едет? – спросил я Хасана.
– Хохол, кто же еще. Опять уснул, мудила.
– Я завтра пришибу этого Хохла, – подал голос Туркмен из отсека.
– Как он до сих пор в пропасть не улетел, постоянно спит за рулем. Как только он едет, так обязательно долбанет кого-нибудь, или его долбанут сзади. Гранату ему кинуть в люк, что ли, – возмутился Хасан.
– Ему уже разведчики раз по башке надавали, когда он у БМПшки баки помял. Помнишь, Хасан?
– Да помню. А ему все равно похер. Надо Греку сказать, чтоб подрочил своего водилу.
– Ну ладно, Хасан, раз ты мне руль не даешь, пошел я спать.
– Да посиди, косяк сейчас забьем. Скучно ведь одному.
– Ну ладно, давай чарс.
Я взял чарс у Хасана, забил косяк и мы курнули.
Колонна остановилась минут через двадцать, и к нам в люк запрыгнул ротный.
– Сейчас прокатимся вдоль иранской границы, выступим в роли разведки. Я поеду с вами, у моего БТРа левый движок накрылся, на одном тащится. Говорил же этому мудаку Петрухе, проверь движки, проверь движки, еще с прошлого рейда левый барахлил. А ему раздолбаю похер, теперь пусть еб-тся, пока не сделает.
По люку кто-то постучал, я выглянул и увидал чижа с 411-й машины.
– Меня Качи-вачи послал.
– Знаю, – ответил я, и крикнул:
– Хасан! Иди сюда.
Хасан вылез на броню, увидел чижа и, вытащив пластинку чарса величиной со спичечный коробок, протянул ему. Наверху было сыро и прохладно. Луна горела наполовину, и было не так уж темно, метров за пятьдесят можно было разглядеть контур человека.
– Ну все, вали отсюда, наш ротный здесь, – сказал Хасан этому чижу, и залез обратно.
Я тоже запрыгнул в БТР, ротный сел в командирское сидение, и обратился к Хасану:
– Так, Гараев. Ты поедешь?
– Да – я, Туркмен пусть поспит немного.
– Я, наверно, тоже сейчас завалюсь, вторую ночь толком не сплю. Бережной, иди сюда.
– Да, я здесь, командир.
– Слушайте меня, вот карта.
Ротный развернул альбомный лист, на котором были нанесены карандашом условные обозначения местности, на которой мы находились, эту так называемую карту, скорее всего, начертили пять минут назад. Потом ротный продолжил:
– Мы сейчас находимся вот здесь, – он ткнул пальцем в полосу нарисованную карандашом, – Это дорога, колонна движется сюда, к этим горам, часам к трем утра они должны быть здесь. Вот иранская граница, мы же прошвырнемся вот тут, – ротный провел пальцем вдоль границы.
– А кто еще поедет? – спросил я ротного.
– Три БТРа с нашей роты.
– Три машины? – удивился Хасан.
– Да, три машины. А ты хотел всю колонну с собой захватить, да? – ответил ротный.
– А задача то какая? – опять спросил Хасан.
– Задача, вот здесь соединиться с колонной, вернее нам надо вперед колоны сюда попасть, и уже ждать их здесь, а остальное вас не касается. Едем по-боевому, на броню не вылезать, фары не включать, огонь не открывать. Едем тихо, если что, сразу сваливать, в бой не вступать ни в коем случае. Понятно?
– Понятно, – ответил Хасан.
– Где второй шлемофон? – спросил меня ротный.
– Он не работает.
– А какой работает?
– Нате, товарищ старший лейтенант, – Хасан протянул ротному шлемофон.
В люк заглянул Петруха.
– Товарищ старший лейтенант, БТР сделали.
– А что там было?
– Муфта барахлила.
– Черт, спать охота, и колонну вести надо. Может, Грека проинструктировать, – начал размышлять вслух ротный.
– Мы уже однажды тут мотались, товарищ старший лейтенант. Я знаю эту дорогу, – сказал Хасан.
– Когда мы здесь были? – спросил ротный.
– Вас тогда не было. Колонной командовал зампотех. Разведчики на границе напоролись на караван, а мы стояли на блоке возле духовского моста, нас сняли с блока и мы мотались сюда караван брать. Юра, че, не помнишь?
– Нет, я помню тот караван, я еще мафон там урвал, но местность я не запомнил.
– Да здесь это было, мы по этой дороге ехали. Вот дорога где мы стоим, она идет мимо кишлака, потом вдоль гор. А вот дорога к иранской границе, мы по ней в тот раз проскочили. Там дальше пустой колодец еще будет на развилке, вот там мы этот караван и замочили.
– Ну раз ты, Гараев, знаешь эту дорогу, тогда поедете первыми, а я перепрыгну на свой БТР. Увидите развилку, свернете налево и дальше дуйте по дороге, не сворачивая, а ближе к горам я уже сам поведу. Постоянно сидите на рации, чуть что, сразу докладывайте, я на пару часов вырублюсь, а то в глаза скоро спички вставлять придется, Петруха меня разбудит, если что.
Ротный вылез из люка, Хасан надел шлемофон и мы начали рассматривать эту самопальную карту. Я с трудом разбирался в этих иероглифах, зато Хасан разложил карту и начал мне рассказывать, водя пальцем по листу с таким видом, как будто он сам рисовал эту карту.
– Да ладно Хасан, что ты мне здесь втираешь, поезжай, раз знаешь, куда ехать.
– Я знаю, да и ты, Юра, тоже знаешь.
– Тогда днем было, а сейчас ночь. Я хрен его поймет. Меня больше интересует, нахрена нас вдоль границы прогоняют?
– Откуда я знаю. Я слышал, что на стороне Ирана, рядом с границей, как раз в этом районе расположены базы наемников. Стоп, комбат на связи, сейчас выезжаем, – ответил Хасан.
Хасан еще минуту послушал эфир. Потом запустил движки, и мы, развернувшись, выехали из колонны, и направились в сторону границы. Дорог было накатано по Афгану навалом, где колонна не пройдет, там, считай, уже дорога, и главное было не запутаться в них. Днем еще куда ни шло, а вот ночью, да еще глядя в триплекс, можно было легко куда-нибудь зарулить, как это уже не раз случалось.
Урал, Сапог и Туркмен спали, мы не стали их будить, пусть спят пока. Я открыл защитный щиток с лобового стекла, в лицо мне повеяло сыростью и влагой, так как окно было разбито пулей от ДШК, я опять захлопнул щиток и сказал Хасану:
– Короче, открывай свое окно и езжай сам, я в триплекс пялиться не буду, тем более ты парень ученый и знаешь, куда ехать.
– Да сиди спокойно, я сам разберусь с дорогой, на, лучше – косяк забей, и гераши туда бухни, а то не цепляет.
Я взял у него чарс с героином, и смешав все это, забил в сигарету. Косяк получился конкретный, кое-как мы его докурили, героин сильно драл горло, и приходилось делать маленькие затяжки, но зато прибило нас капитально. Мы катили по темноте куда-то вперед, я смотрел на Хасана и думал, черт возьми, разбудить Туркмена что ли, а то этот таджик завезет сейчас куда-нибудь, но лицо Хасана излучало уверенность: он рулил, как будто уже сто раз ездил по этой дороге, да у него всегда такая уверенная рожа, пока чего-нибудь не напорет. Я все чаще оборачивался назад и смотрел на пулемет, в голову лезли разные мысли, мне казалось, что вот-вот мы нарвемся на засаду, и я прикидывал, успею ли запрыгнуть на сидение за пулеметы. Было такое ощущение, что на голову мне положили пудовую гирю. Бляха-муха, ну нахрена я так обдолбился? Хотя я тысячу раз задавал себе этот вопрос и ни разу не мог на него ответить, одним словом, обдолбился и все, вот и весь ответ. Из-за сильного сушняка трудно было разговаривать, и мы сидели молча. Я лишь изредка поглядывал на Хасана, он как обычно был не возмутим. Время шло, мы ехали, я начал уже волноваться, что-то мы едем и едем в одну сторону, а налево не сворачиваем, да я еще не вижу ни хрена ничего впереди, открыть люк и выглянуть, облом, да и страшновато, щиток открыть, холодно.
