Анатолий Курчаткин - Повести и рассказы
— Вообще с газом, Алевтина… — начала она и не закончила: скрипуче пропела наружная дверь, по сеням пробухали, и сенная дверь, без всякого стука, открылась. Еще по шагам Павла Поликарповна поняла, что это сосед. Она знала его, шаги в сенях наизусть, и привычка открывать дверь без всякого стука тоже была его.
— Кости греем сидим? — весело сказал сосед, с маху бросая за собой дверь обратно на косяк. Не снимая резиновых, в комьях размокшей земли сапог, он прошел к кухне и остановился в широком ее входном проеме, привалившись к стене плечом. — Тепло у вас, хорошо, — с довольством повел он свободным плечом. Он был в сапогах, но в рубахе, — видно, выскакивал по каким-то недолгим делам во двор и вот, перед тем как возвращаться к себе, завернул. — Видел вас на собрании, — обращаясь теперь к одной Павле Поликарповне, все с этою же лихой веселостью удачливого человека, проговорил он, — так понимаю, что тоже на синий огонек потянуло? — Он похехекал немного. Что-то ему показалось в своих словах смешным. — Чтобы потом не замялось, не забылось, делаю предложение сразу: водяное отопление единое. «АГВ»-сто двадцать — за мой счет, и паровая система — моя работа.
Павла Поликарповна почувствовала, как в голове у нее зашумело и уши ей заложило. Да неужели же нет у этого человека совести? Уже похоронил их обеих, заботится заранее об удобствах, чтобы потом не возиться с переделками…
— Благодарю вас за заботу, — зачем-то поклонившись, сухо проговорила она. — Но предложение ваше преждевременное, у нас еще ничего не решено. Будем мы или не будем.
— Нечего, дружок, облизываться ходить, — вмешалась Алевтина Евграфьевна. Она все знала об отношениях подруги с соседом и упрекала ее, что она интеллигентничает с ним, с такими интеллигентничать нельзя, они простого языка не понимают, с ними нужно говорить, прежде угостив кулаком. — Нечего, да, что веселишься? Ничего тебе не достанется, можешь быть уверенным.
Сосед снова похехекал. Он был нерослым, но крепким, широким в плечах мужиком, в самом зрелом, заматерелом самом возрасте, сорок один год, и руки у него буквально гудели от жажды работы, — как возвращался с завода, так до самой темени и воротил без передыху во дворе, и в крепковзглядых сереньких его глазах на мясистом заветренном лице тоже была сейчас эта жажда — жажда новой предстоящей работы.
— Не достанется? — сказал он. Оттолкнулся плечом от стенки, обшмыгал хозяйским взглядом кухню и пошел обратно к сеням. — А кому ж, как не мне? — вытолкнув дверь из косяка резким ударом руки, обернулся он. В голосе его была та же лихая веселость удачливости. — Вот вы все ж таки бабы, с бабами как? Кто ее очень хочет, того она непременно и будет.
Он ушел, пробухав по сеням сапогами, в ушах у Павлы Поликарповны будто ревел под шквальным грозовым ветром еловый лес, она стала задыхаться, — начинался приступ астмы.
Натужно вытягивая вперед шею, слыша, какое свистящее, хриплое сделалось у нее дыхание, она торопливо заперехватывалась по углам в комнату, — баллончик с аэрозолем лежал на своем обычном месте на подоконнике.
— Ох, Павла, — сказала Алевтина Евграфьевна из дверного проема, глядя, как она сидит на диване и глубоко, облегченно дышит после лекарства. — Распустила себя совсем. Обращать на эту мразь внимание.
— Да ведь что, Аля… — Павла Поликарповна сокрушенно пожала плечами. — Я ведь и не хочу вовсе. Это помимо меня…
Она снова поднесла баллончик с аэрозолем ко рту, нажала на распылитель и вдохнула в себя брызнувшее из отверстия тугое холодящее облачко.
— А вообще, что — тысяча на двоих, — сказала Алевтина Евграфьевна, проходя к столу, выдвигая стул и садясь на него. — Можно вообще и осилить. У меня тысяча триста на книжке, ну, восемьсот останется. Дети со мной жить не могут, мешаюсь им, так похоронить-то уж похоронят. Когда, они обещают, газ будет?
— Да говорят, если все дружно возьмемся, документы все выправим, строителей не подведем, так к будущей зиме, может.
— Давай, — сказала Алевтина Евграфьевна. — Я согласна, давай. Как ты? С газом хорошо, чисто. Мне-то не привыкать, а тебе на старости лет, знаешь, какое удовольствие?
— Да, хочется, да, хочется… — стыдясь того, что Алевтина так точно угадала ее желание, проговорила Павла Поликарповна. — Если ты соглашаешься…
— А, — сказала Алевтина Евграфьевна. — А вдруг еще двадцать лет проживем? Сосед твой — от цирроза печени, а нам ничего? Будем тогда жалеть…
3Осень была желудевой, под каждым дубом лежало в траве ковром, Фрося, когда ходила к ней слушать внука, похвалилась тремя мешками в сенях — вон сколько для скотины набрали, — и примета не подвела: зима как установилась в середине ноября, так и правила по зимней своей колее, ни разу с нее не соскочив ни в оттепель, ни в слишком ранние, поперед своего срока забежавшие морозы, блюла себя, все выходило как положено да в свою пору, и жить по такой зиме было легко и весело, — все равно как жизнь вела себя с тобой честно и прямо, и тебе ответно можно было тоже не таиться от нее.
По домам прошла с ведомостным листом секретарша поссоветовского председателя, выбранная на том первом собрании кассиром, и Павла Поликарповна с Алевтиной Евграфьевной внесли в кооператив двадцать рублей — вступительный взнос. Потом, скоро, собрали еще по семьдесят — на проектные работы, дело, видимо, неслышно, незаметно для них, крутилось и вертелось, зубчик цеплял за зубчик, зубчик за зубчик, проворачивая маховик, — в рождественский снег пришли, с сугробами на плечах и шапках, двое, мужчина и женщина, обхлопались в сенях, попросили паспорт на владение, спросили, где планируется ставить плиту с колонкой, сделали обмеры, внесли какие-то записи в свой блокнот и ушли, взяв паспорт с собой. Вечером после их появления снова приходил сосед, нетрезвый на этот раз, с крепким запахом изо рта, снова предлагал ставить одну колонку, решить прямо сейчас, пока еще не поздно, пока нет проекта, — Павла Поликарповна не выходила к нему, разговаривала Алевтина Евграфьевна, сосед, уходя, слышала Павла Поликарповна из комнаты, назвал их «куриными мозгами».
В первый день Нового года, к темени уже, приехал не объявлявшийся с самого лета внук. Приехал он, чего никогда не случалось раньше, с девушкой. С друзьями, когда навещал, — бывало, с друзьями приезжал, с двумя, с тремя сразу, а с девушкой еще никогда! «Невеста? — тревожно торкнулось в груди у Павлы Поликарповны, когда знакомилась. — Или жена уже?» Павел мог и жениться, ничего не сообщив, не поставив ее о том в известность, — такой парень.
Девушка была как девушка, точь-в-точь, как и все другие московские девушки и молоденькие женщины, которыми, только начинался дачный сезон, запруживался поселок: местные подводили глаза и румянили щеки ярко и грубо, одевались или кулемами, или модно уж до того, что смотрелись попугаями, у московских же и краска на лицах, и одежда — все было тоньше, умереннее, будто бы кто-то там в Москве учил их вкусу.
Зачем приезжал Павел, так и осталось непонятным. Накрыли с Алевтиной Евграфьевной стол для чая, Павел с девушкой выпили по чашке и засобирались обратно. Павла Поликарповна, когда внук с девушкой, Таня ее звали, вышли в прихожую одеваться, зазвала его обратно в комнату, закрыла дверь и спросила:
— Ты что, на смотрины привозил?
Внуку было неловко, что ему пришлось оставить Таню там, в прихожей, одну, и он все поглядывал на закрытую дверь.
— Что значит смотрины! — посмеялся он. — Приехали, да и все.
— Нет, ну ты что, жениться собираешься? Или женился уже? — высказала мучивший ее весь этот час вопрос Павла Поликарповна.
— Да что ты, баб, ну, я не знаю: смотрины сразу, жениться… — и недовольно, и весело ответил внук. — Так просто приехали, или ты что, против?
— Наоборот. Мне бы, наоборот, хотелось, чтобы ты почаще приезжал. Раз хотя бы в месяц.
— Ох, баб, — сказал внук. Он вздохнул. — Месяц — вжик, и пролетел, и нет его. Как спичка, я спать не успеваю. Если б мне еще езды до тебя не четыре часа. До Москвы да с вокзала на вокзал…
Павла Поликарповна положила ему руку на плечо и погладила.
— Письма пиши. Много не надо, жив-здоров, и все. Понял? — И не стала заставлять его отвечать на этот свой вопрос. Спросила: — К матери ходишь?
— Хожу, — сказал внук, не делая попыток вернуться к теме писем. — Перед снегом был. Бетон там в основании немного выкрошился, весной я там сделаю все как надо.
Глазам у Павлы Поликарповны на миг сделалось горячо.
— Не забывай мать, — сказала она. Перемогла себя и спросила снова, хотелось получить все-таки мало-мальски хотя бы понятный ответ: — Что, просто так, говоришь, приехали, просто прокатиться куда-то хотелось, я правильно поняла?
— Да так, баб, так, — ответил внук, снова оглядываясь на дверь и переступая, незаметно, может быть, даже для самого себя, к ней поближе.
